Багратиони, Фарнаваз

Фарнаваз Ираклиевич Багратиони груз. ფარნაოზი<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Фарнаваз Багратиони</td></tr>
Князь Грузинский
Вероисповедание:	Православие, грузинская церковь
Рождение:	14 февраля 1777(1777-02-14) Картли-Кахетинское царство
Смерть:	30 марта 1852(1852-03-30) (75 лет) Санкт-Петербург, Российская империя
Место погребения:	Александро-Невская лавра
Род:	Багратионы
Отец:	Ираклий II
Мать:	Дареджан Дадиани
Супруга:	Анна Георгиевна Ксанская
Дети:	Давид, Саломея, София, Елена, Елизавета, Нино

Фарнаваз Багратиони (Фарнаваз Ираклиевич Грузинский, Парнаоз, Парнаваз) (14 февраля 1777 — 30 марта 1852) — грузинский князь из династии Багратионов.

Биография

Младший сын царя Картли и Кахетии Ираклия II от третьего брака с Дареджан Дадиани.

В 1798 году скончался 77-летний грузинский царь Ираклий II, на картли-кахетинский трон вступил его старший сын Георгий XII. Ещё в 1791 году под давлением своей жены Дареджан Ираклий II составил завещание, согласно которому, царский престол должен был передаваться не от отца его старшему сыну, а его младшим братьям. Царица Дереджан стремилась добиться передачи царского трона одному из своих сыновей. Фарнаваз занимал шестое место в линии наследования после своего сводного брата Георгия и старших братьев Юлона, Вахтанга, Мариана и Александра.

Однако новый картли-кахетинский царь Георгий XII отказался признавать отцовское завещание и стремился передать трон своим сыновьям. Георгий XII добился от российского императора Павла I Петровича признания его старшего сына Давида наследником царского престола в апреле 1799 году.

В Картли-Кахетинском царстве начался династический кризис. Часть грузинской знати поддерживала Георгия XII, старшего сына Ираклия, а другая часть — его младшего брата Юлона, старшего из сыновей царицы Дареджан.

К июлю 1800 года отношения между сыновьями Ираклия II резко обострились. Фарнаваз присоединился к своим братьям Юлону и Вахтангу, которые блокировали дороги, ведущие к столице Тбилиси. Братья пытались спасти свою мать, вдовствующую царицу Дареджан, которая по приказу своего пасынка Георгия XII содержалась в своем дворце в Авлабари. Царевич Фарнаваз пытался захватить город Гори, который по царскому приказу оборонял князь Отар Амилахвари. В сентябре 1800 году русское правительство прислало на помощь Георгию XII в Тбилиси войска под командованием генерал-майора Василия Гулякова. Непокорные царевичи со своими сторонниками удалились из столицы в провинции. Фарнаваз Багратиони взял од свой контроль важную крепость Сурами и начал её укреплять, а другой его брат Александр бежал в Дагестан, чтобы поднять лезгин на вторжение в Грузию.

В декабре 1800 года скончался тяжелобольной царь Георгий XII, на царский трон вступил его старший сын и наследник Давид XII. Русское правительство отказалось признать царем Давида XII и заявило об ликвидации монархии в Картли-Кахетинском царстве. Русский командующий в Грузии, генерал-майор Иван Лазарев, потребовал, чтобы все члены царского дома находились в Тбилиси и не покидали столицу.

В апреле 1801 года царевичи Юлон и Фарнаваз Ираклиевичи бежали из Тбилиси в Западную Грузию, найдя поддержку при дворе своего родственника, царя Имеретии Соломона II. Соломон II, занимавший враждебную позицию по отношению к России, признал Юлона Ираклиевича законным претендентом на картли-кахетинский престол.

Летом 1804 года в Картли вспыхнуло восстание против российского владычества. Восстание вскоре охватило всю горную Картли. К восставшим присоединились жители ущелий Гудамакари, Чартли, Хандо, а также пшавы, хевсуры и осетины Трусского ущелья. Повстанцы отправили гонцов к царевичам Юлону и Фарнавазу в Имеретию, призывая возглавить их восстание. Царевичи устремились в Картли для воссоединения с восставшими. К ним присоединилась часть картлийских князей. Русские войска успели перекрыть ведущие к Арагвскому ущелью пути. Царевичи Юлон и Фарнаваз не смогли соединиться с восставшими и решили вернуться в Имеретию. Русско-грузинский отряд выступил из Цхинвали и 24 июня внезапно напал на лагерь царевичей в окрестностях Сурами на имеретинской границе. Царевич Юлон Ираклиевич был взят в плен и доставлен в Тбилиси. Его младший брат Фарнаваз смог прорваться к иранской границе, но вскоре оттуда прибыл в Кахетию. С помощью кахетских тавадов и азнауров он собрал войско и присоединился к восставшим.

Восставшие грузины и осетины воспользовались тем, что российский главнокомандующий, князь Павел Цицианов, был в походе на Ереванское ханство и взяли стратегически важные пункты — Степанцминду и Душети. В августе 1804 года мятежники взяли под свой контроль Военно-грузинскую дорогу. Царские власти приняли решительные меры для подавления восстания. В сентябре 1804 года русский корпус генерал-майора П. Д. Несветаева, совершив форсированный марш по горам, быстро овладел Балтой, Ларсом, Дарьялом, Казбеком и, спустившись через Гудаурский перевал в Грузию, взял Ананур. Одновременно российский главнокомандующий, князь Павел Цицианов, снял осаду с Еревана и поспешно вернулся в Восточную Грузию. Пётр Несветаев через Дарьяльское ущелье двинулся к Арагвскому ущелью. Из Тбилиси князь П. Цицианов с большими силами также вторгся в Арагвское ущелье. Восставшие во главе с царевичем Фарнавазом попали под двойной огонь и не выдержали натиска регулярной армии. Все Арагвское ущелье оказалось в руках русских. Царевич Фарнаваз с небольшой группой сторонников (30 чел.) попытался прорваться в иранские владения, но во время переправы через р. Куру был схвачен русскими под предводительством князя Тамаза Орбелиани.

Жизнь в России

4 апреля 1805 года по приказу князя П. Д. Цицианова пленные грузинские царевичи Юлон и Фарнаваз Ираклиевичи были депортированы из Тбилиси вглубь России. Фарнаваз был поселен в Воронеже, а его старший брат Юлон был сослан в Тулу.

Позднее Фарнаваз Ираклиевич вместе с женой и четырьмя дочерьми получил от императора разрешение переехать в Санкт-Петербург, где он и поселился. Во время своей ссылки в Воронеже Фарнаваз ослеп при переводе на грузинский язык произведений французского мыслителя-гуманиста Жан-Жака Руссо. Царевич Фарнаваз также владел поэтическим талантом.

В марте 1852 года 75-летний князь Фарнаваз Ираклиевич скончался в Санкт-Петербурге, он был похоронен в церкви св. Фёдора, в Александро-Невской лавре.

Семья

С 1795 года был женат на Анне Георгиевне (1777—1850), дочери последнего князя Георгия Ксанского. Анна Георгиевна в 1811 году была награждена орденом Святой Екатерины 2-й степени, скончалась в мае 1850 года и была похоронена в Александро-Невской лавре. У супругов родились сын и пять дочерей:

• Князь Давид (умер в младенчестве)
• Княжна Саломея (1797—1860), фрейлина российской императрицы, скончалась незамужней в Петербурге.
• Княжна София (род. в 1798), умерла в молодом возрасте.
• Княжна Елена (1799—1867), фрейлина российской императрицы, умерла незамужней в Царском Селе.
• Княжна Елизавета (1800—1819), скончалась незамужней в Санкт-Петербурге, похоронена в Александро-Невской лавре.
• Княжна Нина (1802—1828), жена с 1828 года полковника, князя Александра Дадиани (1800—1865), от брака с которым имела сына Николая (1824—1829). Похоронена в Александро-Невской лавре.

Источники

• [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Vachn/17.php Вачнадзе М., Гурули В., Бахтадзе М. История Грузии]

Отрывок, характеризующий Багратиони, Фарнаваз

– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.