Бордман, Элинор
| Элинор Бордман | |
| Eleanor Boardman | |
 Студийная фотография 1920-х годов | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
12 декабря 1991 (93 года) |
| Место смерти: |
Санта-Барбара, США |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: |
1922—1935 |
Элинор Бордман (англ. Eleanor Boardman, 19 августа 1898 — 12 декабря 1991) — американская актриса, которая была популярна в эпоху немого кино.
Биография
Элинор Бордман родилась в Филадельфии 19 августа 1898 года. Её кинокарьера началась в 1922 году и за довольно короткий срок актриса добилась больших успехов и любви аудитории. В том же году она была названа кинокомпанией «Goldwyn Pictures» «Новым лицом года», а затем заключила с ней контракт. После нескольких второстепенных ролей она появилась в качестве ведущей актрисы в картине «Души на продажу». Рост её популярности привёл к включению актрисы в список WAMPAS Baby Stars в 1923 году. За годы своей карьеры Бордман появилась более чем в 30 фильмах, а наивысшего успеха и признания добилась в 1926 году после выхода на экраны картины Кинга Видора «Толпа».
Двумя годами ранее Бордан и Видор сочетались узами брака, и актриса стала матерью двух его дочерей. Актёры Джон Гилберт и Грета Гарбо запланировали двойную свадьбу вместе с ними, но в последний момент Гарбо передумала, и их свадьба не состоялась.
С появлением звукового кино актриса так и не смогла адаптироваться к новшеству и в 1935 году, уйдя в отставку, покинула Голливуд. После этого Бордман только раз можно было увидеть на экранах — в интервью для документального фильма «Голливуд» в 1980 году.
В 1940 году Элинор Бордман во второй раз вышла замуж, за Гарри д’Эббеди д’Араст, с которым не расставалась до его смерти в 1968 году. Её самой не стало 12 декабря 1991 года — актриса скончалась в Санта-Барбаре в возрасте 93 лет. За свой вклад в кино она удостоена звезды на Голливудской аллее славы.
Напишите отзыв о статье "Бордман, Элинор"
Ссылки
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Бордман, Элинор
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
