Брусовцов, Иван Александрович

Иван Александрович Брусовцов
Дата рождения	18 октября 1910(1910-10-18)
Место рождения	село Ржава, Курская губерния, Российская империя
Дата смерти	27 сентября 1990(1990-09-27) (79 лет)
Место смерти	город Херсон, Украинская ССР, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя СССР СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1932—1934, 1939—1941 и 1943—1945
Звание	старшина
Часть	Западный фронт (?) 96-й стрелковый полк 140-й стрелковой дивизии
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Иван Александрович Брусовцов (1910—1990) — советский военнослужащий. В Рабоче-крестьянской Красной Армии служил в 1932—1934, 1939—1941 и 1943—1945 годах. Воинские специальности — стрелок и наводчик противотанкового ружья. Участник Великой Отечественной войны. Полный кавалер ордена Славы. Воинское звание — старшина.

Биография

До войны

Иван Александрович Брусовцов родился 18 октября 1910 года в селе Ржава Рыльского уезда Курской губернии Российской империи (ныне село Глушковского района Курской области Российской Федерации) в крестьянской семье. Русский. Окончил четыре класса начальной школы в 1922 году. Трудился в крестьянском хозяйстве своего отца, затем в колхозе. В 1932—1934 годах проходил срочную службу в Рабоче-крестьянской Красной Армии. После демобилизации вернулся на родину. До 1939 года работал плотником.

Начало боевого пути

В связи со сложной внешнеполитической обстановкой в ноябре 1939 года И. А. Брусовцов по частичной мобилизации вновь был призван на военную службу. Начало Великой Отечественной войны застало его недалеко от западной границы СССР. В боях с немецко-фашистскими захватчиками Иван Александрович с июня 1941 года. Участвовал в приграничных сражениях, затем с боями отступал на восток. В августе у Десны часть, в которой служил красноармеец Брусовцов, попала в окружение. Иван Александрович избежал плена, но линия фронта стремительно отдалялась, и выйти к своим ему не удалось. Два с лишним месяца Брусовцов скитался по лесам, пока в ноябре 1941 года не наткнулся на партизан. Почти два года он воевал в партизанском отряде, действовавшем в Черниговской области.

В начале сентября 1943 года группа партизан, в составе которой был и И. А. Брусовцов, встретилась с передовыми частями 65-й армии Центрального фронта (с 20 октября — Белорусский фронт). Уже через несколько дней Иван Александрович был зачислен рядовым бойцом в 96-й стрелковый полк 140-й стрелковой дивизии и после недельного обучения назначен на должность наводчика противотанкового ружья роты противотанковых ружей. Участвовал в боях за расширение плацдарма на правом берегу реки Сож в районе деревни Старые Дятловичи, затем в Гомельско-Речицкой операции, в ходе которой части дивизии сумели прорвать оборону противника и перерезать шоссе и железную дорогу Калинковичи — Гомель.

Во время боёв под Гомелем 140-я стрелковая дивизия понесла большие потери. В начале декабря 1943 года она была выведена в резерв и после доукомплектования переброшена на 1-й Украинский фронт. 23 декабря подразделения дивизии заняли позиции на четырёхкилометровом участке фронта в районе населённого пункта Новаки Житомирской области в полосе обороны 13-й армии. На следующий день части дивизии вынуждены были отражать мощный танковый контрудар противника со стороны Коростеня. 96-й стрелковый полк держал оборону на танкоопасном направлении севернее села Хотиновка. После мощной артиллерийской подготовки немцы бросили в бой превосходящие силы пехоты и танков. Им удалось глубоко вклиниться в оборонительные порядки полка и отрезать от основных сил группу бойцов 2-го стрелкового батальона, среди которых оказался и расчёт противотанкового ружья красноармейца И. А. Брусовцова. Бывшему партизану не раз приходилось сражаться в черниговских лесах с превосходившим по численности врагом и выходить из окружения. Большой опыт партизанской войны пригодился Ивану Александровичу и в сложившейся непростой ситуации. При прорыве из кольца, умело маскируясь, он под сильным ружейно-пулемётным огнём немцев вплотную подобрался к вражеской траншее и забросал её ручными гранатами, уничтожив находившихся в ней солдат противника. Тем самым Брусовцов дал возможность своим боевым товарищам вырваться из окружения.

Более трёх суток 140-я стрелковая дивизия стойко удерживала занимаемые рубежи и несмотря на сложное положение отразила все атаки численно превосходивших сил противника и нанесла ему большой урон в живой силе и технике. Измотав силы немцев, бойцы генерал-майора А. Я. Киселёва 28 декабря перешли в наступление в рамках Житомирско-Бердичевской операции, и прорвав оборону противника, продвинулись вперёд на 80 километров, очистив от противника 320 квадратных километров советской территории, освободив десятки населённых пунктов, в том числе город Новоград-Волынский. Продемонстрировавший в боях личное мужество, хорошую воинскую выучку и лидерские качества красноармеец И. А. Брусовцов был награждён медалью «За отвагу» и назначен на сержантскую должность командира отделения. Доверие командования Иван Александрович оправдал уже весной 1944 года во время Проскуровско-Черновицкой операции.

Орден Славы III степени

Перед началом Проскуровско-Черновицкой операции 140-я стрелковая дивизия была передана из фронтового резерва в состав 28-го стрелкового корпуса 60-й армии. 4 марта 1944 года части дивизии перешли в наступление из района Ямполя. Противник к этому времени начал отвод своих войск на Тарнополь и Волочиск, потому советские войска быстро овладели первой линией немецкой обороны. Однако по мере приближения частей 60-й армии к Тарнополю сопротивление немцев всё более возрастало. Отражая многочисленные контратаки врага, 140-я стрелковая дивизия к 14 марта вышла в район к северо-западу от Тарнополя. Отделение красноармейца И. А. Брусовцова выбило противника с важной высоты 378,0 и в течение четырёх суток отражало яростные контратаки противника, стремившегося любой ценой прорваться на помощь окружённому в Тарнополе гарнизону. 15 марта Иван Александрович был ранен, но не покинул поля боя и продолжал умело командовать отделением. Всего за период с 14 по 18 марта он со своими бойцами отбил 18 контратак немцев, нанеся противнику большой урон в живой силе. Приказом от 9 апреля 1944 года красноармеец И. А. Брусовцов был награждён орденом Славы 3-й степени (№ 8401).

Орден Славы II степени

Ранение оказалось нетяжёлым. Иван Александрович быстро вернулся в строй и был назначен командиром отделения 1-го стрелкового батальона. В составе своего полка в апреле — июле 1944 года он участвовал в боях за удержание и расширение плацдарма на западном берегу реки Серет. Отличился красноармеец Брусовцов в период подготовки Львовско-Сандомирской операции. В ходе частной наступательной операции по улучшению позиций, осуществлённой 19—20 июня 1944 года, перед 96-м стрелковым полком 140-й стрелковой дивизии была поставлена задача овладеть крупным опорным пунктом противника селом Нестеровцы. Подходы к селу с востока прикрывала хорошо укреплённая высота 393 — гора Обыдра. При штурме высоты 20 июня Иван Александрович со своими бойцами первым достиг вражеских позиций, и ворвавшись в первую линию немецких траншей, в ожесточённой рукопашной схватке сломил сопротивление немцев. Преследуя бегущего врага, его отделение продвинулось до второй линии немецких траншей, где заняло оборону. Стремясь вернуть утраченные позиции, противник каждые 30—60 минут предпринимал контратаки на позиции бойцов Брусовцова. После шквала артиллерийского огня группами по 10—15 человек немцы подбирались к траншеям, где закрепились советские солдаты, и завязывали жестокий гранатный бой. Но отделение Ивана Александровича, демонстрируя образцы стойкости и мужества, всякий раз давало немцам отпор и вынуждало их с большими потерями откатываться назад. Красноармеец Брусовцов, будучи ранен в голову, не покинул поля боя и продолжал умело руководить действиями своих бойцов и личным примером воодушевлял их на выполнение боевой задачи. В бою Иван Александрович уничтожил не менее 8 вражеских солдат. Только с наступлением темноты контратаки немцев прекратились, и Брусовцов был эвакуирован на пункт медицинской помощи. За доблесть и мужество, проявленные в бою, приказом от 3 сентября 1944 года он был награждён орденом Славы 2-й степени (№ 6118).

Орден Славы I степени

Незадолго до начала Львовско-Сандомирской операции 140-я стрелковая дивизия была подчинена 38-й армии, в составе которой воевала до окончания Великой Отечественной войны. 14 июля 1944 года части дивизии мощным ударом прорвали оборону противника в районе села Богдановка и обеспечили ввод в прорыв подвижных соединений фронта. В ходе дальнейшего наступления на львовском направлении И. А. Брусовцов со своим отделением принимал участие в разгроме крупной группировки противника северо-западнее населённого пункта Пленикув, в ходе которого силами 96-го стрелкового полка было уничтожено более ста солдат и офицеров вермахта. Затем освобождал город Львов, форсировал реку Сан, штурмовал город Санок. Во время боевых действий в Карпатах небольшой группе пехоты противника удалось выйти в тыл полка в районе населённого пункта Заршин и создать угрозу его штабу, но стоявшее в боевом охранении отделение И. А. Брусовцова не только остановило врага в ста метрах от командного пункта, но и решительной атакой обратило его в бегство.

До конца ноября 1944 года 140-я стрелковая дивизия вела тяжёлые бои за перевалы в Восточных Карпатах. 30 ноября в составе 38-й армии она была передана 4-му Украинскому фронту и зимой 1945 года принимала участие в Западно-Карпатской операции, в ходе которой были созданы условия для разгрома моравско-остравской группировки противника. Прорвав в ходе Моравско-Остравской наступательной операции несколько сильно укреплённых оборонительных линий противника, в конце апреля 1945 года дивизия под командованием полковника М. М. Власова вышла на южные окраины Моравска-Остравы и 30 числа совместно с другими частями фронта овладела городом. В начале мая 1945 года 96-й стрелковый полк преследовал отступавшего на запад противника и вёл ожесточённые бои с его арьергардами. В одном из боестолкновений полк попал в тяжёлую ситуацию: крупные силы противника в ходе контратаки глубоко вклинились в оборонительные порядки стрелковых батальонов и смогли прорваться к штабу полка. В критический момент младший сержант И. А. Брусовцов с группой автоматчиков вынес с поля в безопасное место боя знамя полка после чего повёл бойцов в контратаку. В ожесточённой схватке Иван Александрович лично истребил до десяти солдат неприятеля и ещё двух взял в плен. Подоспевшее подкрепление довершило разгром врага.

6 мая 140-я стрелковая дивизия вошла в состав подвижной армейской группы, которая ранним утром 8 мая устремилась на помощь восставшей Праге. Здесь в освобождённом городе 9 мая 1945 года младший сержант И. А. Брусовцов завершил свой боевой путь. За отличие в боях на территории Чехословакии и спасение боевого знамени полка указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946 года Иван Александрович был награждён орденом Славы 1-й степени (№ 1198).

После войны

После окончания Великой Отечественной войны И. А. Брусовцов оставался на военной службе до октября 1945 года. Демобилизовался Иван Александрович в звании старшины. До 1960 года жил и работал в Курской области. Затем переехал в Херсон, где до выхода на заслуженный отдых трудился на местном хлопчатобумажном комбинате. Умер Иван Александрович 27 сентября 1990 года. Похоронен в Херсоне.

Награды

• Орден Отечественной войны 1-й степени (11.03.1985);
• орден Славы 1-й степени (15.05.1946);
• орден Славы 2-й степени (05.10.1944);
• орден Славы 3-й степени (09.04.1944);
• медали, в том числе:
  • медаль «За отвагу» (04.01.1944);
  • медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».

Документы

• [podvignaroda.mil.ru/ Общедоступный электронный банк документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»].Номера в базе данных:

[www.podvignaroda.ru/?n=1518726300 Орден Отечественной войны 1-й степени (архивный реквизит 1518726300)].

[www.podvignaroda.ru/?n=34535991 Орден Славы 2-й степени (архивный реквизит 34535991)].

[www.podvignaroda.ru/?n=32400383 Орден Славы 3-й степени (архивный реквизит 32400383)].

[www.podvignaroda.ru/?n=27998205 Медаль «За отвагу» (архивный реквизит 27998205)].

Литература

• [www.az-libr.ru/Persons/1GL/e364e053/index.shtml Кавалеры ордена Славы трёх степеней: Краткий биографический словарь] / Пред. ред. коллегии Д. С. Сухоруков. — М.: Воениздат, 2000. — 703 с. — ISBN 5-203-01883-9.
• Лобода В. Ф. Солдатская слава. Кн. 2. — М.: Военное издательство, 1967. — С. 50—51. — 352 с.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=11992 Брусовцов, Иван Александрович]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Брусовцов, Иван Александрович

– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.