HMS Standard (1782)
HMS Standard (1782) — 64-пушечный линейный корабль третьего ранга. Единственный корабль Королевского флота, названный HMS Standard. Последний линейный корабль типа Intrepid, разработанного Джоном Уильямсом. Заложен в мае 1780 года. Спущен на воду 8 октября 1782 года на королевской верфи в Дептфорде[1].
Начало службы
Standard был введен в эксплуатацию в сентябре 1782 года под командованием капитана Уильяма Диксона, и с марта марта 1783 года использовался в качестве сторожевого корабля в Плимуте. Затем он был отправлен в резерв и вновь вступил в строй в сентябре 1786 года под командованием капитана Карла Чамберлена как сторожевой корабль. В этой роли он оставался до февраля 1788 года, когда был снова отправлен в резерв.
В апреле 1795 года он вновь вступил в строй, на этот раз под командованием капитана Джозефа Эллисона. 12 июня 1795 года Standard вместе с флотом Канала под командованием Александра Худа отплыл из Спитхеда чтобы обеспечить высадку французских роялистов в бухте Киберон. 22 июня на западе от Бель-Иль был замечен французский флот. Французский адмирал Вилларе-Жуайёз не собирался вступать в бой и англичане устремились в пооню. Британский флот из 14 линейных кораблей, 5 фрегатов и 6 мелких судов, в течение суток преследовал французский (12 линейных кораблей) с зюйд-веста и загнал его к острову Груа. Места для отступления не осталось, и Вилларе-Жуайёз был вынужден принять бой. В результате был отбит бывший британский корабль HMS Alexander а также два французскими 74-пушечника Formidable и Tigre (впоследствии переименованный в Belleisle). Так завершился Бой у острова Груа[2].
28 февраля 1796 года Standard отплыл в Ост-Индию под временным командованием капитана Лукина. К октябрю он был уже в Северном море. В феврале 1797 года он был под командованием капитана Томаса Парра, а затем в сентябре 1797 года командование над Standart перешло капитану Томасу Шиверсу.
Standard был одним из многих судов, вовлеченных в мятеж в Норе, продолжавшийся с середины мая до середины июня 1797 года. 5 мая экипаж взял власть на корабле и выступил с требованиями увеличения оплаты труда и выплат задолженности жалования. После того, как к 13 июня все мятежные корабли сдались, не получив удовлетворения ни по одному пункту, один из лидеров мятежников на Standard, Уильям Уоллис, застрелился, чтобы избежать судебного разбирательства и висилицы[2].
С февраля 1799 года Standard использовался в качестве плавучей тюрьмы в Шеернессе под командованием лейтенанта Томаса Пампа. В ноябре она был переведен на службу в качестве судна для выздоравливающих в Чатеме. Через месяц он стал использоваться как госпитальное судно на Шеернессе под командованием лейтенанта Жака Долби.
Средиземное море
С марта по май 1801 года Standard был вновь оборудован для службы в море в Чатеме, будучи введен в эксплуатацию в апреле под командованием капитана Чарльза Стюарта, под руководством которого он служил в Северном море. Затем последовал длительный ремонт, перестройка корабля, и он был вновь введен в строй в августе 1805 года под командованием капитана Томаса Харви. Затем Standard отплыл в Средиземное море чтобы присоединиться к эскадре контр-адмирала сэра Томаса Луиса[3].
В Средиземном море Standard также принимал участие в неудачной Дарданелльской операции 1807 года вице-адмирала сэра Джона Дакворта[4]. 19 февраля Standard потерял трёх человек ранеными в сражении при Абидосе. Возле редута на мысе мыса Песк британский флот столкнулся с турецкой эскадрой из одного 64-пушечного линейного корабля, четырёх фрегатов и восьми других судов, большинство из которых они вынудили выброситься на мель[5]. Морские пехотинцы овладели батареей, заклепали пушки и уничтожили станки. Стоявшие на мели турецкие корабли были абордированы англичанами на шлюпках и уничтожены.
27 февраля Standard потерял двух человек ранеными при оказании помощи морским пехотинцам в их высадке на остров Прота. [5] При проходе через Дарданеллы турецкая крепость на Абидосе обстреляла английскую эскадру. Гранитные пушечные ядра весом до 800 кг и до 6 футов в диаметре попали в Windsor Castle, Standard и Active. Одно из таких ядер убило четырех человек из экипажа Standard. Оно также вызвало пожар и взрыв, взрывной волной четырёх моряков выбросило за борт и они утонули. Всего Standard потерял четыре человека убитыми, 47 ранеными, и еще четыре пропали без вести (вероятно утонули). Всего же англичане потеряли 29 человек убитыми и 138 ранеными. Ни один корабль не был потерян[5].
26 марта 1808 года Standard и 38-пушечный фрегат Active захватили итальянский бриг Friedland, который они отправили на Мальту в качестве приза[6]. Капитан Ричард Моубрей с Active захватил Friedland после продолжительной погони, продолжавшейся несколько часов. Бриг имел все шансы уйти от преследования, но потерял стеньгу и был вынужден сдаться. Ему был один год и он был вооружен 16 французскими 12-фунтовыми пушками. Active отправил приз на Мальту вместе с пленными, среди которых был коммодор Дон Амилкар Паолуччи, главнокомандующий итальянским флотом и кавалер ордена Железной короны[6].
16 июня Standard плыл в Корфу, когда он столкнулся с итальянской канонеркой Volpe, которая была вооружена одной 4-фунтовой пушкой и французским пакетботом Legera. Когда ветер стих, Харви послал свои шлюпки в погоню, чтобы завладеть этими судами. Спустя два часа британцы догнали их, и несмотря на ожесточенное сопротивление захватили Volpe[3]. После этого они атаковали Legera, который находился на мели примерно в четырех милях к северу от мыса Санта-Мария. Французский экипаж открыл по британским морякам непрерывный огонь из стрелкового оружия, что впрочем не помешало тем захватить судно и взять его на буксир. Затем они сожгли оба судна. Несмотря на упорное сопротивление и сильный огонь стрелкового оружия, британцы не понесли потерь[7].
Последние годы
В 1809 году он был переведен в Балтийское море, где под командованием капитана Айскью Холлиса приняв участие в англо-датской войне. 18 мая 1809 года британская эскадра состоящая из линейного корабля Standard, а также фрегатов Owen Glendower, Avenger, Ranger, Rose и Snipe захватила остров Анхольт[8]. Десант из моряков и морских пехотинцев под командованием капитана Уильяма Селби с Owen Glendower и капитана морской пехоты Эдварда Николса с Standard, высадился на берег. Датский гарнизон из 170 человек оказал короткое, но упорное сопротивление, в результате которого погиб один британский морской пехотинец, и еще двое было ранено, после чего гарнизон сдался. Контроль над островом перешел к британцам[8].
Холлис в своем докладе заявил, что Анхольт очень важен для британцев, так как на нем флот Его Величества может пополнить запасы пресной воды. Кроме того на острове расположена хорошая якорная стоянка для торговых судов, плывущих из Прибалтики[8]. Тем не менее, главной целью операции было восстановление маяка на острове, который значительно облегчал передвижение британских военных и торговых судов, плавающих через те опасные воды[9].
19 декабря 1810 года Standard снова был переведен в Средиземное море. В феврале 1811 года он был на португальской станции,под временным командованием капитана Джошуа Хортона. С мая он был под временным командованием капитана Чарльза Флеминга.
Standard был переведен в резерв в 1813 году. Он был отправлен на слом и разобран в 1816 году[1].
Напишите отзыв о статье "HMS Standard (1782)"
Примечания
- ↑ 1 2 B. Lavery. The Ship of the Line — Volume 1. — P. 181.
- ↑ 1 2 Index of Naval Vessels
- ↑ 1 2 Ships of the Old Navy
- ↑ Howard, pp.15-20.
- ↑ 1 2 3 James (1837), Vol. 4, pp. 296-312.
- ↑ 1 2 [www.london-gazette.co.uk/issues/16148/pages/734 №16148, стр. 734—735] (англ.) // London Gazette : газета. — L.. — Fasc. 16148. — No. 16148. — P. 734—735.
- ↑ [www.london-gazette.co.uk/issues/16214/pages/4 №16214, стр. 4] (англ.) // London Gazette : газета. — L.. — Fasc. 16214. — No. 16214. — P. 4.
- ↑ 1 2 3 [www.london-gazette.co.uk/issues/16260/pages/736 №16260, стр. 736] (англ.) // London Gazette : газета. — L.. — Fasc. 16260. — No. 16260. — P. 736.
- ↑ James (1827), p. 130
Литература
- Lavery, B. The Ship of the Line. The development of the battlefleet 1650-1850. — Conway Maritime Press, 2003. — Vol. I. — ISBN 0-85177-252-8.
- Rif Winfield. = British Warships in the Age of Sail, 1793-1817. — 2nd edition. — Barnsley: Seaforth Publishing, 2008. — ISBN 978-1-84415-717-4.
- Edward Howard. Memoires of Admiral Sir Sidney Smith, K.C. B., & c.. — Adamant Media Corporation, 2003. — Т. II. — ISBN 0-87021-652-X.
- William James. [freepages.genealogy.rootsweb.ancestry.com/~pbtyc/Naval_History/Vol_V/Contents.html ] = The Naval History of Great Britain, Volume 5, 1808-1811. — Conway Maritime Press, 2002 [1827]. — ISBN 0-85177-906-9.
Ссылки
- [freepages.genealogy.rootsweb.ancestry.com/~pbtyc/18-1900/S/04410.html HMS Standard] Index of 19th Century Naval Vessels and a few of their movements (англ.)
- [www.ageofnelson.org/MichaelPhillips/info.php?ref=2106 HMS Standard] Ships of the Old Navy (англ.)
| ||||||
Отрывок, характеризующий HMS Standard (1782)
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.
Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
