Битва на пляже Пентемили
| Битва на пляже Пентемили | |||
| Основной конфликт: Турецкое вторжение на Кипр | |||
 Пляж Пентемили | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Причина | |||
| Итог |
Победа Турции, закрепление турецких войск на острове | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Пентемили — пляж на северном побережье Кипра, где 20 июля 1974 года высадились турецкие войска и началось турецкое вторжение. Он расположен в 5 милях (8 км) к западу от Кирении[1]. В течение 3 дней (20—22 июля 1974 года) за плацдарм на пляже Пентемили велись тяжелые бои между турецкими и кипрскими войсками.
Высадка турецких войск на Пентемили стала начальной точкой Операции «Атилла» — вторжения турецких вооружённых сил на территорию северного Кипра в последние дни правления в Греции хунты «чёрных полковников». В июле 1974 года, при поддержке греческой хунты, президент Кипра архиепископ Макариос был отстранён от власти, а контроль над островом перешёл к группе радикалов, возглавляемых Никосом Сампсоном, представителем греческой подпольной организации EOKA-B, выступавшей за присоединение Кипра к Греции (энозис). Несмотря на заверения нового руководства в лояльности по отношению к турецкому населению острова, в качестве ответной меры 20 июля 1974 года Турция при попустительстве США и Великобритании отправила на остров свою армию.
Содержание
20 июля 1974 года
Высадка
Турецкая боевая группировка отбыла из порта Мерсин в 11:30 19 июля[1]. Примерно в 05:00 20 июля флот достиг северного побережья Кипра. Турки пропустили место высадки на Пентемили и оказались на непригодным для десантирования каменистом пляже у Гликиотиссы, в 3 км к западу от Кирении[1]. Из-за этого плановый срок начала высадки сдвинулся с 05:30 на 07:15[1]. К 13:00 турецкий десант был высажен.
В составе турецкого десанта была одна пехотная бригада «Cakmak» (состоявшая из 50-го пехотного полка (3 батальона) и полка морской пехоты) численностью 3500 человек, 12 орудий, 15 танков M47 и 20 БТР М113. Танки M47 не удалось высадить на берег, поскольку узкая береговая полоса не позволила транспорту приблизиться к пляжу. Одна рота также была десантирована с вертолетов на холмы к югу от пляжа. В общей сложности в тот день на плацдарме Пентемили высадилось около 3000 солдат.
Высадка прошла без сопротивления, поскольку в этом районе отсутствовали подразделения кипрской национальной гвардии. Целью турецких войск был город-порт Кирения, примерно в 8 км к востоку от Пентемили. Турки, осуществив десант, сразу же приступили к расширению плацдарма.
Греческое противодействие турецкому десанту
Возможность высадки турецких войск на Пентемили была предусмотрена в плане кипрской национальной гвардии «Aphroditi 1973». Реализация этого плана по распоряжению Верховного командования Национальной гвардии началась в 07:00. Ближе других подразделений к пляжу дислоцировался 251-й пехотный батальон подполковника Павлос Куруписа. 1-я рота этого батальона заняла позиции напротив турецких позиций около 09:30[2], в то время как 2-я и 3-я рота располагались в районе населенной турками деревни Темплос. 251-й батальон поддерживал танковый взвод из 5 танков Т-34/85 23-го танкового батальона, базировавшегося в Никосии. 1-я рота заняла позиции к востоку от турецкого плацдарма, танковый взвод — к юго-западу от плацдарма, в районе Пикро Неро[3].
В 10:00 батальон получил приказ атаковать плацдарм. Численное превосходство турок не позволяло рассчитывать на серьезный успех, однако атака, очевидно, стала неожиданностью для турецкого командования и привела к некоторым потерям. Тем не менее, турки смогли организовать ответный огонь и остановить дальнейшее продвижение киприотов-греков. Таким образом, был удержан плацдарм в 300 м в глубину к югу от берега и 1—1,5 км в длину к востоку от места высадки. С началом перестрелки несколько артиллерийских батарей Национальной гвардии вели спорадический и неточный огонь. Так как эти артиллерийские части не имели командования, некоторые из них не действовали вовсе[1].
Примерно в 12:00 турецкие войска попытались продвинуться на восток при поддержке БТР. Атака была отражена, два БТР уничтожены танками Т-34/85, но 251-й батальон киприотов был вынужден несколько отступить на восток. На западной стороне плацдарма турецкие войска продвинулись примерно на 1 км, не встречая сопротивления, и остановились, поскольку главной целью оставалось расширение плацдарма на востоке, с целью движения к Кирении.
Мобилизация Национальной гвардии
Два резервных батальона греков-киприотов были сформированы в Кирении (326-й) и в Агиос Георгиос (306-й). 326-й батальон так и не был мобилизован, так как его обмундирование хранилось к северу от Караваса — на другой стороне турецкого плацдарма[3]. Верховное командование Национальной гвардии также отправило в качестве подкрепления два батальона из Никосии. Поскольку дорога из Никосии в Кирению находилась под контролем турецких киприотов анклава Гёньели, этим подразделениям пришлось следовать более длинным маршрутом через Панагру, к западу от плацдарма. Эти подразделения были объединены в 281-й батальон, которому была поставлена задача пройти через деревню Панагра и вместе с 286-м мотострелковым батальоном, усиленным тремя танками Т-34/85, занять деревню Каравас к западу от турецкого плацдарма.
Оба подразделения в районе деревни Контеменос были атакованы ВВС Турции и понесли тяжелые потери, в том числе 6 БТР. Командир 286-го батальона был ранен и впоследствии умер от ран. В результате боевой дух солдат был подорван, и оба подразделения получили приказ закрепиться в Панагре и перегруппироваться. Ближе к вечеру одной роте 286-го батальона, в том числе 3 танкам и взводу, оснащенному безоткатными орудиями M40 калибра 106 мм, было приказано продолжать наступление. Остальным частям 286-го батальона было предписано готовиться к участию в запланированной ночной атаке[3].
316-му резервному батальону из Морфу (к западу от плацдарма) было приказано отправить две роты в Кирению. Не знавшие расположения турецких войск солдаты около 13:00 попали в засаду и понесли потери. Осознав, что дорога к Кирении заблокирована, батальон занял оборонительные позиции. В 16:30 подразделения 286-го батальона прибыли и объединились с 316-м батальоном. Один Т-34/85 был подбит огнём турецкой артиллерии.
Примерно в 20:00 в западный сектор для координации действий киприотов прибыл офицер штаба Верховного командования Национальной гвардии, подполковник Константинос Буфас.
Около 21:00 281-й батальон, расположившийся в Панагре, получил приказ усилить позиции на западном фланге плацдарма. Батальон прибыл на позиции около 23:00.
Оставшихся бойцов 281-го батальона, 2 роты 316-го батальона, 1 роту 286-го батальона, а также артиллерию и танки, объединенные в так называемую «боевую группу Буфаса» планировалось задействовать в ночной атаке.
Ночная атака
Ночная атака планировалась около 02:30, без артиллерийской поддержки. В 02:15 командир 316-го батальона был тяжело ранен турецким минометным огнём.
Атака киприотов на западе плацдарма началась только с минометной поддержкой. Она проводилась в основном силами 286-го батальона, который атаковал «в лоб» клиновидные укрепления турок, усиленные пулеметным огнём БТР[3]. После преодоления передовых турецких укреплений и продвижения вглубь на 500 м атака киприотов была остановлена шквальным огнём турецких подразделений, оборудовавших свои оборонительные позиции в течение дня. 316-й батальон оставался в резерве. Для того, чтобы избежать потерь от действий ВВС Турции, накануне рассвета киприоты были вынуждены отойти на исходные позиции.
На востоке от плацдарма 1-й роте 251-го батальона было приказано атаковать, но под плотным турецким огнём она вскоре отступила на исходные позиции. Прибывший 306-й батальон позднее начал собственную атаку, которая также не удалась.
На юге от плацдарма резервный батальон, перенасыщенный резервистами (явка резервистов в Никосии была большей, чем ожидалось) — «Батальон Пантациса» (по имени командира), прибыл без информации о позициях противника. Ночью в какой-то момент, продвигаясь на север, солдаты батальона поняли, что пересекли турецкие позиции. После перестрелки без серьезных потерь батальон смог уйти из турецкой засады и занять оборонительные позиции. Батальон потерял в общей сложности 7—10 человек убитыми и ранеными, в том числе своего командира, получившего ранение в руку. К исходу ночи многие из резервистов батальона дезертировали и вернулись в Никосию. Батальон распался[1][3].
Смерть полковника Караогланоглу
Примерно в 03:00 турецкий полковник Караогланоглу, командир 50-го пехотного полка турецкой армии, был убит в постройке в 300 м к востоку от пляжа Пентемили. Причиной его смерти официально стал минометный или артиллерийский огонь киприотов. Однако по воспоминаниям генерала Бедреттина Демиреля, убившие полковника два снаряда были выпущены из 3,5-дюймового гранатомета M20. Отверстия, которые снаряды проделали в постройке, располагались так, что Демирель подозревал нарушение «огневой дисциплины» — дружественный огонь. В пользу этой позиции говорит также тот факт, что максимальная дальность стрельбы из M20 составляет 300 м, и судя по той стороне, откуда пришли снаряды, выстрелы были сделаны изнутри турецкого плацдарма[1].
21 июля 1974 года
21 июля на плацдарме Пентемили значительных боевых действий не велось. Турецкие войска заняли некоторую территорию на востоке к полудню. На южном фланге, где отсутствовали подразделения киприотов, турки продвинулись на 500 м к подножию гор Пентадактилос, но остановился из-за вызванного бомбардировками ВВС Турции крупного пожара.
Вдалеке от Пентемили, в порту Мерсин, готовилась к отправке вторая волна турецких войск. Она состояла из танковой роты (17 танков) 39-го дивизионного танкового батальона и мотострелковой роты 49-го полка с несколькими БТР M113. Группировка, названная «Целевая группа Бора» покинула Мерсин в 13:30 21 июля 1974 года и направилась к Пентемили.
22 июля 1974 года
Прибытие второй волны турецких войск
«Целевая группа Бора» прибыла на пляже Пентемили в 09:00. Генерал-майор Бедреттин Демирель, командир 39-й дивизии, назначил бригадного генерала Хакки Боратаса командиром «Целевой группы», в то время как сам принял на себя командование всеми турецкими силами на плацдарме.
При прибытии Демирель, знавший о подписании соглашения о прекращении огня с 17:00, решил немедленно начать атаку на Кирению. Он заметил, что турецкие войска на передовой были в плохом состоянии и имели низкий моральный дух, тем не менее он настаивал на немедленном наступлении.
Атака «Целевой группы Бора» при поддержке 50-го полка началась в 11:00.
Изменения на греческой стороне
На греческой стороне Верховное командование Национальной гвардии признало неспособность 3-й тактической группы, отвечавшей за сектор Кирении, координировать силы и ликвидировать турецкий плацдарм и передало командование всеми греческими силами к западу и востоку от плацдарма полковнику Кобокису — командиру спецназа Кипра. Кобокис получил 33-й батальон спецназа в качестве подкрепления, а также роту 346-го пехотного батальона с импровизированными БТР (модифицированными гусеничными артиллерийскими тягачами АТС-712) и взвод с 4 артиллерийскими орудиями.
В период между ночной атакой 20—21 июля и утром 22 июля большинство солдат 306-го батальона отступили к Кирении. В 09:00 33-й батальон спецназа (две роты, общей численностью менее 150 человек) прибыли в деревню Агиос Георгиос, где должен был закрепиться 306-й батальон.
Атака на Кирению
В 11:00 турецкие войска начали наступление на восток, в сторону Кирении. Тяжесть основного удара турок пала на 33-й батальон спецназа. После короткого боя, в которой были уничтожены два турецких танка M47, около 11.30 греческая оборона была прорвана. 33-й батальон спецназа было приказано распустить и заново сформировать в Кирении. Части 251-го и 306-го батальонов киприотов, оказавшиеся на флангах турецкого прорыва, не смогли повлиять на исход сражения и также отступили в Кирению. После обращения Кобокиса к командиру 241-го батальона, дислоцированного к востоку от Кирении, его части оставили город и попытались организовать его оборону. Слева от 241-го батальона заняли позиции резервисты 306-го батальона, остальные солдаты расположились на местном футбольном поле. Ещё 3 турецких M47 были уничтожены, но в конце концов позиция 241-го батальона киприотов была захвачена, а командир 306-го батальона взят в плен[3]. Очистка города от оставшихся греческих войск заняла много времени, до утра 23 июля[3]. В ходе штурма Кирении командир «Целевой группы Бора» Хакки Боратас получил тяжелое ранение в ногу.
Турецкий командующий генерал-майор Демирель, оставив половину турецких сил в Кирении для дальнейшей очистки города от греческих сил, отправил остальную часть на юг в направлении Богаза, чтобы объединить плацдарм с анклавом Гёньели. Примерно в 17:30 турецкие танки объединились с турками-киприотами и турецкими десантниками в Богазе.
Несмотря на вступление в силу соглашения о прекращения огня, бои продолжались как в Кирении, так и в районе плацдарма Пентемили[1].
См. также
Напишите отзыв о статье "Битва на пляже Пентемили"
Примечания
Ссылки
- [www.conflictologist.org/main/problema-severnogo-kipra.htm События 1960—74 годов на Кипре]
- [old.vko.ru/article.asp?pr_sign=archive.2002.7.0207_11 Военные действия на Кипре (14 июля — 17 августа 1974)]
- [artofwar.ru/r/ruben_d/cyprusno1.shtml Военно-морские силы Кипра в 1964—1974 гг.]
- [alerozin.narod.ru/cypr.htm Действия ВМС во время турецкого вторжения на Кипр в 1974 г.]
Координаты: 35°20′49″ с. ш. 33°13′59″ в. д. / 35.347° с. ш. 33.233° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=35.347&mlon=33.233&zoom=14 (O)] (Я)
Отрывок, характеризующий Битва на пляже Пентемили
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.
Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.
От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
