Бонакольси

Бонакольси
Титул:	Капитаны народа и синьоры Мантуи
Родоначальник:	Пинамонте деи Бонакольси

Бонакольси (итал. Bonacolsi) — итальянский род, впервые установивший в Мантуе синьориальное правление. Бонакольси непосредственно предшествовали приходу к власти династии Гонзага.

Происхождение рода недостаточно выяснено (по одной версии, Бонакольси происходили из Феррары, по другой — из Модены). Первое свидетельство об их присутствии в Вирджилио, городке вблизи Мантуе, относится к 1168 году: в документах упомянуты Оттобуоно де Бонакоза и его сын Гандольфо.

Внук Гандольфо, Пинамонте ди Мартино деи Бонакольси (1206 — 7 октября 1293 года) родился уже в Мантуе и был ярым сторонником партии гибеллинов. В 1259 году он добился должности «старшины народа» Мантуи, а в 1272 году стал ректором Мантуи. В 1273 году он вероломным способом низложил гвельфское правительство графа Альберто Касалоди, изгнал и истребил его родню, а также многих гвельфов, и подчинил Мантую своей власти. В 1274 году он преобразовал свою должность ректора города в должность капитана народа, в 1291 году, незадолго до своей смерти, в должность Генерального капитана Мантуи. При нём власть в Мантуе быстро трансформировалась из коммунальной в синьориальную.

Семья Бонакольси занимала пост Генерального капитана Мантуи до 1328 года (Пинамонте 1273—1291, Барделлоне 1291—1299, Гвидо 1299—1309, Ринальдо 1309—1328). Бонакольси построили многие из тех зданий, которые до сих пор сохраняют в Мантуе особый средневековый колорит.

В 1328 году со смертью Ринальдо детто Пассерино («Воробьиный»), убитого во время мятежа, подстрекаемого семейством Гонзага, правление Бонакольси закончилось. Мятеж, положивший конец правлению рода Бонакольси, послужил сюжетом для картины Доменико Мороне «Падение Бонакольси».

Отрывок, характеризующий Бонакольси

– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него: