Хайсмит, Патриция

Патриция Хайсмит
Patricia Highsmith
Патриция Хайсмит, 1988 год
Имя при рождении:	Мэри Патриция Плэнгман
Дата рождения:	19 января 1921(1921-01-19)
Место рождения:	Форт-Уэрт, Техас, США
Дата смерти:	4 февраля 1995(1995-02-04) (74 года)
Место смерти:	Локарно, Швейцария
Гражданство:	США США
Род деятельности:	романистка
Годы творчества:	с 1950
Направление:	модернизм
Жанр:	саспенс, психологический триллер, преступная беллетристика
Язык произведений:	английский
Дебют:	Незнакомцы в поезде
Награды:
Подпись:
[www.lib.ru/ILIN/PATRICIA/ Произведения на сайте Lib.ru]

Патриция Хайсмит (англ. Patricia Highsmith), урождённая Мэри Патриция Плэнгман (англ. Mary Patricia Plangman) (19 января 1921 — 4 февраля 1995) — американская писательница, прославившаяся своими психологическими детективами с налётом нуара и серией книг о Томе Рипли.

Её первый роман, «Незнакомцы в поезде» (1950), на сюжет о двойном убийстве, был экранизирован Альфредом Хичкоком. В пенталогии о Томе Рипли она вывела образ преступника, вызывающего восхищение, смешанное с отвращением.

Биография

Детство

Хайсмит родилась в местечке Форт-Уэрт (штат Техас), но поначалу воспитывалась бабушкой по материнской линии и жила в Нью-Йорке (позднее она называла это время «маленький ад»), а позже матерью Мэри Коатс (13 сентября 1895 — 12 марта 1991) и отчимом Стенли Хайсмитом (Мэри вышла за него замуж в 1924), которые были профессиональными актёрами. Мать Патриции развелась с отцом Патриции — Джеем Бернардом Плэнгманом (1889—1975), — за 5 месяцев до рождения дочери. Юная Хайсмит была в довольно натянутых отношениях с матерью, часто обижала отчима, хотя позднее нередко пыталась перетянуть его на свою сторону в спорах с матерью. Как говорила сама Хайсмит, её мать призналась, что пыталась прервать беременность, выпив скипидар. Хайсмит так и не привыкла к подобным отношениям типа «люблю-ненавижу», преследовавшим её до конца жизни, и описанным ею в рассказе «Черепаха» (про мальчика, зарезавшего свою мать).

Бабушка научила Патрицию читать ещё в раннем детстве. Хайсмит проштудировала обширную библиотеку матери и отчима. В возрасте восьми лет Хайсмит открыла для себя «Человеческий разум» Карла Меннингера и пришла в восторг от обследований пациентов с такими психическими отклонениями, как пиромания и шизофрения.

Личная жизнь

Как утверждает её биограф Эндрю Уилсон в книге «Красивая тень», жизнь Хайсмит не была простой: она была алкоголичкой, и её романы длились не более пары лет, а современникам и знакомым она вообще казалась жестокой до человеконенавистничества. Людям она предпочитала компанию животных, у неё жили кошки и улитки. Последние, по словам Хайсмит, внушали ей удивительное спокойствие; в саду у писательницы жили несколько сотен этих моллюсков, иногда она даже возила часть из них с собой.

Как-то Патрисия Хайсмит заявила: «Моё воображение работает куда лучше, если мне не приходится общаться с людьми». По словам её знакомого Отто Пенцлера, «Хайсмит была недоброжелательным, тяжелым, неприятным, жестоким, нелюбящим человеком. Я так и не смог понять, как вообще человеческое существо может быть настолько отталкивающим».

Патриция Хайсмит не была замужем и не имела детей. Некоторые из современников приписывают ей лесбийские наклонности, и, в частности, роман с американской писательницей Мэриджейн Микер. Сама Патриция определяла себя как лесбиянку, в письме к Чарльзу Латимеру от 1978 года она писала «...было бы лицемерием обходить эту тему, и каждый должен знать, что я квир, другими словами лесбиянка».

Хайсмит умерла 4 февраля 1995 года в Локарно (Швейцария) от лейкемии.

Награды

• 1946 — Премия О.Генри «за лучший дебютный рассказ» «Героиня», опубликованный в журнале Harper’s Bazaar
• 1951 — Номинирована на Премию Эдгара Аллана По «за лучшую дебютную повесть» «Случайные попутчики»
• 1956 — Номинирована на Премию Эдгара Аллана По «за лучший роман» «Талантливый мистер Рипли»
• 1957 — Главный приз французской премии «Детективная литература» за роман «Талантливый мистер Рипли»
• 1963 — Премия Эдгара Аллана По «за лучший рассказ» «Черепаха»
• 1964 — Премия Даггер в категории «лучший иностранный роман» присуждена Ассоциацией писателей-криминалистов Великобритании за роман «The two faces of January»
• 1975 — Главный приз премии «Черный юмор» за «L’Amateur d’escargot»
• 1990 — Офицер французского Ордена искусств и литературы

Библиография

Романы

• Случайные попутчики (Strangers on a Train, 1950)
• Цена соли (The Price of Salt, 1953)
• The Blunderer (1954)
• Талантливый мистер Рипли (The Talented Mr. Ripley, 1955)
• Deep Water (1957)
• Игра на выживание (A Game for the Living, 1958)
• This Sweet Sickness (1960)
• The Two Faces of January (1961)
• Крик совы (The Cry of the Owl, 1962)
• The Glass Cell (1964)
• Сочинитель убийств (A Suspension of Mercy, aka The Story-teller, 1965)
• Те, кто уходят (Those Who Walk Away, 1967)
• Нисхождение (The Tremor of Forgery, 1969)
• Мистер Рипли под землёй (Ripley Under Ground, 1970)
• Выкуп за собаку (A Dog’s Ransom, 1972)
• Игра мистера Рипли (Ripley’s Game, 1974)
• Edith’s Diary (1977)
• Тот, кто следовал за мистером Рипли (The Boy Who Followed Ripley, 1980)
• People Who Knock on the Door (1983)
• Found in the Street (1987)
• Мистер Рипли под водой (Ripley Under Water, 1991)
• Small g: a Summer Idyll (1995)

Сборники рассказов

• Eleven (1970)
• Little Tales of Misogyny (1974)
• The Animal Lover’s Book of Beastly Murder
• Slowly, Slowly in the Wind (1979)
• The Black House (1981)
• Mermaids on the Golf Course (1985)
• Tales of Natural and Unnatural Catastrophes (1987)
• Nothing That Meets the Eye: The Uncollected Stories (2002)
• Man’s Best Friend and Other Stories (2004)

Экранизации

• 1951 — Незнакомцы в поезде
• 1961 — На ярком солнце
• 1977 — Американский друг
• 1977 — Скажите ей, что я её люблю
• 1981 — Глубокие воды
• 1987 — Крик совы
• 1999 — Талантливый мистер Рипли
• 2002 — Игра Рипли
• 2005 — Рипли под землёй
• 2009 — Крик совы
• 2014 — Два лика января
• 2015 — Кэрол

Ссылки

• [publ.lib.ru/ARCHIVES/H/HAYSMIT_Patriciya/_Haysmit_P..html Биография]
• [lib.aldebaran.ru/author/haismit_patriciya/ Книги Патриция Хайсмит на «Альдебаране»]
• [www.imdb.com/name/nm0383604/ Фильмы по произведениям Хайсмит на IMDb.com]

Отрывок, характеризующий Хайсмит, Патриция

крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.