Шейнин, Лев Романович

Лев Романович Шейнин
Место рождения:	д. Брусановка, Велижский уезд, Витебская губерния, Российская империя
Род деятельности:	сценарист, драматург, прозаик, юрист
Жанр:	проза, драматургия
Язык произведений:	русский
Премии:
Награды:

Лев Рома́нович Ше́йнин (12 [25] марта 1906, Брусановка — 11 мая 1967, Москва) — советский юрист, писатель и киносценарист. Лауреат Сталинской премии первой степени (1950). Член ВКП(б) с 1929 года.

Биография

Лев Шейнин родился в деревне Брусановка (ныне Велижский район Смоленской области) в еврейской семье, которая в 1908 году переехала в Торопец.

Во время Гражданской войны, в 1919 году, вступил в комсомол, был членом Торопецкого укома РКСМ.

В 1921 году Шейнин приехал в Москву, учился в Высшем литературно-художественном институте имени В. Я. Брюсова, а в 1923 году поступил на работу в Прокуратуру СССР. Параллельно учился в Московском университете, который окончил в 1924 году.

Шейнин был сотрудником лаборатории психолога А. Р. Лурии, задолго до американцев разрабатывавшего устройство с названием «детектор лжи». В 1927—1931 годах работал ст. следователем в Ленинградском областном суде. С 1931 года снова в Москве.

Л. Р. Шейнин умер 11 мая 1967 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 6).

Юридическая деятельность

В 1927 году Шейнин был направлен в Ленинград, где работал следователем. С 1931 года — следователь по особо важным делам Прокуратуры СССР. В 1934 году участвовал в расследовании убийства С. М. Кирова, в допросах арестованного Л. В. Николаева. С 1935 года — госсоветник юстиции 2-го класса, начальник следственного отдела Прокуратуры СССР.

Принимал участие в политических процессах второй половины 1930-х годов. В январе 1935 года участвовал в расследовании по делу о «Московском центре» Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева.

В 1936 году был арестован и находился в заключении в лагере на Колыме, однако вскоре дело Шейнина было пересмотрено, и он был освобождён.

В 1945—1946 годах Шейнин участвовал в работе Нюрнбергского трибунала. В 1949 году был освобождён от должности без объяснения причин.

19 октября 1951 года был арестован по делу В. С. Абакумова, затем обвинялся в организации антисоветской группы еврейских националистов, содержался в тюрьме на Лубянке. 21 ноября 1953 года освобождён из-под стражи. После 1953 года занимался писательской деятельностью.

Литературная деятельность

Впервые начал работать в газете ещё в 1919 году. С 1928 года выступал как прозаик, с 1936 как драматург. Известен в первую очередь как автор сборника рассказов о буднях советского уголовного розыска «Записки следователя». Свой первый рассказ «Карьера Кирилла Лавриненко» напечатал в 1928 году в журнале «Суд идёт!» Далее рассказы печатаются в газетах «Правда», «Известия», в ряде журналов. Полностью первая книга «Записок следователя» выходит в свет в 1938 году в издательстве «Советский писатель». В содружестве с братьями Тур писал сценарии фильмов. В 1960-е годы занимал посты члена худсовета Министерства культуры СССР, главного редактора киностудии «Мосфильм», руководителя отдела драматургии СП СССР.

Все его произведения построены схематично, обладают известным сюжетным напряжением и никогда не отклоняются от выполнения воспитательных задач, поставленных партией и службой госбезопасности (ЧК, НКВД, МВД).

Сочинения (избранное)

• пьеса «Очная ставка» (1939)
• роман-трилогия «Военная тайна» (1942—1965)
• повесть «Лицом к лицу» (1944)
• пьеса «Тяжесть обвинения» (1960)

Фильмография

• 1944 — Поединок
• 1949 — Встреча на Эльбе (совместно с братьями Тур)
• 1957 — Ночной патруль (совместно с М. Б. Маклярским)
• 1962 — Цепная реакция
• 1965 — Игра без правил

Интересные факты

Образ Л. Р. Шейнина выведен в романе Ю. О. Домбровского «Факультет ненужных вещей» под именем Р. Л. Штерна. Шейнина и Домбровского связывают «брюсовские курсы», хотя Шейнин окончил их десятью годами ранее.

Награды и премии

• Сталинская премия первой степени (1949) — за сценарий фильма «Встреча на Эльбе» (1949)
• орден Ленина
• орден Трудового Красного Знамени
• орден Отечественной войны I степени

Ссылки

• В. Домиль. [www.jewish.ru/history/press/2009/10/news994278782.php Два лица Льва Шейнина]
• Т. Яровинская. [berkovich-zametki.com/2006/Zametki/Nomer2/Jarovinskaja1.htm Один в двух лицах]
• Александр Звягинцев. [www.kommersant.ru/doc/2176456?isSearch=True Важняк. Глава из книги «Последний идол»]

Отрывок, характеризующий Шейнин, Лев Романович

– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.