Ганнибал, Анна Семёновна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Анна Семёновна Ганнибал
Род деятельности:

преподаватель, историк, публицист, литературный критик, переводчик

Место рождения:

(?)[1]

Гражданство:

СССР

Подданство:

Российская империя

Место смерти:

Одесса

Отец:

Семён Исаакович Ганнибал (1791—1853)

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

А́нна Семёновна Ганниба́л (Пу́шкина-Ганнибал) (1849—1925) — педагог, публицист, историк, литературный критик и переводчица. Публиковалась в журналах «Вестник Европы», «Военный вестник», «Новый журнал литературы, искусства и науки», газете «Новое время», ею написана глава «Ганнибалы. Новые данные для их биографии» в издании «Пушкин и его современники»[2]. Значительная часть литературного наследия А. С. Ганнибал утрачена или неизвестна.





Биографические сведения

Родилась 26 августа 1849 года.

Отец — Семён Исаакович Ганнибал (1791—1853), двоюродный брат Н. О. Ганнибал, матери А. С. Пушкина; таким образом, Анна Семёновна приходится А. С. Пушкину троюродной сестрой. Семён Исаакович — дворянин, губернский секретарь, участник похода русской армии против Наполеона в 1814 г. (подпоручик артиллерии). После войны вышел в отставку и работал в государственных учреждениях, а затем управляющим имениями в Тамбовской губернии, казначеем в Козлове (ныне Мичуринск) и Лебедяни, в последние годы жизни был управляющим имением графов Апраксиных в селе Добродеевка Новозыбковского уезда Черниговской губернии.

Анна Семёновна получила образование в Петербурге, а затем уехала в Одессу, где до выхода на пенсию (в 1905 году) преподавала географию и французский язык в Институте благородных девиц[3]. Совершила путешествие по Западной Европе, в 1912 году посетила бывшее имение Ганнибалов мызу Суйда, сохранилось её описание этой усадьбы.

В 1922 году передала находившиеся у неё документы и фамильные реликвии в Пушкинский Дом. Среди переданных предметов были: портрет её отца, печать с гербом Ганнибалов, рукописи, переписка с Б. Л. Модзалевским, Д. Н. Анучиным и Верой Ниловной Лавровой — правнучкой Исаака Абрамовича Ганнибала.

После революции Анна Семёновна не получала даже пенсию, а лишь небольшие периодические выплаты от Одесской секции научных работников союза «Работпрос», и только в 1924 году (по указанию из Харькова, тогдашней столицы УССР) была взята на попечение местного собеса[4].

Умерла в Одессе 11 апреля 1925 года, похоронена за государственный счёт. Могила Анны Семёновны Ганнибал не сохранилась — в 1963 году участок кладбища был отдан под вторичное захоронение. Одесскими краеведами впоследствии было разыскано лишь место погребения.

После смерти в её квартире были найдены предметы, имеющие историческое, литературное и мемориальное значение: канцелярские принадлежности, её переводы в виде рукописей и типографских оттисков, документы, редкие литературные издания. Они перешли к воспитаннице Анны Семёновны Е. И. Кршеш, а в 1962 году переданы в Одесский музей А. С. Пушкина.

В газетах 1925 года, публиковавших некрологи А. С. Ганнибал, встречается утверждение, что в её квартире были найдены неизвестные ранее рукописи Пушкина и его современников[5]. Б. Л. Модзалевский тогда же заявил, что семейные материалы и рукописи, хранившиеся у Анны Семёновны, были ею ещё при жизни переданы в Пушкинский Дом, и газетные сообщения вряд ли соответствуют действительности[6].

Литературное и научное наследие

Немногие публикации А. С. Ганнибал подписаны полным именем, известно, что часть работ она подписывала инициалами «А. Г.», а некоторые статьи были опубликованы вовсе без указания авторства.

Переводы:

  • Бальзак О. Прощание. Рассказ / Перевод А. С. Ганнибал. — М.: Польза, 1914. Перевод переиздавался ещё три раза, в 1915, 1916 и 1918 годах.
  • Т. де Бонвиль, «Грегуар» — рукопись перевода, найденная в одесской квартире А. С. Ганнибал.
Неподписанные публикации

Из некрологов известно, что авторству А. С. Ганнибал принадлежат исследования о президенте США Т. Рузвельте, опубликованные без подписи в петербургском «Новом журнале литературы, искусства и науки»:

  • Теодор Рузвельт — Новый Президент Соединённых Штатов. — 1902, № 10;
  • Теодор Рузвельт. — 1902, № 11;
  • Семейная жизнь президента Рузвельта. — 1904, № 12.
Эпистолярное наследие

В рукописном отделе Российской государственной библиотеки хранятся письма А. С. Ганнибал к профессору антропологии Д. Н. Анучину, датированные апрелем, 20 мая и 6 ноября 1899 года. Анучин обратился к Анне Ганнибал, работая над вопросами о родословной А. С. Пушкина[7]. В ответах Анна Семёновна предоставила имеющиеся у неё сведения о родословной, уточнила некоторые даты, прислала снимок с печати Ганнибалов, сообщила некоторые краеведческие данные. В ноябрьском письме выражена благодарность за книгу о Пушкине. В библиотеке имеется также письмо к двоюродной сестре Анны Семёновны — Марии Алексеевне Кисловщенко.


По состоянию на 1999 год оставались ещё не найденными работы А. С. Ганнибал о Дж. Гарибальди, графе ди Кавуре, литературная критика творчества Мопассана, Бальзака, Г. Д’Аннунцио, статьи о современных Анне Семёновне поэтах Франции, о венецианской школе живописи, скульптурах Эрмитажа, европейские путевые очерки, политическая корреспонденция из Италии, антимилитаристские статьи, направленные против Первой мировой войны.

Напишите отзыв о статье "Ганнибал, Анна Семёновна"

Примечания

  1. М. А. Рыбаков пишет, что раннее детство её прошло в имении Апраксиных в Добродеевке, но место рождения в книге не указано.
  2. 1 2 Пушкин и его современники. — СПб., 1913. — Т. 5, вып. XVII—XVIII.
    Пушкин и его современники. — СПб., 1914. — Т. 5, вып. XIX—XX.
  3.  // Южная мысль : газета. — Одесса, 1912. — № 31 января.
  4. Шувалов Р. Родственница Пушкина // Вечерняя Одесса : газета. — Одесса, 1988. — № 3 сентября.
  5. Например: Скончалась сестра А. С. Пушкина // Новая вечерняя газета. — Л., 15 апреля 1925. — № 14.
  6. Модзалевский Б. Л.  // Красная газета. Вечерний выпуск. — Л., 1925. — № 17 апреля.
  7. Анучин Д. Н. А. С. Пушкин. Антропологический этюд. — М., 1899.

Литература

Отрывок, характеризующий Ганнибал, Анна Семёновна

Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.