Акида

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

                              

Аки́да (араб. عقيدة‎, мн. ч. «ака­ид» – убе­ж­де­ние, воз­зре­ние, кре­до) — мусульманское вероубеждение, форма раскрытия имана, «символ веры». Представляет собой своеобразный фонд догматов, идей и представлений. Краткая акида является необходимым элементом традиционного мусульманского образования.





История

Акидой называют особый род литературы, появившийся в период активного сложения исламской догматико-правовой системы (VIII век), непосредственным предшественником которой явились написанные в жанре «опровержения» (радд) сочинения. В отличие от опровержений, носивших откровенно полемический характер, акида представляла собой сжатый, четкий текст прокламативного характера, в котором изложена позиции догматической школы или отдельного автора в основных вопросах исламской догматики и права (фикх)[1]. В ос­но­ву жан­ра акиды по­ло­же­на «сви­де­тель­ст­во веры» (шахада). Постулируемые в акиде положения предваряются формулами «необходимо уверовать в…» (аль-иман би…), «мы убеждены, что…» (на ’такиду) и подобными им[2].

Текст одной из первых акиды восходит к группе сирийских богословов (Умайя ибн ’Усман, Ахмад ибн Халид ибн Муслим, Мухаммад ибн ’Абдуллах), которые в начале VIII века выступили от имени суннитов (ахлю с-сунна валь-джама’а) с кратким изложением концепции веры. Рас­цвет жан­ра от­но­сит­ся к пе­рио­ду об­ра­зо­ва­ния в ис­ла­ме основных дог­ма­тических школ (маз­ха­б)[2]. В IX—XI веках появились такие известные книги по акиде, как «аль-Фикх аль-акбар» и «Китаб аль-васия», приписываемые имаму Абу Ханифе, «Акида» ат-Тахави, а также ряд акид принадлежавших перу виднейших представителям мутазилизма. В середине IX века с серией акид выступили багдадские традиционалисты, наиболее известными из которых являются шесть акид Ахмада ибн Ханбала. В X — начале XI века создаются первые ашаритские акиды (Акида аль-Аш’ари), антитрадиционалистская — «аль-'Акида ан-Низамия» аль-Джувайни, маликитская — «ар-Рисаля» Ибн Абу Зейда аль-Кайрувани[1].

С IX веке в акиды вводятся системы доказательств основных положений, которые включают особые «доксографические» части. Развитие исламской догматики и права в X веке привело к появлению сводов, получивших в мусульманской традиции название «акида» или «и’тикад». Эти своды включали изложение и обоснование главных догматических представлений, правовых, этических, ритуальных норм и правил. Наиболее значительные работы такого рода принадлежат Абу-ль-Хасану аль-Аш’ари (X век), Ибн Батте (X век), Абу Хамиду аль-Газали (XI век), аш-Шахрастани (XII век), Абду-ль-Кадиру аль-Джилани (XII век), Наджму-д-дину ан-Насафи (XIV век), Ибн Таймие (XIV век) и другим авторам[3].

Несмотря на появление развернутых сводов простая и доступная краткая акида по-прежнему оставалась одной из главных форм публичного «провозглашения» основ веры. В XI веке она избирается для объявления «правоверия» от имени верховной власти («Кадиритский символ веры»)[3].

Книги по акиде

  • Фикх ак­бар: В 2 т. Хай­де­ра­бад, 1903;
  • Баян ас-сун­на ва-ль-джама’а. Алеп­по, 1924;
  • аль-Аки­да ан-ни­за­мия. Ка­ир, 1948.

Напишите отзыв о статье "Акида"

Примечания

Литература

Отрывок, характеризующий Акида

– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.