Абдулов, Осип Наумович

Осип Наумович Абдулов †
Профессия:	актёр, театральный режиссёр, театральный педагог
Годы активности:	1918—1953
Театр:	Театр имени Моссовета
Награды:

О́сип Нау́мович Абду́лов (3 (16) ноября 1900, Лодзь — 14 июня 1953, Москва) — советский актёр театра и кино, режиссёр. Народный артист РСФСР (1944). Лауреат Сталинской премии второй степени (1951)

Биография

Родился года в Лодзи (ныне Польша) в еврейской семье. В 1917 году поступил на юридический факультет Московского университета.

Сценическую деятельность начал в 1918 году в студии имени Шаляпина, где служил до 1923 года и сыграл свою первую значительную роль — бродягу Грена в «Зелёном попугае» А. Шницлера (в 1919 году), затем, в 1924—1925 годах, выступал в Театре им. В. Ф. Комиссаржевской, в 1925—1926 — во МХАТе, в 1926—1927 годах — в Театре Сатиры, следующий сезон провёл в Профклубной мастерской.

В 1929—1936 годах был актёром Театра-студии под руководством Юрия Завадского; в 1936 году перешёл в Театр им. Вс. Мейерхольда; после его закрытия в январе 1938 года стал актёром Театра Революции, где служил до 1942 года, а в 1943 году пришёл в труппу Театра им. Моссовета.

С 1924 года работал на радио сначала в качестве актёра, а затем и как режиссёр, поставил более 200 радиоспектаклей, в том числе «Кола Брюньон» Р. Роллана, «Тартарен из Тараскона» А. Доде, «Пиквикский клуб» Ч. Диккенса, «Шинель» Н. Гоголя, «Мальва» и «Макар Чудра» М. Горького и многие другие. Организовал художественное вещание для детей.

С 1933 года снимался в кино. Лучшие его роли — Джон Сильвер в «Острове сокровищ» (1937), Тарантулов в «Человеке в футляре», грек Дымба из «Свадьбы», Крашке в «Поединке». Снялся он также в популярных фильмах «Светлый путь», «Свинарка и пастух», «Пятнадцатилетний капитан».

С 1929 года занимался педагогической деятельностью в Театре-студии Ю. Завадского, затем в ГИТИСе. Близким другом Абдулова был актёр и режиссёр Московского ГОСЕТа Соломон Михоэлс.

Был женат на актрисе Елизавете Метельской, сын, Всеволод Абдулов, также стал актёром.

Умер 14 июня 1953 года. Похоронен в Москве на Введенском кладбище.

Признание и награды

• народный артист РСФСР (1944)
• Сталинская премия второй степени (1951) — за исполнение роли академика Рыжова в спектакле «Рассвет над Москвой» А. А. Сурова
• орден Трудового Красного Знамени (1949)
• медали

Творчество

Роли в театре

• 1918 — «Зелёный попугай» А. Шницлера — бродяга Грэн
• 1928 — «На всякого мудреца довольно простоты» А. Н. Островского — Крутицкий
• 1933 — «Ученик дьявола» Б. Шоу — Бургойнь
• 1934 — «Волки и овцы» А. Н. Островского — Михаил Борисович Лыняев
• 1936 — «Школа неплательщиков» Л. Вернея — Фромантейль
• 1940 — «Бесприданница» А. Н. Островского — Мокий Пармёнович Кнуров
• 1945 — «Чайка» А. П. Чехова — Пётр Николаевич Сорин
• 1946 — «Госпожа министерша» Б. Нушича — дядя Вася
• «Без вины виноватые» А. Н. Островского — Шмага
• 1950 — «Рассвет над Москвой» А. А. Сурова — академик Иннокентий Степанович Рыжов
• 1953 — «Рассказ о Турции» Назыма Хикмета — старый ашуг

Роли в кино

1. 1936 — Последняя ночь — полковник
2. 1936 — Зори Парижа — Вассэ младший
3. 1937 — Остров сокровищ — Джон Сильвер
4. 1938 — Семья Оппенгейм — Жак Лавендель
5. 1938 — Честь — инженер
6. 1939 — Человек в футляре — Тарантулов
7. 1940 — Светлый путь — директор Фабрики Дорохов
8. 1941 — Свинарка и пастух — буфетчик
9. 1941 — Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем — городничий
10. 1941 — Морской ястреб — Иван Акимович
11. 1944 — Свадьба — грек Дымба
12. 1944 — Поединок — Крашке, полковник гестапо
13. 1945 — Пятнадцатилетний капитан — Хозе-Антонио Альвец, некоронованный король Анголы
14. 1949 — Александр Попов — Айзекс
15. 1953 — Серебристая пыль — шериф Смайлс. 1953 -- Крашеный лис -- Кабан. 1938 -- Ивашко и Баба-Яга -- Баба-Яга. 1943 -- Одна из многих -- Текст читает. 1939 -- Мойдодыр -- Мойдодыр.

Ссылки

• [akter.kulichki.net/publ/abdulov_o.htm Осип Абдулов (Актёрские байки)]

Отрывок, характеризующий Абдулов, Осип Наумович

– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.