Яркин, Иван Петрович

Иван Петрович Яркин
Дата рождения	1919(1919)
Место рождения	деревня Верхняя Мазовка, Тамбовский уезд, Тамбовская губерния, Советская Россия
Дата смерти	6 января 1944(1944-01-06)
Место смерти	около города Жмеринка, Винницкая область, Украинская ССР, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	бронетанковые
Годы службы	1939—1944
Звание
Часть	200-я танковая бригада, 45-я гвардейская танковая бригада
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Ива́н Петро́вич Я́ркин (1919 — 6 января 1944) — советский танкист, мастер танкового боя, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1944, посмертно). Гвардии старшина.

В годы Великой Отечественной войны — механик-водитель Т-34 200-й, а затем 45-й гвардейской танковой бригады. За 25 дней боёв в декабре 1943 — январе 1944 года на боевом счету его танкового экипажа — 18 подбитых и уничтоженных танков противника, из них 3 тяжёлых танка «Тигр».

Биография

Ранние годы

Родился в 1919 году в деревне Верхняя Мазовка (ныне — Тамбовского района Тамбовской области) в бедной семье крестьянина. Русский. Кроме Ивана, в семье Петра Григорьевича и Елены Егоровны Яркиных было ещё двое детей — сын Рома и дочь Татьяна.

В 1925 году, спасаясь от нужды, семья переехала в Сибирский край. Ярковы поселились в селе Новая Тараба современного Кытмановского района Алтайского края. Здесь окончил 8 классов, а среднюю школу уже в районном центре селе Кытманово. Учительница Новотарабовской школы Г. Н. Корольчук о Иване Яркине: «Сидел на первой парте белокурый мальчишка, способности были неплохие, к тому же он был старательный и дисциплинированный, был хорошим товарищем». По воспоминаниям людей, знавших его лично, Ивана Яркина, по-видимому, за небольшой рост звали «по-уличному» — Пекулек.

В 1937 году окончил педагогическое училище в городе Барнауле Алтайского края (ныне Барнаульский государственный педагогический колледж), работал учителем в Новониколаевской начальной школе в селе Новая Тараба Кытмановского района.

С октября 1939 года был призван в Красную Армию. Службу проходил в танковых частях в Забайкалье, в городе Чита. В 1941 году готовился к демобилизации, но помешала война.

В годы Великой Отечественной войны

В первые дни Великой Отечественной войны в составе своей части убыл на фронт. В апреле 1942 года приезжал в Москву за получением нового танка и снова отправился на фронт. Вскоре он был контужен, потерял слух. После выздоровления в госпитале в Волоколамске вернулся на фронт.

К весне 1942 года воевал в составе 200-й танковой бригады механиком водителем танка Т-34. Участвовал в летне-осенних боях 1942 года в составе войск Западного фронта под Ржевом, оборонительном сражении под Курском в июле 1943 года и разгроме немцев на Курской дуге летом того же года. После Курской битвы бригада, ставшая 45-й гвардейской, участвовала в освобождении Левобережной Украины, затем была выведена в тыл на доукомплектование.

В декабре 1943 года войска 1-го Украинского фронта начали наступление на житомирско-бердичевском направлении. В нанесении главного удара в центре фронта в направлении на Житомир и Бердичев участвовала 1-я танковая армия, в её составе 45-я гвардейская танковая бригада 11-го гвардейского танкового корпуса. В этих наступательных боях особо отличился гвардии старшина Яркин.

К 1 января 1944 года за несколько дней боев на территории Житомирской области в составе экипажа уничтожил один тягач с зенитной установкой, 4 автомашины и до 18 солдат. Награждён орденом Красной Звезды.

Продолжая развивать наступление, к 3 января 1944 года, как отмечалось в наградном листе на звание Героя Советского Союза: «…в составе экипажа уничтожил в районе сёл Ходоровка, Иванковцы, Флорияновка (Винницкая область) 3 тяжелых танков Т-VI „Тигр“, 10 танков Т-IV, 20 пушек разных, 30 пулемётов, 60 автомашин, около 150 солдат и офицеров противника. … Ведя бой с крупными силами противника, ворвался на железнодорожную магистраль Винница-Жмеринка, перерезал железную дорогу и удерживал её 4 суток». В своих мемуарах генерал армии А. Л. Гетман, бывший командир 11-го гвардейского танкового корпуса, о тех боях писал, что механик-водитель «тридцатьчетвёрки» старшина И. П. Яркин «был одним из искуснейших мастеров вождения боевых машин. Гусеницами своего грозного танка старшина И. П. Яркин раздавил несколько вражеских орудий и пулемётов вместе с их расчётами. А всем экипажем этой „тридцатьчетвёрки“ за 25 дней боёв уничтожено 18 танков противника, из них 3 „тигра“, а также 30 орудий, столько же пулемётов, побольше 100 гитлеровцев.»

6 января 1944 года гвардии старшина Яркин погиб в бою в разведке в районе села Зозов (Липовецкого района Винницкой области). Был похоронен на месте боя. Бои за село Зозов были ожесточёнными, оно дважды переходило из рук в руки. Когда немцы ненадолго овладели Зозовым, они разрушили свежую могилу, где были похоронены советские воины, в том числе и Яркин, сломали обелиск, на котором значились имена захороненных. После войны могила оставалась безымянной.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 апреля 1944 года за «образцовое выполнение заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство» гвардии старшине Яркину Ивану Петровичу посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

В 1946 году останки советских воинов из безымянной могилы перенесли в братскую могилу в центр села. Похоронен в селе Зозов Липовецкого района Винницкой области.

Награды и звания

• Герой Советского Союза (24 апреля 1944, посмертно);
• орден Ленина (24 апреля 1944, посмертно);
• орден Красной Звезды (18 января 1944).

Память

В 1961 году грамота о присвоении звания Героя Советского Союза И. П. Яркину была передана на хранение в Новотарабовскую семилетнюю школу Кытмановского района, где до призыва в армию он работал учителем. Имя И. П. Яркина носила пионерская дружина этой школы. Его имя увековечено на Монументе Славы в городе Барнауле.

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Монумент Славы в Барнауле.

См. также

• Список Героев Советского Союза (Алтайский край)
• Список танкистов-асов Второй мировой войны

Литература

• [www.az-libr.ru/index.htm?Persons&000/Src/0009/f134cc30 Яркин Иван Петрович] // Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1988. — Т. 2 /Любов — Ящук/. — 863 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-203-00536-2.
• Энциклопедия Алтайского края. В 2-х томах. — Барнаул: Пикет, 1997. — Т. 2. — 488 c. — С. 436.
• Дьячков Л. Г. Овеянные славой. — Тамбов, 2002.
• Кузнецов И. И., Джога И. М. Золотые Звёзды Алтая. — Барнаул, 1982. — С. 270.
• Боевая слава Алтая. — 3-е изд. — 1978.
• Дьячков Л. Г. Наша гордость и слава. — Воронеж, 1968. — С. 173.

Ссылки

 Каргапольцев С. В. [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=15978 Яркин, Иван Петрович]. Сайт «Герои Страны».

• [knigaveteranov.ru/node/17 Иван Петрович Яркин]. Книга памяти Тамбовского района (2012). Проверено 15 июня 2014.

Отрывок, характеризующий Яркин, Иван Петрович

Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“