Американский друг
| Американский друг | |
| Der Amerikanische Freund | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
127 мин. |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
| IMDb | |
«Американский друг» (нем. Der amerikanische Freund) — артхаусный франко-германский триллер 1977 года, снятый Вимом Вендерсом по мотивам второго и третьего романов Патриции Хайсмит из серии о похождениях афериста Тома Рипли.
Как и фильм «Незнакомцы в поезде», снятый Хичкоком по первой книге Хайсмит, «Американский друг» — это рассказ о двух случайно встретившихся людях, которых объединяет соучастие в убийстве[1].
Содержание
Сюжет
Йонатан Циммерман, неизлечимо больной владелец небольшой багетной мастерской в Гамбурге, еле сводит концы с концами. На аукционе его пути пересекаются с американцем в стетсоне. Это аферист Том Рипли, зарабатывающий на жизнь сбытом поддельных произведений искусства, но не понимающий цели своего существования и скользящий на грани депрессии. Пути двух уставших от жизни мужчин странным образом пересекаются, и между ними зарождается подобие дружбы. Рипли втягивает своего нового знакомого в деятельность международного преступного картеля, и последующие остросюжетные события, несмотря на то и дело проскальзывающую абсурдность, на время придают их поблёкшей жизни какое-то подобие смысла.
В ролях
- Деннис Хоппер — Том Рипли
- Бруно Ганц — Йонатан Циммерман
- Лиза Крейцер — Марианна Циммерман
- Жерар Блен — Рауль Мино
- Николас Рэй — Деруотт
- Сэмюэл Фуллер — американский гангстер
- Дэвид Блю — Аллан Уинтер
- Лу Кастель — Рудольф
Работа над фильмом
Вим Вендерс планировал отдать роли всех иностранцев в фильме уже состоявшимся режиссёрам. В роли актёров попробовали себя Николас Рэй, Сэмюэл Фуллер, Жерар Блен и другие режиссёры с именем. Роль Тома Рипли была предложена Джону Кассаветесу, а когда тот выбыл из проекта, его заменил Деннис Хоппер[2]. Он привнёс в съёмочный процесс ряд новых идей, в частности, придумал название «Американский друг» вместо рабочего «Одураченный» (Framed).
Своим фильмом Вендерс воздал дань уважения великим мастерам триллера — сцена убийства в поезде стилизована под Хичкока, убийство в метро снято в стиле Фрица Ланга[1]. При этом Европа показана им в красноватых тонах, а Америка — в голубоватых[1]. 
В подражание другим «продвинутым» режиссёрам того времени Вендерс в процессе монтажа решил отказаться от уже отснятых вводных сцен с тем, чтобы не затягивать хронометраж[1]. Некоторые зрители после премьеры жаловались, что из-за этого многое в сюжете остаётся непонятным. Другие, наоборот, приветствовали это решение, указывая, что для успеха триллера важна не фабульная детализация, а атмосфера и эмоции[3].
Лента не произвела впечатления на П. Хайсмит, но понравилась Ф. Ф. Копполе (отдельные сцены перекликаются с его фильмом «Разговор»). Благодаря связям Копполы в американском киномире Вендерс получил приглашение продолжить карьеру в Голливуде.
Неонуар
Фабула ленты перекликается с классическим нуаром «Незнакомцы в поезде», который был снят А. Хичкоком по другой книге Хайсмит. Следуя за своим кумиром Антониони («Профессия: репортёр»), Вим Вендерс пропускает базовые установки нуара через эстетику европейского артхауса, насыщая сюжет экзистенциальной проблематикой:
Исконно американский жанр чёрного фильма тут получил в подкладку европейское содержание — неизбывные печаль и тоску. Уныло гудят портовые трубы, разлагается пространство пустого города, тухнут глаза обречённого Бруно Ганца…
М. Трофименков характеризует «Американский друг» как один из самых лиричных триллеров и своего рода сон о нуаре: «Любящий муж и отец, тишайший багетчик становится киллером, убивает, как во сне, сам не зная, кого убивает»[5]. Это сюжетное развитие будет повторено во многих неонуарах (напр., «Оправданная жестокость» Д. Кроненберга).
Отзывы
Мейнстримные рецензенты критиковали фильм за непрояснённость отдельных фабульных ходов. Характерен отзыв Р. Эберта, который упрекает Вендерса в том, что ради создания атмосферы потрёпанного города у моря он жертвует построенностью сюжета. Эберт признаёт, что «стиль с вкраплениями глубоких, кричащих цветов бесподобен», но рецензируемой картине не хватает полноценных человеческих характеров[6].Вечный бродяга Рипли завидует стабильности Циммермана — его дому, его семье, его ремеслу, его жизни, которую воплощает багетная мастерская как средоточие уюта, покоя и комфорта. В то же время смертельная болезнь заставляет Циммермана осознать ограниченность его жизни — те узкие пределы, которые раздвигает Рипли, знакомящий его с тёмным миром странных новых впечатлений — насилия, приключений, вольницы.
Ален Роб-Грийе, напротив, видит в отсутствии строгой логики достоинство, отличавшее фильмы Вендерса до того, как он (якобы) поддался искушениям ширпотреба и конформизма: «Первые фильмы Вима Вендерса весьма поразительны и, в сущности, находятся за пределами понимания — масштабно-шикозные и совершенно чокнутые»[7].
Дэйв Кер пишет, что лучшие фильмы Вендерса — о жизни на краю, «Американский друг» — один из самых характерных. Режиссёр тонко передаёт зыбкие эмоциональные связи, которые возникают посреди рушащейся вокруг героя нравственной вселенной[8]. По мнению же рецензента российского «Коммерсанта», Вендерс «уважительно сохранил основные коллизии романа, но окутал их странной, сонной дымкой тоски и тления»[9].
С точки зрения авторов киносправочника Time Out, Хоппер трактует Тома Рипли как традиционного для фильмов Вендерса персонажа — одиночку, бредущего по чужой земле в поисках самого себя, дружбы, смысла жизни. Его завораживает теплота семейного круга Йонатана, однако неодолимое стремление к самоистреблению вынуждает уничтожить и этого случайного попутчика[10].
Награды
- Участие в конкурсной программе Каннского кинофестиваля 1977
- Номинация на премию «Сезар» за лучший иностранный фильм 1978
- Приз Германского кинофестиваля 1978
- Приз св. Георгия лучшему иностранному актёру, Бруно Ганц, 1979
Напишите отзыв о статье "Американский друг"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 Dave Kehr. When Movies Mattered: Reviews from a Transformative Decade. University of Chicago Press, 2011. ISBN 978-0-226-42941-0. Pages 174—177.
- ↑ Неслучайно в начале ленты звучит «Баллада о беспечном ездоке» группы The Byrds из культового фильма «Беспечный ездок», снятого Хоппером.
- ↑ «Сюжет такого триллера известен наперёд, мы его видели в сотне других фильмов этого жанра. Вендерса больше интересуют закраинки сюжета, его полутона и искривления», — писал в своей рецензии Дэйв Кер.
- ↑ [www.afisha.ru/movie/167087/review/146370/ Фильм «Американский друг» - Рецензия (2 из 2) - Афиша]
- ↑ [kommersant.ru/doc/1014323 Ъ-Газета — Телекино за неделю]
- ↑ [rogerebert.suntimes.com/apps/pbcs.dll/article?AID=/19770101/REVIEWS/701010302/1023 The American Friend :: rogerebert.com :: Reviews]
- ↑ The Erotic Dream Machine: Interviews with Alain Robbe-Grillet on His Films. South Indiana University Press, 1995. ISBN 0-8093-2004-5. Page 136.
- ↑ [www.chicagoreader.com/chicago/the-american-friend/Film?oid=1062587 The American Friend | Chicago Reader]
- ↑ [www.kommersant.ru/doc/479052 Ъ-Санкт-Петербург — Михаил Трофименков]
- ↑ [www.timeout.com/film/reviews/77836/the-american-friend.html The American Friend Review. Movie Reviews — Film — Time Out London]
Ссылки
- «Американский друг» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.filmbrain.com/filmbrain/2004/06/two_faces_of_ri.html Two Faces of Ripley] — сравнение экранизаций Американский друг и Игра Рипли
| ||||||||||||||
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Американский друг
6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
