Акль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Акль, акл (араб. عقل) (множ.ч. укул عقول) — важное понятие исламского и, в частности, шиитского богословия и права. Означая дословно «путы, связывающие ноги животного», акл переводится как «разум», «интеллект», «ум». Ассоциация с путами не случайна, ибо в хадисах акл описывается как средство обуздания алчных и порочных порывов низменной души.

Понятию «акл» посвящено немало хадисов, оно фигурирует в фикхе и в исламской богословской мысли. Однако наиважнейшее значение понятие «акл» приобрело в шиитском исламе, где оно рассматривается в качестве одного из источников права согласно джафаритскому мазхабу.





Акл в Коране и Сунне

Акл в Коране

В священной книге мусульман часто упоминается оборот «это знамения для тех, которые разумеют» (в дословном переводе «обладают разумом (акл)»). В качестве характерного примера можно привести следующие два аята:

Он дарует мудрость, кому пожелает, и тот кому дарована мудрость, награждён великим благом. Однако поминают назидание только обладающие разумом (2:269)

.

Они говорят ещё: «Если бы мы слушались [увещеваний] или постигали их разумом, то не оказались бы среди обитателей ада» (67:10)

.

Акл в хадисах

Тема интеллекта и разума (акл) часто поднимается в хадисах пророка Мухаммада и в особенности в преданиях двенадцати шиитских имамов.

Так, известен хадис самого Мухаммада, который гласит:

Составляющая человека — его ум (акл), и у человека, лишённого ума (акл), нет религии (Равдат аль Ваизин, стр. 9).[1]

В знаменитых книгах «Нахдж аль-Балага» и «Гурар аль-хикам» собраны многочисленные изречения Али ибн Абу Талиба, посвящённые достоинствам разума, ума, интеллекта. В частности, имам Али называет акл сильнейшей основой, защитой от предосудительного и повелителем одобряемого, исправителем всякого дела, лестницей на высочайшие небеса, посланником истины, самым достаточным богатством, другом верующего. Кроме того, в таких книгах, как «Тухаф аль-укул», «Аль-Хисал», «Аль-Ихтисас» и «Аль-Кафи», приводятся высказывания имамов Мухаммада аль-Бакира и Джафара ас-Садика с похожим смыслом.

Разуму и интеллекту придаётся такое важное значение, поскольку, согласно исламу, любой акт поклонения Аллаху (а таковым является любое действие, даже не связанное непосредственно со сферой религиозного культа) должен быть осмысленным и сопряжённым с определённым осознанным намерением. В труде «Тухаф аль-укул» приводится совет имама Мусы аль-Казима, данный им Хишаму ибн аль-Хакаму:

О, Хишам, рабам [Аллаха] не было даровано ничего лучше ума (акл). Сон умного человека лучше, чем ночь, проведённая в бдениях невежественным человеком. Каждый пророк, посланный Аллахом, был умным человеком, чей интеллект превосходил труд всех муджтахидов. Какой-либо из обязательных актов [поклонения], совершённый рабом [Аллаха], не считается выполненным, пока он [человек] не осмыслил его [при помощи разума].[2]

В другом наставлении имама Мусы аль-Казима, содержащемся в своде «Аль-Кафи» и адресованном всё тому же Хишаму ибн аль-Хакаму, говорится:

Аллах послал Своих Пророков и Посланников Своим рабам только для того, чтобы они смогли постигнуть Аллаха при помощи разума, и те, кто лучше всего восприняли их зов — это обладатели лучшего вида внутреннего знания, те же, кто лучше всего осведомлены о приказах Аллаха — это те, кто умнее всех, чей же ум наиболее совершенен, будут наделены высочайшим статусом в этом мире и в мире будущем.[3]

В хадисах пророка Мухаммада акл рассматривается не только как средство понимания религии, но и как путь к спасению. В «Маджма аль-байан» приводится следующее предание:

Пророк спросил у группы людей, прославляющих некоего человека: «Насколько умён этот мужчина?» На что они ответили: «О, Посланник Аллаха, мы говорим тебе о его усилиях на пути поклонения и других добрых делах, а ты спрашиваешь нас о его уме?!» Пророк пояснил: «Поистине, глупый человек страдает от своей глупости больше, чем аморальный человек от своей распущенности. Рабы [Аллаха] в грядущей жизни будут возвышены по степеням и обретут большую близость к своему Творцу по мере их интеллектуальных способностей.[4]

В хадисе от имама Мухаммада аль-Бакира акл назван лучшим из того, что сотворил Аллах. Это предание приводится в главном шиитском своде хадисов «Аль-Кафи».

С точки зрения шиитов, акл является настолько важной частью исламского вероучения, что шиитские имамы даже характеризовали его как «внутренний довод» (аль-худжжа аль-батиниййа) наряду с внешним доводом (аль-худжжа аз-захириййа) — Откровением.

Об этом свидетельствует другой хадис из «Аль-Кафи», переданный от имама Мусы аль-Казима:

Поистине, у Аллаха есть два авторитетных довода для людей: явный довод и внутренний довод. Явный довод представлен в лице Пророков, Посланников и Имамов (мир им), скрытый же довод — интеллектуальные способности (укул).[3]

Немало хадисов посвящено и сущности интеллекта. В одном из изречений пророка Мухаммада понятие «акл» сопрягается с субстанцией света:

Акл — это свет, который Аллах сотворил для человечества и которому Он повелел освещать сердце, чтобы оно могло при помощи него различать открыто манифестированные вещи и вещи невидимые.[5]

В шиизме интеллект рассматривается как совокупность знания и опыта, и увязывается с действием. В связи с этим можно процитировать высказывания имама Али ибн Абу Талиба из книги «Гурар аль-хикам», объясняющего смысл понятия «акл» следующим образом:

...это значит говорить только то, что ты знаешь, и действовать согласно тому, что ты говоришь.[6]

Имам Али ибн Аби Талиб уделял значительное внимание роли опыта в совершенствовании ума. В «Нахдж аль-балага» есть изречение, определяющее через призму опыта, что такое акл:

...это значит хранить свой опыт, а лучший опыт — тот, что преподнёс тебе урок.[6]

Другое его высказывание, содержащееся в книге «Маталиб ас-саул», гласит:

Есть два вида ума (акл): природный ум и ум, [приобретённый благодаря] опыту, и оба приносят пользу.[6]

Множество хадисов посвящено и такой теме, как признаки ума и глупости. В этих хадисах также перечисляются факторы, способствующие совершенствованию ума или оглуплению человека.

В частности, согласно хадисам, умный человек по-доброму обращается с другими людьми, каждую вещь помещает на причитающееся ей место (в широком смысле слова, разумеется), хранит тайны, не совершает дважды одну и ту же ошибку, осведомлён об особенностях места и времени и принимает их во внимание, внимателен, следит за своим языком, не доверяет тому, с чьей стороны опасается предательства, не обещает того, чего не сможет выполнить, не стремится к недостижимой цели, не гонится за сиюминутными выгодами этого мира, немногословен и говорит лишь о том, что несёт в себе пользу и мудрость, не является рабом сиюминутных капризов. Хадисы учат, что совершенствованию ума способствуют вдумчивое и скрупулёзное изучение окружающего мира и смирение перед Аллахом.

Согласно изречениям имама Али ибн Абу Талиба, зафиксированным в книгах «Гурар аль-хикам» и «Нахдж аль-балага», об уме человека говорит его речь и его оговорки, импульсивные высказывания без предварительного обдумывания. Кроме того, об уме свидетельствует терпение в трудных ситуациях, способность контролировать свои плотские желания и направлять их в сферу дозволенного (халяль), умение справляться с низменными проявлениями собственной натуры, подавлять в себе трусость, гнев, алчность, зависть и другие пороки, связанные с низшей душой (нафс).

В свою очередь, господство этих необузданных пороков над человеком имам Али называет причиной ослабления ума. Он также относит к признакам глупости стремление к чрезмерности. По имаму Али, снижению интеллекта человека также способствует компания глупцов и отказ от общения с интеллектуально развитыми людьми, шутки, гордыня. Он отмечает следующие признаки глупости: болтливость, плохие ораторские способности, дружба с дураками, чрезмерные запросы в жизни.

Наконец, имам Али также говорит и о плодах ума, как то: усердие на пути Аллаха, чуткость в отношении истины, презрение к мирским благам и подавление собственных прихотей, великодушие и скромность.

Акл в фикхе

Акл рассматривается в качестве одного из четырёх основополагающих источников права в джафаритском мазхабе. Чтобы охарактеризовать этот источник, отметим три главных пункта:

  1. Под использованием акля подразумевается дедуктивный вывод норм Шариата из сакральных источников ислама — Корана и Сунны. В отличие от суннитских факихов, джафариты не признают кияс (сравнение по аналогии) в качестве адекватного и приемлемого источника исламского права. Это неприятие основывается на запрете кияса шиитскими имамами; в частности, известен диалог между основателем ханафитского мазхаба Абу Ханифой, который ввёл в обиход кияс, и его учителем имамом Джафаром ас-Садиком, осуждавшим это нововведение и объяснявшим его неадекватность, поскольку многие данные в источниках нормы исламского закона противоречат принципам кияса.

В основе этих разногласий лежало принципиально разное понимание исламской акиды. Абу Ханифа, а вслед за ним и основатели других суннитских мазхабов, исходили из того, что источники Шариата не полны и в них нет ответов на многие вопросы — а потому необходимо использовать кийас (суждение по аналогии). Имамы Ахл аль-Байт исходили из того, что в Коране и Сунне заложены предпосылки для ответа на любые правовые вопросы в любые времена. А потому шиитские учёные всегда отвергали иджтихад в понимании суннитских факихов, трактуемый как личное мнение в случае отсутствия шариатской нормы в Коране и Сунне. Но усулиты используют иджтихад, понимаемый как дедуктивный вывод ответов на нвоые правовые вызовы и вопросы из источников, в которых озвучены все базовые принципы, позволяющие осуществлять такой вывод. Теме дедуктивного вывода исламских при помощи рациональных (акли) технологий посвящена работа аятоллы Мухаммада Бакира ас-Садра «История илм аль-усул».

  1. Под аклем как источником права в джафаритском мазхабе подразумевается использование рациональных методик в процессе дедуктивного вывода исламских предписаний из Корана и Сунны.

Мухаммад Бакир ас-Садр обозначал совокупность этих методов при помощи термина «аль-идрак аль-акли». Под этим он подразумевал интеллектуальное постижение предмета на основе:

  • эмпирического опыта и эксперимента;
  • самоочевидных истин;
  • теоретического размышления.[7]

В своём труде «История илм аль-усул» Мухаммад Бакир ас-Садр перечислил некоторые рациональные (акли) источники, используемые в джафаритском мазхабе, а именно:

  • исламская схоластическая теология (калам);
  • философия;
  • исследование исторического контекста произнесения тех или иных слов, зафиксированных в хадисах (а значение этих слов в разные эпохи было не одинаковым) и сопряжённое с ним чёткое определение всех понятий, используемых в хадисах и фикхе;
  • интеллектуальная реконструкция логики того или иного предписания, потребность в которой росла с течением времени, в ходе которого многие хадисы были утеряны;
  • элементы оригинального мышления того или иного муджтахида.
  1. 3. Принятие во внимание обстоятельств места и времени.

В хадисе имама Джафара ас-Садика из свода «Аль-Кафи» говорится:

Умный (акил) человек должен быть хорошо осведомлён о временах, в которые он живёт...[8]

Применительно к фикху это означает, что муджтахид, выносящий фетву, должен принимать во внимание особенности места и времени, осмысливая их в интеллектуальном ключе. У этого измерения акля как источника фикха есть два аспекта:

  • При том, что само предписание по своей сути меняться не может, реалии места и времени могут накладывать отпечаток на конкретное его наполнение в зависимости от контекста. К примеру, Коран и Сунна повелевает женщинам носить хиджаб — одежду, закрывающую всё тело, кроме лица и кистей рук. Однако стилистика и цветовая гамма хиджаба может разниться в зависимости от региона, народных традиций, менталитета, понимания скромности в одежде.
  • Некоторые повеления и запреты имели определённое смысловое наполнение в эпоху шиитских имамов, однако, принимая во внимание реалии разных эпох, шиитские муджтахиды могут, не посягая на само предписание, переосмыслить его конкретное наполнение. В качестве примера можно привести фетвы о музыке и шахматах.

Несмотря на негативное отношение к шахматам и музыкальным инструментам, выраженное в хадисах, ряд мудхтахидов (имам Хомейни, аятолла Али Хаменеи, аятолла Макарем Ширази, аятолла Али Систани) постановили, что музыка делится на дозволенную и запретную, которая используется на непристойных вечеринках. Эти муджтахиды связывают негативное отношение к музыкальным инструментам с тем, что в эпоху пророка Мухаммада и двенадцати имамов они использовались на вечеринках, несовместимых с духом ислама. Однако, как отмечают эти муджтахиды, сегодня исторические реалии изменились, и часто музыкальные инструменты используются и для других, не развлекательных целей.

Так же дело обстоит и с шахматами: если в ту эпоху они считались азартной игрой, то в наше время их относят к виду спорта. В связи с этим кумские муджтахиды объявили их разрешёнными, хотя аятолла Систани продолжает считать их недозволенными.

Всё указанное не расценивается в джафаритском мазхабе как посягательство на сами нормы Шариата, ибо в Коране запрещаются азартные игры и ляхв аль-хадис (пустословие, находящее выражение в песнях и музыке), в хадисах же зачастую указывается конкретика, связанная с реалиями времени и меняющаяся от эпохи к эпохе.

Именно с интеллектуальным (акли) анализом реалий места и времени и связан институт марджийата в шиитском исламе: муджтахиды каждой эпохи должны по-новому формулировать неизменные предписания Шариата, интерпретируя их в духе конкретного места и времени.

Акл в философии

Исламские философы не могли обойти тему акля своим вниманием, поскольку это понятие, как мы и отмечали, является краеугольным камнем аятов Корана и хадисов, особенно шиитских.

Однако мусульманские философы расходятся во мнениях относительно того, насколько акл следует отождествлять с европейским пониманием рациональности. В частности, они выделяют два вида акля — акл истидлали (практический разум, эталон европейской рациональности начиная с Нового времени) и акл нури (не связанный с практической выгодой этого мира, сопряжённый со светом Откровения, озарением, ведущим к постижению мира сокрытого и познанию Аллаха).

Напишите отзыв о статье "Акль"

Примечания

  1. M. Muhammadi Rayshahri, The Scale of Wisdom. Bilingual Edition, ICAS Press, 2009, стр. 760.
  2. Там же, стр. 761.
  3. 1 2 Там же, стр. 763.
  4. Там же, стр. 762.
  5. Там же, стр. 764.
  6. 1 2 3 Там же.
  7. Мухаммад Бакир ас-Садр. История илм аль-усул, Москва, «Исток», 2009, стр. 46-48.
  8. M. Muhammadi Rayshahri, The Scale of Wisdom. Bilingual Edition, ICAS Press, 2009, стр. 765.

Литература

  • Kermani, Navid. [referenceworks.brillonline.com/entries/encyclopaedia-of-the-quran/intellect-SIM_00224 Intellect] // Encyclopaedia of the Qurʾān.
  • Али-заде, А. А. [slovar-islam.ru/books/a.html#akl Акль] : [[web.archive.org/web/20111001002806/slovar-islam.ru/books/a.html арх.] 1 октября 2011] // Исламский энциклопедический словарь. — М. : Ансар, 2007.</span>
  • M. Muhammadi Rayshahri, The Scale of Wisdom. Bilingual Edition, ICAS Press, 2009;
  • Мухаммад Бакир ас-Садр. История илм аль-усул, Москва, «Исток», 2009.

Отрывок, характеризующий Акль

– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.