Исламская эсхатология

Исламская эсхатология — представление мусульман о конце света, Судном дне (киямат) и загробной жизни (ахират).

Загробная жизнь

Ахира́т (араб. الآخرة‎ — конец, последний, будущая жизнь) — в исламской эсхатологии потусторонний мир, единственно вечная и важная жизнь для человека. Арабское слово «ахира» означает «конец», «то, что бывает после», «последний день». Этим словом мусульмане называют конец этого земного мира, а также, новую, бесконечную жизнь, начинающуюся после смерти.

Ахират начинается с Малого (смерть) или Большого Конца Света, включает в себя Судный день (киямат), рай (джаннат), и ад (джаханнам). Большим Концом Света называют период времени, который длится от первого до второго звучания трубы (сур) ангела Исрафила.

Ахират противопоставляется земной жизни (дунья). Синонимом ахират является термин аль-маад. Концепция противопоставления земной жизни ахирату была одной из основных идей в проповедях пророка Мухаммада, который пытался убедить своих соотечественников в том, что существует мир, в котором придется давать ответ за всё содеянное. В мусульманском богословии разработка концепции ахирата велась в направлении противопоставления вечному миру (дар аль-бака) и земной жизни (дар ал-фана), а также детализация представлений об ахирате (рай, ад, воскрешение, Судный день и др.).

Рай

Джа́ннат (араб. جنّة‎ — сад‎) — в исламской эсхатологии, прекрасный сад, в котором после Судного дня (киямат) будут вечно пребывать мусульмане-праведники. В Коране и сунне пророка Мухаммада даётся описание рая, его уровней и особенностей.

После Судного дня (киямат) верующие попадут в рай, а грешники будут вечно гореть аду. В раю люди будут вечно наслаждаться благами, уготованными им Аллахом. Главной наградой для обитателей рая будет созерцание Господа. Аллах создал рай и ад до сотворения творений, и они не будут уничтожены..

В исламском предании имеются сведения о том, что все обитатели рая получат то, что невозможно себе представить и описать словами. Исламские богословы (улемы) считают, что описания в Коране и сунне рая и ада отражают лишь приблизительные представления на уровне человеческих понятий, а их истинная сущность непостижима и будет прояснена только после Божьего Суда. Все представления о загробной жизни принимаются мусульманами к сведению, с оговоркой того, что истинная сущность всего этого известна только Аллаху.

Рай имеет огромные размеры. Он создан из серебряных и золотых кирпичей с ароматным запахом мускуса. Люди, пребывающие в раю не будут испытывать никаких проблем и трудностей. В хадисах упоминается райское дерево Туба и множество других деревьев, стволы которых состоят из золота.

В раю будет существовать супружеская жизнь, но дети рождаться не будут. Обитатели рая будут есть и пить. В числе угощений будет и райское вино, которое не будет пьянить. Испражнения будут выходить из людей посредством особого пота, подобного мускусу. Райские дома подобны шатрам гигантской величины, сделанные из яхонта, жемчуга и других камней. Праведники будут одеты в одежды из шёлка, атласа и парчи. На них также будут украшения из золота.

В Коране также упоминается лицезрение Аллаха: «Лица в тот день сияющие, на Господа их взирающие». Суннитские богословы (улемы) считают обязательным верить в то, что праведники увидят Аллаха в раю. В сборниках хадисов аль-Бухари, Муслима, Абу Давуда и ат-Тирмизи приводятся хадисы, в котором говорится: «Вы будете видеть вашего Господа так, как вы видите луну, и никаких затруднений вам в этом не будет. И не будет никаких преград между Ним и вами». Возможность лицезрения Аллаха будет вершиной райских благ.

В раю имеются 4 сада (Адн, Фирдаус, Мава, и Найм) и 4 реки (Сальсабиль, Тасмим, Маин и Каусар). На самом верхнем уровне находится Фирдаус, выше которого уже начинается Трон Аллаха (арш). В райских реках текут вода, молоко, райское вино и мёд.

Судный день

Судный час не наступит до тех пор, пока не сра­зят­ся две огромные армии, которые понесут боль­шие потери и при этом будут исповедовать од­ну и ту же веру; пока не появятся около трид­ца­ти лже­цов, каждый из которых будет на­зы­вать се­бя по­слан­ни­ком Аллаха; пока Аллах не под­ни­мет от лю­дей (не исчезнет) религиозное зна­ние; пока не учас­тят­ся землетрясения; пока не ускорится вре­мя; по­ка не появится смута (ис­пы­та­ния); пока не учас­тят­ся убийства; пока вы не станете ку­пать­ся в роскоши, потому что ва­ше­го бо­гат­ства бу­дет на­столь­ко мно­го, что хо­зя­ин имущества бу­дет бес­по­ко­ить­ся из-за то­го, что ни­кто не при­ни­мает его по­жер­тво­ва­ний, а ког­да он попытается раз­дать ми­лос­тыню, то ему ответят: «Я не нуж­даюсь в этом»; пока люди не станут состязаться в стро­итель­стве высоких домов; пока проходящий ми­мо могилы человек не скажет: «Лучше бы я ока­зал­ся на его месте»; и пока солнце не взой­дёт с запада. А когда оно взойдет, люди увидят это и уверуют все как один, но им эта вера не поможет.

Мухаммед

Киямат (араб. يوم القيامة‎‎ — день стояния) — в исламской эсхатологии день Божьего суда, когда все люди получат воздаяние за свои дела. Вера в Последний День является одним из неотъемлемых элементов исламского вероубеждения.

Киямат начнется с двух трубных гласов (сур) со стороны ангела Исрафила. Первый возвестит об уничтожении всех творений Аллаха, а второй — о воскрешении человечества и начале Божьего суда. В день киямата все творения предстанут перед Аллахом и будут отвечать за совершенные ими деяния. О киямате много говорится в Коране и сунне пророка Мухаммада.

Время наступления

Точное время наступления киямата никому кроме Аллаха неизвестно. Мусульмане считают, что мудрость (хукм) сокрытия Всевышним Аллахом точного времени заключается в постоянной готовности людей к нему. Многие люди спрашивали своих пророков о наступлении этого Дня, но никто не называл им точной даты. В Коране об этом сказано так: «Они спрашивают тебя о Часе: „Когда он наступит?“ Скажи: „Воистину, знание об этом принадлежит только моему Господу. Никто, кроме Него, не способен открыть время его наступления. Это знание тяжко для небес и земли. Он настанет внезапно“. Они спрашивают тебя, словно тебе известно об этом. Скажи: „Воистину, знание об этом принадлежит одному Аллаху, но большая часть людей не знает этого“.»

Большие признаки наступления Судного Дня

В сунне пророка Мухаммада передаётся о десяти больших признаках наступления киямата:

1. Восход солнца с Запада;
2. Сошествие Тумана (духан);
3. Появление существа Даббат аль-Арз;
4. Нашествие Яджуджа и Маджуджа (Гога и Магога);
5. Появление Даджала;
6. Пришествие Исы;
7. Три раскола земли, один на западе;
8. Один на востоке;
9. Один в Аравии;
10. Выход огня в Адене, который погонит людей к месту собрания.

Трубный глас

Непосредственно перед Концом Света (Яум аль-Кыйама, араб. يوم القيامة‎, букв. «День воскрешения») люди услышат звук трубы Су’ур, в которую протрубит ангел Исрафил.

Страшный звук трубы умертвит все живые существа, и на земле произойдёт страшная буря, сильное землетрясение. Рухнут не только постройки людей, но и разрушатся до основания все горы. Конец Света коснётся не только Земли. Нарушится гармония всего мироздания и в результате катаклизма произойдёт переустройство всей Вселенной. По прошествии определённого времени, отпущенного на такое переустройство архангел Исрафил вторично дунет в трубу Су’ур. После второго гласа Су’ур, воскреснут все мёртвые и будут призваны на поле Махшар, где Всевышний Аллах будет вершить Свой Справедливый Суд. Каждому воскресшему будет вручена книга с его деяниями, которые записывались при их жизни ангелами — «Кирамен Катибин». Воскресшие ознакомятся со своими делами и будут по ним судимы.

Весы

Вера в Судный День, — это также и вера в существование Весов Мизан. Будут взвешены на тех Весах все добрые дела и грехи. Ничто нельзя будет утаить. Ни даже самую малость. Об этом сказано в Коране: «И устроим Мы весы для дня воскресения. Не будет обижена душа ни в чём; хотя было бы это весом горчичного зерна, Мы принесём и его. Достаточны Мы как счётчики!».

Заступничество

Это также и вера в ходатайство (заступничество), в существование моста Сырат, водоёма Каусар, в Рай и Ад. После Суда, будем мы распределены согласно делам нашим. Одни войдут в Рай, другие будут брошены в Ад: «Мы — ваши друзья в здешней жизни и в будущей. Для вас там — то, что пожелают ваши души, и для вас там — то, что вы потребуете».

Мост Сират

Сира́т (араб. الصراط‎ — ас-сира́т) — в исламской эсхатологии, мост, который расположен над огненной преисподней. Мост Сират очень тонкий и не превышает размеры волоса и острия лезвия меча.

Слово «сират» в Коране встречается более сорока раз в значении «прямой путь» (араб. الصراط المستقيم‎ — ас-сира́та ль-мустаки́м). Шииты-имамиты считают, что коранический «сират аль-мустаким» — это верность и преданность Алидам.

Согласно преданию, в Судный день все люди должны будут пройти по мосту Сират. Праведные мусульмане «с быстротой молнии» перейдут по мосту в рай к источнику Каусар, а неверные и грешники не смогут пройти по нему и упадут в ад.

Согласно концепции Судного дня шиитов-имамитов в День воскресения (киямат) справа от моста будет пророк Мухаммад, а слева — Али ибн Абу Талиб. Данное представление основано на кораническом стихе: «Вдвоем бросайте в Геенну каждого упрямого неверующего»

Согласно представлениям шиитов в рай пройдут лишь те, кто получит фирман (указ) от Али ибн Абу Талиба.

Литература

• Милославский Г.В., Петросян Ю.А., Пиотровский М.Б., Прозоров С.М. [www.scribd.com/doc/57453775/Ислам-Энциклопедический-словарь-1991 Ислам: Энциклопедический словарь] / Под ред. Негря Л.В. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1991. — 315 с. — 50 000 экз. — ISBN 5-02-016941-2.
• Али-заде, А. А. Исламская эсхатология : [[web.archive.org/web/20111001002841/slovar-islam.ru/books/i.html арх.] 1 октября 2011] // Исламский энциклопедический словарь. — М. : Ансар, 2007.</span>
• Малов Е. А. [www.prlib.ru/en-us/Lib/pages/item.aspx?itemid=7690 Ахыр заман китаби: Мухаммеданское учение о кончине мира]. — Казань: Типо-Лит. Имп. Ун-та, 1897. — 96, IV с.

Отрывок, характеризующий Исламская эсхатология

«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.