Алмир Пернамбукиньо

К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)

Алмир Пернамбукиньо
Общая информация
Полное имя	Алмир Мораэс де Альбукерке (порт. Almir Moraes de Albuquerque)
Родился	Ресифи, Бразилия
Гражданство
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб
Карьера
Клубная карьера*
1956—1957	Спорт Ресифи	? (?)
1957—1960	Васко да Гама	? (?)
1960—1961	Коринтианс	29 (5)
1961—1962	Бока Хуниорс	6 (1)
1962	Фиорентина	0 (0)
1962	Дженоа	2 (0)
1963—1964	Сантос	? (?)
1965—1967	Фламенго	74 (22)
1967	Америка РЖ	? (?)
Национальная сборная**
1960	Бразилия	8 (1)
Международные медали
Чемпионаты Южной Америки
Серебро	Аргентина 1959
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Алмир Мораэс де Альбукерке (порт. Almir Moraes de Albuquerque; 28 октября 1937, Ресифи — 6 февраля 1973, Рио-де-Жанейро), более известный под именем Алмир Пернамбукиньо (порт. Almir Pernambuquinho) — бразильский футболист, нападающий.

Клубная карьера

Бразилия

Футбольная карьера Алмира началась в «Спорт Ресифи», клубе из его родного города, вскоре в 1957 году он оказался в «Васко да Гама». Его мастерство позволило ему влиться в коллектив, где он играл вместе с уже зарекомендовавшими себя игроками, такими как Вава, в 1958 году он выиграл Лигу Кариока. В 1960 году он перешёл в «Коринтианс», где получил прозвище «белый Пеле» (позже так называли многих других игроков), однако не достиг такого же успеха, как в «Васко».

Зарубежные клубы

В 1961 году Алмир решил покинуть свою родную страну и попробовать свои силы в аргентинском «Бока Хуниорс» из Буэнос-Айреса. Он пришел в клуб благодаря тренеру Висенте Феоле и дебютировал 14 мая 1961 года. Он сыграл только пять матчей в футболке «Боки», но ему всё-таки удалось выиграть чемпионский титул в 1962 году; 25 марта 1962 года он сыграл свой последний матч за клуб. Ему нужно было восстановиться после серьёзной травмы колена, полученной в матче с «Чакарита Хуниорс», поэтому он вернулся в Бразилию.

В том же 1962 году Алмира купила итальянская «Фиорентина», но в октябре его продали в «Дженоа». Он дебютировал 6 января 1963 года, выйдя с первых минут матча против СПАЛа. Свой первый матч в Серии А 1962/63 он провёл против «Палермо». 5 декабря 1962 года он также участвовал в выездном матче против «Ромы», его команда выиграла со счётом 5:2.

Возвращение в Бразилию

В 1963 году Алмир вернулся на родину, его приобрёл «Сантос» в качестве дублёра нападающего Пеле. Несмотря на то, что Алмир оставался в тени одноклубника, он стал одним из главных героев Межконтинентального кубка 1963 года, когда в ответном матче на «Маракане» против «Милана» забил гол, позволив своей команде выиграть со счётом 4:2. Так как в первом матче выиграл «Милан», была назначена дополнительная встреча, в ней «Сантос» заработал сомнительный пенальти, который и принёс команде победу. После «Сантоса» Алмир перешёл во «Фламенго», где выступал довольно успешно, забив более двадцати голов в семидесяти матчах. Играя за «Фламенго» он стал участником драки, развернувшейся в финале Лиги Кариока 1966 с игроками «Бангу». Алмир начал избивать полузащитника Ладейру, а потасовка затем распространилась на обе команды. Он завершил свою карьеру в «Америка Рио».

Национальная сборная

Первую игру за сборную Алмир провёл в 1959 году в рамках чемпионата Южной Америки 1959 года в Аргентине; он дебютировал 10 марта в матче против Перу, сменив Пеле. Он оставался на скамейке запасных в матчах против Чили и Боливии, но вернулся на игру против Уругвая. В этом матче он подрался с вратарём Вальтером Тайбо и заработал четыре матча дисквалификации. Карьера Алмира в национальной сборной продолжалась до 1960 года и завершилась победой в двух турнирах (Кубок Атлантики и Кубок Рока).

Смерть

Алмир был убит в 1973 году в возрасте 36 лет в драке в баре Рио-Херес, Копакабана. По словам свидетелей, несколько участников музыкальной группы Dzi Croquettes («Вертихвостки») после выступления подверглись нападению со стороны группы португальцев, игрок вмешался. Алмир якобы напал на одного из португальцев, в результате началась перестрелка на набережной Авенида Атлантика. В конце концов Алмир был убит выстрелом в голову. Убийца, Артур Гарсия Соареш, утверждал, что действовал в рамках самообороны, и так и не был арестован.

Достижения

• Чемпион Аргентины 1962
• Обладатель Кубка Бразилии 1963, 1964
• Победитель Лиги Паулиста 1964
• Победитель Лиги Кариока 1965
• Победитель Турнира Рио-Сан Паулу 1963, 1964
• Обладатель Кубка Либертадорес 1963
• Обладатель Межконтинентального кубка 1963
• Обладатель Кубка Рока 1960

Ссылки

• [www.cbf.com.br/ca2/289j.html Профиль на сайте CBF.com.br]  (порт.)
• [sambafoot.com/en/players/1314_Almir_Pernambuquinho.html Профиль на сайте sambafoot.com] (англ.)

</div>

Отрывок, характеризующий Алмир Пернамбукиньо

– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.