Битва под Вилькомиром

Битва под Вилькомиром
Дата	1 сентября, 1435 года
Место	Вилькомир на реке Святой, Великое княжество Литовское
Итог	победа польско-литовского войска Сигизмунда Кейстутовича
Противники
Сторонники Свидригайло Ольгердовича Сторонники Сигизмунда Кейстутовича
Командующие
Свидригайло Ольгердович, Франко Керскорф, Сигизмунд Корибутович Сигизмунд Кейстутович, Якуб из Кобылян
Силы сторон
около 15 000 около 15 000
Потери
неизвестно неизвестно

Би́тва под Вилькоми́ром — сражение между войсками великого князя литовского Сигизмунда Кейстутовича и войсками князя Свидригайло Ольгердовича во время гражданской войны в Великом княжестве Литовском, состоявшееся 1 сентября 1435 года. Закончилось победой войск Сигизмунда.

Предыстория

В октябре 1430 года умер великий князь литовский Витовт. Литовская и русская знать посадила на великокняжеский стол Свидригайла Ольгердовича, двоюродного брата Витовта. Согласно актам польско-литовской унии, знать Литовско-Русского государства обязывалась согласовывать избрание великого князя с Королевством Польским. Король Ягайло, прибыв в Вильно, дал согласие на провозглашение Свидригайла великим князем. Той же осенью 1430 года между Ягайло и Свидригайло начался конфликт из-за Западного Подолья, которое после смерти Витовта оккупировала польская шляхта на основании договоренностей 1411 года. Свидригайло, удерживая Ягайла в Вильно, объявил о независимости Великого княжества от Польской короны, требовал от короля возвращения Западного Подолья. Отпустив в конце концов Ягайло в Польшу, Свидригайло начал готовиться к войне. Великий князь заключил союз с Тевтонским орденом, Золотой ордой, Молдавией, завязал отношения со Священной Римской империей, так что император Сигизмунд Люксембург обещал короновать литовско-русского правителя. В 1431 между Польским королевством и Литовско-Русским государством началась война: король Ягайло с войском выступил в поход на Волынь, занял Владимир-Волынский и осадил Луцк. Но безуспешный штурм луцкого замка и вторжение в Польшу тевтонских рыцарей вынудило польского короля заключить с Свидригайло перемирие на два года.

Свидригайло Ольгердович в своем правлении одинаково опирался как на литовскую, так и на русскую знать Великого княжества, что вызывало недовольство литвинов, которые по унии 1413 года имели привилегированное положение в государстве. В 1432 году литовская знать с помощью Польского королевства организовала государственный переворот в великом княжестве Литовском, в результате которого великим князем был провозглашен Сигизмунд Кейстутович. Литва признала власть Сигизмунда, но Русь поддержала Свидригайло. Началась война. 8 декабря 1432 года под Ошмянами Сигизмунд Кейстутович во главе польско-литовского войска одержал победу над войсками Свидригайло. В январе-феврале 1433 года Свидригайло Ольгердович с союзниками — ливонскими рыцарями — сильно опустошили Литовскую землю. Летом того же года Свидригайло и ливонские рыцари снова пустошили Литву, захватили города в восточных владениях Сигизмунда. В 1434 году Сигизмунд Кейстутович выдал привилей, которым уравнял в правах католиков литвинов и православных русинов, и таким образом перетянул на свою сторону отдельных православных сторонников Свидригайло. Тогда в 1435 году Свидригайло решил дать генеральную битву.

Битва

Войска Свидригайло и Сигизмунда сошлись у Вилькомира на реке Святой 29—30 августа 1435 года, решающая битва состоялась 1 сентября.

Войско Свидригайло насчитывало до 15 тысяч, среди них было 6 тысяч ратников великого князя, более 50 дружин удельных князей, 3 тысячи ливонских рыцарей, 1.5 тысяч чешских таборитов и 500 ордынцев. Это разнородное войско имело трех полководцев: самого Свидригайла Ольгердовича, ливонского магистра Франка Керскорфа и князя Сигизмунда Корибутовича. Из них талант полководца имел только Сигизмунд Корибутович, участник Гуситских воин.

Сигизмунд Кейстутович мобилизовал до 5 тысяч литовского войска, которое поручил возглавить своему сыну Михаилу. Польша выслала своему вассалу в помощь 4—12 тысяч войска во главе с Якубом из Кобылян. Этот Якуб был опытным полководцем, участником Грюнвальдской битвы и Великой войны с Тевтонским орденом.

29-30 августа войска Свидригайло Ольгердовича и Сигизмунда Кейстутовича заняли позиции у реки Святой в 9 км южнее крепости Вилькомир. Через два дня Свидригайло, убедившись в невыгодности своей позиции, решил перейти лагерем под Вилькомир. Когда Свидригайло с войском начал передислокацию — ударило польско-литовское войско, разделив свидригайловы войска на две части. Сражение скоро закончилось страшным погромом войск Свидригайло. Сам Свидригайло Ольгердович успел бежать в Полоцк. Магистр Керскорф, ландмаршал и большинство ливонских рыцарей погибли. Сигизмунд Корибутович был тяжело ранен и умер в плену. В битве погибли мстиславский князь Ярослав Семенович, киевский князь Михаил Семенович Болобан, вяземский князь Михаил Львович, князь Ярослав Александрович Городенский, князь Даниил Семенович Гольшанский. 42 князя попали в плен, среди них — Федор Корибутович и Иван Владимирович, сын Владимира Ольгердовича Киевского.

Последствия

После победы под Вилькомиром, с продвижением литовских войск во владения Свидригайло Сигизмунд Кейстутович сел на «великое княжение Литовское и Русское» — борьба за престол в Великом княжестве Литовском закончилась.

Со смертью магистра Керскорфа пошатнулись позиции крестоносцев в Ливонии. Ливонское ландмейстерство Тевтонского ордена вышло из союза с Свидригайло и 4 декабря 1435 года заключило с соседями соглашение об образовании Ливонской конфедерации. 31 декабря 1435 года между Тевтонским орденом и Польшей был заключен Брест-Куявский мир.

Свидригайло Ольгердович после поражения под Вилькомиром остался без войска, союзников-крестоносцев и своей опоры — русской знати (большинство удельных князей, попавших в плен под Вилькомиром, оставались в заключении до самой смерти Сигизмунда Кейстутовича). Хоть Свидригайло и смог удержаться в Киевской, Чернигово-Северской и Волынской землях, а с помощью татар занять Брацлавщину, противостоять Королевству Польскому и Великому княжеству Литовскому у князя уже не было возможности. В 1436—1437 годах Свидригайло предпринял попытку разорвать союз Польского королевства и Великого княжества Литовского, предложив Польше договор, согласно которому за Свидригайло должны были остаться Киевская земля, а также, вероятно, Чернигово-Северская земля и Брацлавщина; Волынская земля должна была быть инкорпорирована Королевством Польским; после смерти Свидригайла все его земли должны были перейти под протекцию Королевства Польского. Но Польша ввиду протеста Сигизмунда Кейстутовича не приняла это соглашение. Свидригайло вынужден был бежать в Валахию. В 1440 году в результате заговора был убит великий князь Сигизмунд Кейстутович. Тогда в Литовско-Русское государство вернулся Свидригайло Ольгердович, снова претендуя на великое княжение. Но литовская знать провозгласила великим князем Казимира Ягеллона. Чтобы успокоить Свидригайло и русскую знать, Казимир Ягеллон восстановил в Руси удельные княжества: великий князь Свидригайло получил во владение Волынскую землю, Туров и Гомель, князь Олелько Владимирович — Киевскую землю и Брацлавщину.

На поле сражения Сигизмунд Кейстутович в 1436 году возвел церковь, вокруг которой в скором времени возникло поселение Пабаискас (от польск. «pobojowisko» — поле битвы).

Отрывок, характеризующий Битва под Вилькомиром

Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.