Гладых, Болеслав

Болеслав Гладых
польск. Gładych Bolesław
Болеслав Гладых на крыле своего «Pengie»
Прозвище	Mike, Mike Killer
Дата рождения	17 мая 1918(1918-05-17)
Дата смерти	12 июля 2011(2011-07-12) (93 года)
Принадлежность	Польша Польша США США
Род войск	Воздушные силы Польши, Военно-воздушные силы Франции, Королевские военно-воздушные силы Великобритании, Военно-воздушные силы США
Командовал	эскадрильей
Сражения/войны	Вторая мировая война
Награды и премии	Польские: Британская: Американские:

Боле́слав Ми́хал Гла́дых (Гладич) (польск. Bolesław Michal Gładych;17 мая 1918, Варшава, Польша — 12 июля 2011, Сиэтл, США) — польский военный лётчик, третий по результативности польский ас Второй мировой войны.

Биография

Родился 17 мая 1918 года в Варшаве.

Военная карьера

Воздушные силы Польши

В начале 1938 года Гладых был принят в Высшую школу офицеров воздушных сил (польск. Wyższa Szkoła Oficerska Sił Powietrznych) в Демблине. Не закончив полный цикл обучения, в 1939 году начал тренировки на боевых польских самолётах PWS-10, PZL P.7 и PZL P.11. С началом Второй мировой войны попал в плен, находился в румынском лагере для интернированных в городе Дробета-Турну-Северин, откуда бежал во Францию.

Военно-воздушные силы Франции

Во Франции Болеслав Гладых присоединился к созданной незадолго до этого польской эскадрилье Groupe de Chasse Polonaise de Varsovie, GC I/145, предназначенной для участия в Советско-финской войне. Оснащённая французскими самолётами Caudron C.714, эскадрилья провела несколько операций в этой войне. 10 июня 1940 года польский пилот провёл бой с немецким истребителем Messerschmitt Bf.109 — это была его первая «встреча» с немецкими Люфтваффе. Считается, что Гладых одержал несколько побед в воздухе в составе ВВС Франции, хотя это не подтверждено документально.

Королевские военно-воздушные силы Великобритании

В 1940 году Гладых перебрался в Великобританию, служил в знаменитой польской истребительной эскадрилье No. 303 Polish Fighter Squadron (имени Тадеуша Костюшко). Выполнял боевые вылеты на английских самолётах Spitfire. В 1941 году был переведён в эскадрилью No. 302 Polish Fighter Squadron («Познанская») и в мае следующего года стал лейтенантом. Службу в ВВС Великобритании Болеслав Гладых завершил в конце 1943 года. Согласно легенде, это произошло после того, как он по ошибке едва не сбил самолёт премьер-министра Черчилля.

Военно-воздушные силы США

В январе 1944 года, вместе с другим польским пилотом — Витольдом Лановским (англ. Witold Lanowski), Гладых был прикомандирован к 56-й истребительной группе (англ. 56th Operations Group) ВВС США, летал на самолёте P-47. По приглашению американского пилота — майора Фрэнсиса Гарбески (англ. Francis Stanley Gabreski), в звании капитана служил в 56-й истребительной эскадрилье. Здесь он не только выполнял боевые вылеты, но и занимался подготовкой молодых пилотов. Затем вместе с Гарбески был направлен в 61-ю истребительную эскадрилью.

Когда властям Польши стало известно о службе в ВВС США польских пилотов, они пытались угрозами заставить их вернуться в ВВС Польши. Но в конце концов польское правительство дало добро, считая их службу как командировку от польских ВВС. Болеслав Гладых стал командиром эскадрильи и был возведён в чин майора американских ВВС. Он стал ведущей фигурой среди шести польских пилотов, служивших в 61-й истребительной эскадрилье, и единственным из них пережил войну.

Самолёт Гладыха P-47 имел собственное имя «Pengie», как ник его подруги, служившей в Women's Auxiliary Air Force. На левой стороне капота двигателя его самолёта был изображён пингвин. За свою карьеру боевого пилота Болеслав Гладых сбил лично 17 самолётов противника, из них 10 — на P-47. Кроме того, он претендовал на 2 вероятно уничтоженных самолёта, а также на один повреждённый в группе.

Послевоенная жизнь

Жизнь после войны была насыщена многими событиями. Гладых якобы был замешан в деятельности чёрного (контрабандного) рынка в Европе и в начале 1950-х годов был завербован ЦРУ, принимал участие в американском проекте Project ARTICHOKE. Его брат, участник Польского сопротивления, находился в немецком лагере для военнопленных в Австрии, который был освобождён советскими войсками в 1945 году. Зная, что многие бойцы Польского сопротивления, попав в руки Советов, были депортированы в Сибирь, Болеслав использовал свой статус военного ВВС США, чтобы вызволить брата из лагеря и переправить его на Запад. Сам Болеслав эмигрировал в США, осел в Сиэтле, штат Вашингтон. Стал гражданином США; учился, получил степень доктора философии. До самой смерти жил в Сиэтле, практиковал психотерапию, занимался йогой (йога-нидра) и её терапевтическим влиянием.

Умер Болеслав Гладых 12 июля 2011 года в Сиэтле. Его жена Элизабет («Pengie») умерла в 2008 году. В семье была дочь Сюзанна.

Внешние изображения
	[www.wilno.msz.gov.pl/thumb/resource/2e200f53-ba65-4db6-a811-b6dc34bf95a8:JCR?w=400&h=266 Изображение Болеслава Гладыха на Миг-29]

Портрет польского лётчика-аса изображён на самолете Миг-29 № 115 польской 23-й военной авиабазы (польск. 23 Baza Lotnictwa Taktycznego), расположенной в 6 км к востоку от города Миньск-Мазовецки.

Награды

• Награждён орденом Virtuti Militari, Крестом Храбрых (трижды), британским Крестом «За выдающиеся лётные заслуги», а также американскими наградами.

См. также

• Список лётчиков-асов Второй мировой войны
• Польша во Второй мировой войне

Примечания

Комментарии

Сноски

Ссылки

• [www.magnum-x.pl/artykul/boleslawgladych Bolesław Michał Gładych]  (польск.)
• [www.shinden.org/av_hist/index.php?position=0.1.14 Gładych Bolesław]  (польск.)

Отрывок, характеризующий Гладых, Болеслав

– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.