Весталка (опера)
| Весталка | |
| La Vestale | |
 | |
| Композитор | |
|---|---|
| Автор(ы) либретто | |
| Язык либретто | |
| Год создания | |
| Первая постановка | |
| Место первой постановки | |
Веста́лка (фр. La Vestale) — трёхактная опера Гаспаре Спонтини по либретто Виктора Этьена де Жуи и Мишеля Дьёлафуа[fr], написанная в 1805 году и впервые представленная 15 декабря 1807 года в Париже, на сцене зала Монтансье[fr] труппой Императорской академии музыки под руководством дирижёра Жан-Батиста Рея[fr] в присутствии императрицы Жозефины.
Содержание
Действующие лица
- Лициний (тенор)
- Юлия (сопрано)
- Цинна (тенор)
- Верховный жрец (бас)
- Главная весталка (меццо сопрано)
- Консул (бас)
- Предсказатель (бас)
- Весталки, жрецы, народ, матроны, сенаторы, консулы, ликторы, воины, гладиаторы, танцовщицы, дети, пленники.
Синопсис
Акт I
Римский форум близ храма Весты на рассвете. Бывший плебей, полководец Лициний, сам не свой накануне празднования победы над галлами. Начальник легиона Цинна, заметив его озабоченность, просит поведать её причину: Лициний прославился на войне, желая заслужить руку юной патрицианки Юлии, однако в его отсутствие Юлия, выполняя предсмертную волю отца, стала весталкой. Теперь Лициний должен или похитить её, или отказаться от своей любви. Цинна заверяет друга в своей поддержке.
С восходом солнца весталки направляются в храм — во время торжественной церемонии Юлия, впадающая в отчаяние при мысли о данном ею обете, должна будет возложить венок на голову Лицинию. Во время церемонии Лициний сообщает Цинне, что решил похитить Юлию этой ночью.
Акт II
Юлия, охраняющая священный огонь на алтаре в храме Весты, взывает о помощи к богине. Появляется Лициний, пламя гаснет во время их встречи. Цинна торопит влюбленных и они уже собираются бежать, когда Юлия теряет сознание у алтаря.
Появляются весталки и жрецы. Верховный жрец требует назвать имя святотатца, но Юлия молчит — тогда все проклинают её.
Юлия обращается с молитвой к Латоне.
Акт III
Место казни преступных весталок, погребённых заживо. Лициний клянётся защитить Юлию и открывает верховному жрецу свою вину, но тот остаётся неумолим. Завидев приближающийся погребальный кортеж, Юлия прощается с главной весталкой.
Верховный жрец велит положить покрывало Юлии на угасший алтарь Весты: если оно загорится, значит богиня прощает её. Когда уже всё готово для погребения, внезапно появляется Лициний с вооруженным отрядом. В этот момент небо темнеет, в алтарь ударяет молния и покрывало Юлии загорается. Свершилось чудо, благодаря которому Юлия может соединиться с Лицинием.
История
Создание
В 1802 году Спонтини перебрался в Париж, где, пользуясь поддержкой Наполеона и Жозефины, начал работать над операми героического плана. Его вторая опера, «Мильтон[en]», имела большой успех, после чего один из её либреттистов, Этьен де Жуи, предложил композитору либретто, от которого до этого отказались Буальдьё, Керубини и Мегюль.
Во время постановочного процесса руководство театра выражало своё недовольство произведением, характеризуя его как «странное, неполноценное и шумное» — положение спасло лишь личное вмешательство императрицы.
Премьера спектакля состоялась 15 декабря 1807 года на сцене Императорской академии музыки в Париже под руководством дирижёра Ж.-Б. Рея[fr] в присутствии императрицы Жозефины[1]. Главные роли исполнили Каролина Браншу[fr] (Юлия), Этьен Лене[en] (Лициний) и Анри-Этьен Дериви[en] (Верховный жрец). Несмотря на существовавшую тенденцию к решительному избавлению от итальянского влияния во французской музыке, публика сразу оценила оперу как шедевр.
Последующие постановки
В 1810 году спектакль был показан в Вене, 8 сентября 1811 года состоялась премьера итальянской версии оперы в Неаполе, в театре Сан-Карло.
Российская премьера состоялась 26 октября 1812 года в Петербурге (Делия — Е. С. Сандунова, Лициний — В. М. Самойлов, Первосвященник — П. В. Злов).
В 1830-х[уточнить] опера была поставлена в Берлине молодым Рихардом Вагнером, премьерой дирижировал сам композитор.
Выдающейся исполнительницей партии Юлии считается Мария Каллас.
Особенности
«Весталка» является значимым этапом в развитии оперного искусства. Гектор Берлиоз отзывался о произведении как о «мелодически роскошной опере, изобилующей соло и ансамблями», где «диалоги неожиданно обработаны с быстрыми, блестящими переменами, а драматические речитативы компактные и захватывающие». Композитор удерживал драматизм действия, используя внезапные смены темпов и настроения, что было типично для романтической оперы. Изобретательные финалы изобиловали крещендо в стиле Россини; второй акт был описан Берлиозом как одно огромное крещендо. Финал последнего акта был особенно наэлектризован, предвосхищая творчество не только Джакомо Мейербера, но также Гаэтано Доницетти и Джузеппе Верди. Помпезность церемониальных маршей, триумфальных процессий, храмовых обрядов несла в себе черты большой оперы.
Влияние на творчество других композиторов
- 1816 — Джоаккино Россини использовал мотив финала II акта «Весталки» для финала I акта своей оперы «Севильский цирюльник»[* 1][2].
- 1823 — письмо в защиту оперы «Весталка», напечатанное в журнале Le corsaire, стало дебютом Гектора Берлиоза в качестве музыкального критика.
Дискография
- 7 декабря 1954 — открытие сезона театра Ла Скала, дирижёр Антонино Вотто, в роли Юлии Мария Каллас (запись трансляции)
- 4 декабря 1969 — хор и оркестр театра Массимо, дирижёр Фернандо Превитали[en] (запись трансляции)
- 1995 — хор и оркестр театра Ла Скала, дирижёр Риккардо Мути (Columbia Records/Sony)
Напишите отзыв о статье "Весталка (опера)"
Примечания
- Источники
- ↑ [www.fondazionepergolesispontini.com/fps/index.php?option=com_content&view=article&id=64&Itemid=320&lang=ru Гаспаре Спонтини. Жизнь и Деятельность]
- ↑ Герберт Вейнсток. Джоаккино Россини. Принц музыки / пер. И. Э. Балод. — М.: Центрполиграф, 2003. — 495 с. — ISBN 5-9524-0153-8.
- Комментарии
- ↑ начиная со слов: «В голове как будто стуки тяжкий молот отбивает»
Ссылки
[publikationen.ub.uni-frankfurt.de/frontdoor/index/index/docId/11216 Партитура оперы с авторским посвящением императрице Жозефине, 1808]
Отрывок, характеризующий Весталка (опера)
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.
Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
