Валютный совет

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Валютный совет (англ. Currency board), также валютное управление — режим денежно-кредитной политики, при которой монетарные власти обязаны поддерживать фиксированный обменный курс национальной валюты к иностранной.

Также валютным советом называется денежно-кредитный орган, обеспечивающий реализацию такой политики.

Валюта, против которой курс зафиксирован, называется валютой-якорем.





Особенности системы

  • Валютные резервы страны должны полностью покрывать объём национальной валюты в обращении (обычно они составляют 110—115 % денежной базы M0).
  • Валютный совет поддерживает полную неограниченную конвертируемость национальной валюты в иностранную, против которой курс зафиксирован.
  • Валютный совет получает доход только от процентов по валютным резервам и не заключает форвардных валютных сделок. Валютные резервы существуют, потому что национальная валюта эмитируется в обмен на иностранную.
  • Валютный совет не имеет возможности проводить собственную монетарную политику, не может кредитовать правительство, правительство может лишь занимать на финансовых рынках.
  • Валютный совет не может быть кредитором последней инстанции для коммерческих банков.
  • Валютный совет не пытается влиять на процентные ставки используя дисконтное окно, как это делают центральные банки. Привязка к иностранной валюте имеет склонность удерживать уровень процентных ставок и инфляции близко к уровню таковых в стране, к валюте которой осуществлена привязка.

Страны, использующие валютную привязку

Привязка к доллару США

Привязка к евро

См. также

Напишите отзыв о статье "Валютный совет"

Отрывок, характеризующий Валютный совет

– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.