Хаарла, Рафаэль
Это статья о финском предпринимателе и политике. О районе города Турку см. статью Хаарла
| Рафаэль Хаарла | |
| фин. Rafael Haarla | |
| Имя при рождении: |
Тойво Рафаэль Вальдемар Харберг |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Компания |
Raf. Haarla Oy:n |
| Должность |
основатель, исполнительный директор |
| Компания |
Haarlan Paperitehdas Oy:n ' |
| Должность |
исполнительный директор |
| Компания |
Haarlan Selluloosayhtiö Oy:n |
| Должность |
исполнительный директор |
Тойво Рафаэль Вальдемар Хаарла (фин. Toivo Rafael Valdemar Haarla; 6 марта 1876, Корпилахти — 1 февраля 1938, Тампере) — финский предприниматель-промышленник, коммерции советник и праворадикальный политик. Организатор и владелец нескольких предприятий целлюлозно-бумажного кластера, создатель промышленной группы. Корпоративист, активный антикоммунист. Финансист и видный деятель Лапуаского движения, участник антиправительственного мятежа 1932.
Содержание
Торговец и промышленник
Родился в семье коммерсанта Элиса Харберга и Эдлы Харберг (Арвелин)[1]. Окончив гимназию, работал торговым представителем компании Häkli, Lallukka ja Kumpp. В 1895—1900 управлял магазином. В 1900 году завёл в Тампере собственное дело по оптовой торговле бумажной продукцией. Сменил фамилию Харберг на Хаарла.
В 1903 торговое предприятие Хаарлы было преобразовано в завод Raf. Haarla Oy:n, производящий блокноты, школьные тетради, конверты и бумажные салфетки. Производство и реализацию удалось быстро расширить. В 1910-х годах фирма Хаарлы являлась одной из крупнейших в отрасли.
В 1916—1922 Рафаэль Хаарла был депутатом городского совета Тампере.
Когда в 1918, уже в независимой Финляндии, производители бумаги создали картель, Хаарла отказался к нему присоединиться. В 1920 он учредил в Тампере собственную бумажную фабрику Haarlan Paperitehdas Oy:n. С 1926 в Лиевестуоре (Лаукаа) заработал целлюлозно-бумажный комбинат Haarlan Selluloosayhtiö Oy:n. В 1929 Харрла приобрёл пакет акций целлюлозных заводов в Котке и Лохье. С 1927 ему принадлежала также бумажная фабрика в Таллинне.
В 1924 Рафаэль Хаарла получил титул коммерции советника. Тогда же он формально оставил пост директора компании, передав его своему младшему сыну Лаури Хаарле. Реально основные решение по-прежнему принимались Хаарлой-старшим.
Бренд Haarla в финской бумажной промышленности[2] сохранялся до 1989.
Ультраправый политик
Рафаэль Хаарла придерживался крайне правых политических взглядов, был убеждённым националистом и антикоммунистом. Он активно поддерживал белых в гражданской войне 1918. В независимой Финляндии выступал за установление авторитарного режима, был противником парламентской системы[3].
Коммунисты и социалисты ненавидели Хаарлу. Он дважды становился объектом покушений — в 1918 и 1920 годах. Распространённость социалистических настроений в Тампере стала одной из причин перевода основных предприятий в центральные и северные районы, где преобладали консервативно настроенные рабочие.
В мае 1929 по инициативе Хаарлы была создан правый Союз фронтовиков из белых ветеранов гражданской войны, которую некоторое время возглавлял старший сын Рафаэля Хаарлы Эйно Хаарла. Хаарла-старший являлся её финансистом.
При этом Рафаэль Хаарла не был ни либералом, ни даже консерватором. Его социально-экономические и политические взгляды (изложенные в работе Битва коллективных договоров: политический взгляд на профессиональные организации, изданной в 1929 и в публикациях журнала Rintamamies) основывались на фашистском корпоративизме. Запрещая на своих предприятиях марксистские организации, Хаарла создавал хорошие условия труда, организовал систему участия рабочих в прибылях, занимался благотворительностью[4].
Такие позиции закономерно привели Рафаэля Хаарлу в ультраправое Движение Лапуа Вихтори Косолы. Хаарла являлся одним из главных финансистов движения, с энтузиазмом поддерживал акции прямого действия. Участвовал в Мянтсяльском мятеже, был осуждён на шесть месяцев тюрьмы. Эйно Хаарла участвовал в похищении и избиении социал-демократического политика Вяйнё Хаккилы, совершённом группой капитана Арви Калсты.
После запрещения Движения Лапуа Рафаэль Хаарла примкнул к созданному на его основе Патриотическому народному движению (IKL). Однако руководство IKL дистанцировалось от Хаарлы из-за его увлечения масонством. Хаарла порвал с движением, но продолжал политическую активность в рамках Союза фронтовиков[5].
Семья
Рафаэль Хаарла был дважды женат. В первом браке его женой являлась Рууса Кескинен, во втором (после смерти Руусы) — Лидия Хурст. Имел сыновей Лаури и Эйно и дочь Анну-Лийсу[6].
Брат Рафаэля Хаарлы — Лаури Суло Хаарла — известный финский писатель, поэт и историк[7].
Внук Рафаэля Хаарлы — Пекка Хаарла — продолжатель семейного бизнеса и консервативный политик, депутат парламента от партии Национальная коалиция[8].
С 1924 до кончины в 1938 Рафаэль Хаарла жил в Тампере во дворце, построенном в стиле неоклассицизма (здание является одним из достопримечательностей Тампере). В 1929 приобрёл знаменитое имение Лаукон в Весилахти.
Меценатство в Тампере
Хаарла подарил городу Тампере скульптуры работы Вяйнё Аалтонена, изображающие историю Пирканмаа. Он также пожертвовал средства на памятник Маннергейму работы Эверта Порилы в Тампере.
Напишите отзыв о статье "Хаарла, Рафаэль"
Примечания
- ↑ [gamma.nic.fi/~wirmaila/kirjaesit/haarla.html HAARLAN SUKU]
- ↑ [www.akseli.tampere.fi/tuotteet/paperi.htm Paperi]
- ↑ [www.academia.edu/11014164/Ty%C3%B6mailla_kabineteissa_ja_kaduilla_Valta_ja_lamapolitiikka_Tampereella_1928_1938_1930-luvun_lama_teollisuuskaupungissa_III TYÖMAILLA, KABINETEISSA JAKADUILLA 1930-LUVUN LAMA TEOLLISUUSKAUPUNGISSA III. Valta ja lamapolitiikka Tampereella 1928–1938 // TOIMIJAT. Porvarit]
- ↑ [www.uppslagsverket.fi/sv/start/sok/view-103684-HaarlaRafael Haarla, Rafael]
- ↑ [www.blf.fi/artikel.php?id=4283 HAARLA, Rafael (1876—1938) Industriföretagare, kommerseråd]
- ↑ [www.geni.com/people/Toivo-Rafael-Valdemar-Haarla/6000000008285376448 Toivo Rafael Valdemar Haarla]
- ↑ [www.kirjasampo.fi/fi/kulsa/kauno%253Aperson_123272672053670#.VttSi_mLSCh Haarla, Lauri]
- ↑ [arkisto.kokoomus.net/kokoomusbiografia/elamakerta-artikkelit/haarla-pekka-rafael/ Haarla, Pekka Rafael]
Отрывок, характеризующий Хаарла, Рафаэль
Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .
Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
