Вишневский, Борис Николаевич

Борис Николаевич Вишневский
Научная сфера:	антропология, археология, география
Учёная степень:	доктор географических наук

Бори́с Никола́евич Вишне́вский (13 июня 1891-26 января 1965) — антрополог, археолог, географ, этнограф, доктор географических наук, исследователь Русской Америки.

Биография

Родился в семье служащего в городе Шавли Ковенской губернии, детство провел в Перми. Окончил пермскую гимназию.

В 1911 году поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета. По окончании университетского курса в 1916 году с дипломом I степени по специальности «География и антропология» был оставлен при кафедре географии для подготовки к профессорскому званию. Был учеником Д. Н. Анучина. В 1918 году Вишневский покинул Москву и стал заниматься наукой и преподавать в городах Поволжья. До 1919 года преподавал в Костромском университете, потом переехал в Казань, где стал профессором Северо-Восточного археологического и этнографического института и Казанского университета. В годы голода был включен в числе других профессоров в список нуждающихся и получал продовольственную помощь миссии Нансена (Международного комитета помощи России)).

В 1923 году занял должность ученого хранителя Музея антропологии и этнографии (МАЭ) АН СССР, позже возглавил вновь созданный отдел антропологии. В 1927 году при МАЭ по инициативе Вишневского было создано Бюро по антропологическому изучению групп крови народов СССР и организованы первые экспедиционные сборы этих данных в Чувашии, Средней Азии, Белоруссии.

Работал также секретарем Анатомо-антропологического общества и сотрудником комиссии по изучению племенного состава населения России (КИПС). В 1926 году работал в экспедиции ЯИ в Чувашской АО, возглавлял антропологическую секцию Среднеазиатской экспедиции КИПС.

Одновременно начал преподавательскую деятельность в Петрограде/Ленинграде. Преподавал в Ленинградском институте живых восточных языков им. Енукидзе, Ленинградском пединституте им. А. И. Герцена (с 1927 года), в 1929 году стал профессором Ленинградского государственного университета. Он стал одним из первых советских учёных, начавших преподавать и популяризировать антропологию.

В это же время Вишневский включился и стал развивать краеведческое движение, постоянным автором и рецензентом журнала «Краеведение».

В 1937 году собирался выступить на конференции по древнейшему человеку в США с докладом по антропологии тунгусов, по которой он готовил монографию. Академик А. М. Деборин отказал ему участии на конференции, так как выразил сомнение в преданности Вишневского советской власти. Была и другая критика со стороны коллег за то, что Вишневский пропагандировал в своих работах и выступлениях взгляды буржуазных ученых.

В 1935 году защитил диссертацию и получил степень доктора географических наук.

14 сентября 1937 года Вишневский был арестован и был приговорен ОСО при НКВД СССР 8 мая 1938 г., по политической статье (статья 58-10, 11 УК РСФСР) к 8 годам исправительно-трудовых работ, которые отбывал в Севвостлаге (Дальневост. край, Магадан, 2-й леспромхоз)). Также он был лишен диплома доктора географических наук, который вновь восстановил в 1949 году.

В 1946 году вышел из лагеря и смог возобновить учебную и научную деятельность, хотя ему был запрещен въезд в Москву, Ленинград и некоторые другие крупные города. Жил в Марийской АССР, затем в г. Кунгур Молотовской области, преподавал в Марийском (г. Йошкар-Ола), Борисоглебском и Пермском пед. институтах, Молотовском университете. Стал членом-учредителем и председателем Марийского филиала Всесоюзного географического общества, в работе которого принимал и в последующие годы активное участие, а также в издании «Известий» общества. Тогда же организовал в г. Йошкар-Оле составление сборника «Природа Марийской АССР», для которого написал ряд глав.

После полной реабилитации в 1954 поступил профессором в Пермский педагогический институт. С 1955 года стал профессором кафедры физической географии Пермского университета.

Пытался восстановиться на работе в АН СССР и даже добился распоряжения Президиума АН СССР о восстановлении в должности старшего научного сотрудника в Институте этнографии АН СССР, но к работе так и не смог приступить.

В 1961 году из-за конфликта с коллегами и заведующим кафедрой Вишневский покинул Пермский институт и возглавил кафедру экономической географии в Черновицком университете, где вел экспедиционные исследования и занимался пропагандой научных знаний.

Труды

Кроме того, что в ходе научных изысканий Вишневский много занимался музейной и архивной деятельностью, он также пополнял научный материал в полевых исследованиях. Принимал участие в экспедициях по изучению населения и географии Западного Урала, Пермской губернии (1914—1917 гг.), Среднего Поволжья (1920—1922 гг.), Средней Азии (1925 год), Белорусского Полесья (1933 г.), Марийской АССР (1947—1948 гг.) и др. регионов.

В 1959 году Вишневский обнаружил в Пермском архиве неопубликованное описание «Чертежа земли Сибирской» Семена Ремезова, а в Петербурге — его картографические труды.

Б. Н. Вишневский — автор более 150 научных трудов, в том числе 10 монографий и брошюр. Внес значительный вклад в изучение истории Прикамья, ему принадлежат многочисленные этнографические труды. Некоторые его статьи и книги:

• Антропологические данные о населении Пермского уезда. Пермь, 1916.
• Иньвенские пермяки. Пермь, 1917.
• К антропологии древнего населения Восточного Туркестана // КМВ. 1921. № 1/2. С. 88-102.
• Музеи Пермского края и местное краеведение // Казанский музейный вестник. Казань, 1922. № 2.
• Памяти Д. Н. Анучина // Краеведение. 1923. № 2. С. 89-92.
• Литература по краеведению // Краеведение. 1923. № 2. С. 192—198.
• Осборн, Генри Ф. Человек древнего каменного века. Среда, жизнь, искусство / Пер. с англ. яз. под ред. и с доп. антрополога АН Б. Н. Вишневского, с прил. статьи «Доисторический человек в России». Л., 1924.
• Новейшие открытия в Египте // Наука и техника. 1924. № 18 (62). С. 10-11.
• Новый способ расовой диагностики в применении к чувашам // Доклады АН СССР, серия А, октябрь. Л., 1925. С. 127—130.
• Человек как производительная сила. Л., 1925.
• Человечество в доисторические времена // Наука и техника. 1925. № 18 (110). С. 3-4.
• Некоторые задачи антропологии в Пермском крае в связи с краеведением // Пермский краеведческий сборник. Пермь, 1926. Вып.2.
• Неандерталец в Галилее // Природа. 1926. № 1/2. С. 112.
• Археологические открытия Третьей Монгольской экспедиции // НВ. 1926. № 12. С. 345—346.
• Первобытный человек. Л., 1926.
• Естественная история человека: (Очерк ист. развития антропологии). Л., 1928.
• Материалы для изучения групп крови у народов СССР // Доклады АН СССР. Л., 1928. № 5.
• Антропологическое изучение чуваш. К отчёту по исследованиям 1927 года // Чувашская республика. Сборник 1. Предварительные итоги работ Чувашской экспедиции Академии наук СССР по исследованиям 1927 г. / Материалы комиссии экспедиционных исследований. Л., 1929. Вып. 10. Серия чувашская.
• Антропологический отдел: Кр. путеводитель. Л., 1931.
• Анатомические коллекции Кунсткамеры: Путеводитель по выставке. Л., 1934 (совм. с Е. В. Жировым).
• Палеоантропологическая находка близ Эривани // СЭ. 1934. № 5. С. 40-47.
• Происхождение человека: Путеводитель по антроп. коллекциям вводного отдела. М.; Л., 1937.
• Этногония буртасов // Изв. ВГО. 1948. Т. 80, вып. 2. С. 183—184.
• Древнейший человек на Лене // Природа. 1948. № 4. С. 85.
• Разоблачение эоантропа // Природа. 1956. № 12. С. 106—109.
• Из прошлого Перми // Звезда. 1957. 6 окт.
• Путешественник Кирилл Хлебников. Пермь, 1957.
• Следы угров на Западном Урале // Учен. зап. Перм. ун-та. 1960. Т.12, вып.1.
• Географ-краевед И. Я. Кривощеков. Пермь, 1961.

Литература и источники

• Архив Российской Академии наук. Ф. 411, оп. 6, д. 584; оп. 48, д. 86.
• Токмаков А. И., Игнатенко Н. Г., Бондаренко Я. И. и др. Памяти Б. Н. Вишневского // Изв. Всесоюз. геогр. о-ва. Т. 97, вып. 4. Л., 1965. С. 390—391.
• Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей: В 4 т. — Т. 4. — М., 1960. — С. 107
• Федоров С. В. Ученик Д. Н. Анучина // Веч. Пермь. 1971. 12 июня.
• Спиров М. С., Залкинд Н. Г. Б. Н. Вишневский (1892—1965) // Вопросы антропологии. 1967. Вып. 26.
• Богословский П. С. Пермская этнография за 1917—1926 // Этнография. 1927. № 2. С. 372.
• Станюкович Т. В. Этнографическая наука и музеи. Л., 1978. С. 173, 178, 180, 210.
• Краснопольский А. В. Отечественные географы. 1917—1992. Т. 1. СПб., 1993. С. 163.
  

Ссылки

• Я. В. Васильков, М. Ю. Сорокина. [memory.pvost.org/pages/vishnevskij.html ВИШНЕВСКИЙ Борис Николаевич] Люди и судьбы. Биобиблиографический словарь востоковедов - жертв политического террора в советский период (1917-1991) (17 июня 2004). Проверено 17 декабря 2014.
• [www.archive.gov.tatarstan.ru/magazine/go/anonymous/main/?path=mg:/numbers/2013_3_4/03/03/ Научно-документальный журнал «Гасырлар авазы — Эхо веков». Продовольственная помощь казанской профессуре в условиях голода 1921—1923 гг.]
• [enc.cap.ru/?t=prsn&lnk=1154 Чувашская энциклопедия. ВИШНЕВСКИЙ Борис Николаевич]
• Пермская энциклопедия. Вишневский Борис Николаевич, антрополог, географ, этнограф
• [www.marihistory.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=602:2011-04-22-21-28-33&catid=48:2011-01-01-15-41-23&Itemid=156 Марийская история в лицах]

Отрывок, характеризующий Вишневский, Борис Николаевич

29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.