Бобр Амик

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Амик — официальный талисман летних Олимпийских игр 1976 года, проводившихся в Монреале.





Выбор талисмана

Канадский бобр является одним из символов Канады наряду с кленовым листом. Этот вид обитает на территории почти всей страны, кроме крайнего севера. Животное изображено на 5-центовой монете Канады. Также бобр был изображён на первой почтовой марке Канады, получившей название «Трёхпенсовый бобр». Начиная с XVI века бобровый мех был одним из важнейших промыслов в стране[1]. Бобру присущи качества, отличающие настоящего спортсмена: терпение, сила воли, упорство[2].

Имя талисмана

Имя маскота было выбрано не случайно. Слово Амик произошло из алгонквинского языка, наиболее распространённого среди коренных народов Канады. На алгонквинском языке его имя переводится как «бобр». Также слово Амик несложно запомнить, и оно легко произносится на всех языках[2].

Цветовые варианты

Бобр Амик чёрного цвета и повязан ленточкой. Существовало несколько вариантов цвета ленточки и изображений на ней. Самым распространённым вариантом является Амик с красной лентой, на которой располагается логотип Олимпиады 1976 белого цвета. Другой вариант отличается отсутствием колец на красной ленте. Третье цветовое решение ленты отличается от двух первых тем, что лента повторяет все цвета радуги[3].

Интересные факты

Напишите отзыв о статье "Бобр Амик"

Примечания

  1. Книпович Н. М. Бобровый мех // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. 1 2 [www.darwin.museum.ru/_news/?olympicmascotbeaver Бобр Амик]
  3. [www.olympic.org/content/museum/mosaic/mascots/mascot_salt-lake_20024/?filter2=summer-games Mascot_Montréal_1976]

Ссылки

  • [www.olympic.org/content/museum/mosaic/mascots/mascot_salt-lake_20024/?filter2=summer-games Амик] на сайте Olimpic.org  (англ.)
Предшественник:
Такса Вальди
Олимпийские талисманы
Бобр Амик

Монреаль 1976
Преемник:
Олимпийский Мишка

Отрывок, характеризующий Бобр Амик

Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.