Павловичи (род)

Павловичи
Герб Павловичей
Титул:	воеводы, князья
Родоначальник:	Павел Раденович
Период существования рода:	1380—1463
Место происхождения:	центральная Босния
Подданство:
Имения:	Босния и Герцеговина

Па́вловичи или Я́бланичи, Ќрстило (серб. Павловићи, Јабланићи, Крстило) — феодальный, властельский род в средневековой Боснии.

Происходили из центральной Боснии, известны с конца XIV века. Владели землями в центральной и восточной Боснии, на юге Герцеговины. Двор Павловичей располагался в городе Борач в восточной Боснии. Около 1462 года на землях Павловичей турки основали Сараево. Последние представители рода погибли при покорении Боснии турками вместе с последним королём страны Стефаном Томашевичем в 1463 году. Их земли перешли во владение завоевателей.

История

О происхождении рода сохранились весьма скудные сведения. Предки Павловичей происходят от древнебоснийского племени Кристич, которое населяло район средневековой крепости Бобовац. Род носил фамилию Павловичи, Ябланичи, а также Крстило: под последним именем они известны в источниках средневековой властелы как князья Попова поля, Требиня и Конавли. Название «Крстичи» может происходить от фамилии боснийских феодалов Христичи (серб. Христићи). В источниках упоминаются ещё феодалы по фамилии Яблановичи (серб. Jаблановићи) из местечка Ябланица на реке Неретве.

Род Павловичей возвысилась при боснийском бане Твртко I: около 1380 года в составе окружения бана упоминаются воевода Раден Ябланович и его сын князь Павел Раденович, который стал родоначальником рода Павловичей. Владения Павла простирались между реками Босной и Дриной. Резиденцией князя служил замок Борач в восточной Боснии. Павел занимался торговлей в местечке Прача, где основал город Павловац. В районе Олово у него были свинцовые рудники. Другими его владениями были Устиколина, Добрун и место в районе современного Сараева. Павел приобрёл землю у рода Санковичей, часть Конавле и Попово полье с городом Требине. За сыновьями Павла — Петром и Радославом закрепилась фамилия Павловичей, по имени отца. Родоначальник Павловичей был убит, о чем сообщил посол Дубровника по имени Иван Гундулич 24 августа 1415 года.

Во время османского вторжений в Боснию, около 1420 года, Павловичи были вынуждены признать власть турок, чтобы спастись от разорения . В 1420 году в войнах с туками погиб Пётр. Наследство перешло к его брату Радославу, который женился на дочери властелина Вука Хранича из рода Косачей. От этого брака у Радослава родились дети — Иваниш, Пётр и Никола. Радослав стал вассалом турецкого султана, в 1426 году продал Дубровницкой республике Конавле за 13 тысяч дукатов и собственный дом в Дубровнике. А в 1430—1432 годах он вместе с сыном Иванишей вели войну с Дубровником (серб. Конавоски рат) за возвращение Конавля.

Павловичи занимали самое высокое положение в боснийском обществе. Их основным торговым партнёром был Дубровник, с которым граничили их владения. Через Дубровник вывозилась добываемая в Боснии руда. Будучи полноправными хозяевами своих владений, они вместе с остальной властелой поддерживали единство Боснийского государства. Родовая печать, являвшаяся одновременно гербом, изображала их главное имение — замок Борач с тремя башнями. Этот герб сохранялся на протяжении трёх поколений рода. Павловичи поддерживали отношения с еретической Боснийской церковью. В письме от 17 февраля 1448 года папа Николай V осуждал Иваниша Павловича за вероотступничество в связи с возвращением к богомильской ереси.

Гибель последних Павловичей

В 1463 году Иваниша был убит турками вместе с другими представителями боснийской властелы и последним королём страны Степаном Томашевичем. Его братья — Никола и Пётр погибли в том же году. Родовые имения Павловичей перешли во владение Мехмеда Челебия — сына Иса-бей Исаковича, которого принято считать основателем Сараева. 7 октября 1466 года Мехмед упоминается как хозяин земель Павловичей.

• Stari grad na sastavcima.jpg

  Старый город, Пале

• Gradina Pavlovića.jpg

  Городище под Пале

• Stari grad sastavci.jpg

  Старый город, Пале

Генеалогические изыскания

В конце XVIII века аристократ из далматинского города Сплита Марин Павлович-Фонтана провёл генеалогические изыскания Павловичей, основываясь на сведениях из исторического сочинения Мавро Орбини Anali di Giacamo di Pietro Luccari Nobilo Ragusino и церковных документов времён папы Пия II. Из указанных документов было установлено, в 1463 году в Дубровнике и Макарске проживал человек по имени Обрад Павлович. После него жили Илия Павлович (1492, Макарска — 1578), Иван Павлович (1520—1585) и другие люди в последующие века, носившие фамилию Павловичей.

Примечания

Источники

Литература

• [www.enciklopedija.hr/natuknica.aspx?id=47168 Pavlovići] (хорв.). Hrvatska enciklopedija. Leksikografski zavod Miroslav Krleža. Проверено 28 ноября 2015.
• Amer Sulejmanagić. [www.academia.edu/3079550/Grb_Pavlovi%C4%87a_-_The_Coat_of_Arms_of_the_Pavlovi%C4%87_Family Grb Pavlovića]. — Bosna Franciscana, 2012.
• Boris Nilević. [www.iis.unsa.ba/pdf/historijska_traganja_5.pdf Последние Павловичи — Босния в середине XV века] = Poslednji Pavlovići — Bosna sredinom XV stoljeća. — 2010. — С. 13—64. (босн.)

Ссылки

• [plemstvo.hr/obitelji/pavlovicI Род Павловичей] Проект Hrvatski plemićki zbor (хорв.)

Отрывок, характеризующий Павловичи (род)

Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…