Эдди Константин

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Эдди Константен»)
Перейти к: навигация, поиск
Эдди Константин
Eddie Constantine
Имя при рождении:

Эдвард Константиновский
Edward Constantinowsky

Дата рождения:

29 октября 1917(1917-10-29)

Место рождения:

Лос-Анджелес, Калифорния, США

Дата смерти:

25 февраля 1993(1993-02-25) (75 лет)

Место смерти:

Висбаден, Германия

Гражданство:

США США
Франция Франция

Профессия:

певец
актёр

Карьера:

1936
1953—1993

Э́дди Ко́нстантин (англ. Eddie Constantine), настоящее имя Э́двард Константино́вский (англ. Edward Constantinowsky) — французский певец и киноактёр. Современному зрителю наиболее известен благодаря главной роли в антиутопии «Альфавиль» (1965).





Биография

Эдвард Константиновский родился 29 октября 1917 года в Лос-Анджелесе в семье славянских эмигрантов: его отец был русским, мать — полькой, оба — оперные певцы. В биографии Константена, имевшего опыт в подложных документах, легендах, именах (не без помощи своего героя спецагента Лемми Коушена), имеется мистификация, связанная с точной датой его рождения. Источники разнятся и называют попеременно то 1913-й год, то 1917-й.[1] Эдвард пытался стать певцом или сниматься в фильмах, но весь его успех заключался в одной эпизодической роли в мюзикле «Рождённая танцевать» (1936), и тогда он принял решение попробовать осуществить свои мечты в Европе.

В начале 1950-х Эдвард эмигрировал во Францию и начал выступать в парижских кабаре. Вскоре его заметила известная певица Эдит Пиаф, которая пригласила его в свой мюзикл La p’tite Lili, позже Эдди переводил для неё на английский язык её песни. В 1960-х годах получил французское гражданство. C начала 1970-х бо́льшую часть времени проводил в Германии.

Скончался 25 февраля 1993 года в Висбадене от инфаркта миокарда.

Личная жизнь

Эдди Константин был женат трижды:

  • Хелинка Мусилова — развод
    • Трое детей. Один из них, Лемми Константин (род. 1957), стал, как и отец, певцом и актёром[2].
  • Дороти Гибсон — с 1977 по 1978 год, развод
  • Майя Фабер-Дженсен — с 1979 по 1993 год, смерть Эдди
    • Один ребёнок

Избранные работы

Актёр

Певец

Напишите отзыв о статье "Эдди Константин"

Примечания

  1. [seance.ru/blog/constantine100/ К 100-летию со дня рождения Эдди Константена / Юбилейная статья журнала СЕАНС]
  2. [www.lemmyconstantine.com/ Официальный сайт Лемми Константина]

Ссылки

  • [www.cinemapassion.com/filmographie-acteur-Eddie%20CONSTANTINE-1053.html Биография и фильмография]  (фр.) на сайте cinemapassion.com
  • [www.discogs.com/artist/Eddie+Constantine?anv=Constantine Профиль Эдди Константина]  (англ.) на сайте discogs.com
  • [music.yandex.ru/#!/artist/31326/tracks Композиции Эдди Константина] для легального прослушивания на сайте music.yandex.ru (только для России, Украины, Белоруссии и Казахстана)

Отрывок, характеризующий Эдди Константин

– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.