Дервиз, Павел Григорьевич фон
| Павел Григорьевич фон Дервиз | |
| Род деятельности: |
Предприниматель, строитель железных дорог, меценат |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Место смерти: | |
| Супруга: |
Вера Николаевна Тиц |
Павел Григорьевич фон Дервиз (31 января 1826 Лебедянь, Тамбовская губерния — 2 июня 1881[1]) — известный концессионер и строитель железных дорог в Российской империи, меценат, действительный статский советник.
Содержание
Биография
Павел Григорьевич происходил из дворянского рода Дервиз. Начальное образование получил в английском пансионе Гирста в Петербурге. Затем поступил в училище правоведения, откуда был выпущен с золотой медалью в 1847 году. Вскоре фон Дервиз поступил на службу в сенат в департамент герольдии; во время Крымской кампании служил в военном ведомстве в провиантском департаменте.
Около 1857 года он оставил службу и переехал на жительство в Москву. Здесь он был приглашён председателем Общества Московско-Саратовской железной дороги[2] Н. Н. Аненковым в качестве секретаря этого общества, в котором он впоследствии был членом правления. Вступив в компанию с инженером К. Ф. фон Мекком, фон Дервиз получил концессию на постройку Рязанско-Козловской железной дороги, строительство которой было закончено 5 сентября 1866 года. Впоследствии, в той же компании, им была построена Курско-Киевская железная дорога.
Деятельность фон Дервиза была первым в России примером твердой и широкой постановки предприятия частной инициативы в железнодорожном деле. Эта деятельность очень быстро обогатила Дервиза; свой необычный успех он объяснял удачным размещением акций компании, высокой доходностью дорог и пр. Современники называли Дервиза «русским Монте-Кристо». Впоследствии он сам признавался, что вращался в кругах воротил-казнокрадов, «только потому не попадающих на скамью подсудимых, что кому-то нужна их воровская деятельность»[3].
В 1868 году фон Дервиз оставил дела и переселился за границу, в свою виллу «Вальроз» («Долина роз») в Ницце, а с начала 1870-х годов — в построенную им виллу Тревано близ Лугано. Вилла начала строиться в октябре 1871 года; проект её выполнил Роберт Андреевич Гедике. Вилла была построена на холме, где прежде находился средневековый замок. Домовую церковь Рождества Христова строил Давид Иванович Гримм; он же оформлял домовый храм и на вилле «Вальроз» (иконостас последнего находится в Никольской часовне на кладбище Кокад в Ницце). После смерти П. Г. Дервиза семья в Тревано не жила.[4].
В 1872 году в Москве фон Дервиз написал прошение московскому генерал-губернатору В. А. Долгорукову о разрешении построить детскую клиническую больницу в память всех старших детей, умерших у него в России. К этому времени у него умерло два сына — Владимир (1854—1855) и Андрей (1868—1869). В память о них он построил свою детскую больницу.
В 1874—1881 годах Фон Дервиз жил отдельно от своей жены Веры Николаевны Тиц (1832—1903). В это время у него было большое количество романов и любовниц, семью он бросил и занимался только своей личной жизнью. Дети жили с его бывшей женой, которой он оставил 1 миллион рублей. На имя его жены было приобретено село Старожилово, где развёрнуто обширное строительство.
Отец Дервиза, Григорий Иванович (1797—1855), сам Павел Григорьевич, его жена Вера Тиц, их дочь Варвара (1865—1881) и сын Владимир (1854—1855) похоронены вместе в семейном склепе Владимирской детской больницы в Москве. Сегодня над склепом семьи фон Дервиз в церкви расположена бойлерная.
Меценат
Фон Дервиз обладал значительным состоянием и отличался широкой благотворительностью, как общественной, так и частной. На пожертвованные и предоставленные им в распоряжение московского городского головы князя А. А. Щербатова средства в Москве в 1876 году была учреждена Владимирская детская больница (названная по имени умершего сына фон Дервиза).
В 1869 году он пожертвовал значительную сумму при основании лицея в память Цесаревича Николая.
Любитель музыки и сам музыкант[5], фон Дервиз имел в Ницце и Лугано свой частный оркестр, составленный из набранных в Германии и Франции музыкантов (в нём в 1875—1877 годы играл юный Сезар Томсон, дирижёрами были Жозеф Ассельман, Карл Мюллер, а с 1878 года Карл Бендль, концертмейстером — Г. Виндерштайн); концерты этого оркестра пользовались большой известностью.
Дети
- Владимир Павлович (1854—1855). Его дата рождения и смерти указаны в усыпальнице семьи фон Дервиз в Троицкой церкви в Сокольниках. 1 августа 1876 г. П. Г. Дервиз основал Владимирскую детскую больницу в Москве[6].
- Сергей Павлович фон Дервиз (1863—1943). Окончил Московскую консерваторию, состоял почетным членом Императорского русского музыкального общества. Действительный статский советник, камергер Высочайшего Двора, член Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии; почетный попечитель Рязанской мужской гимназии; почетный блюститель Мариинской женской гимназии; почетный смотритель Спасского городского трехклассного училища[7]. Женат первым браком на Анне Карловне Якобсон (1867 — после 1891), вторым браком — на Марине Сергеевне Шёниг (1875—1947). Похоронен вместе с Мариной Сергеевной в семейной часовне на кладбище Гран-Жас в Каннах;
- Варвара Павловна (1865—1881).
- Андрей Павлович (1868—1869), похоронен в Санкт-Петербурге на кладбище Новодевичьего монастыря[8].
- Павел Павлович фон Дервиз (1870—1943)[9].
Статьи о московско-рязанской железной дороге
- Биржевые Ведомости. — 1864 — № 95.
- Московские Ведомости. — 1864 — № 276.
Напишите отзыв о статье "Дервиз, Павел Григорьевич фон"
Примечания
- ↑ Умер на вокзале, встречая гроб с телом дочери Варвары, скончавшейся в возрасте 16 лет от болезни спинного мозга. В источниках указывается две версии места смерти: Бонн и Санкт-Петербург. В письме к П. И. Чайковскому Н. фон Мекк писала: «Когда я уезжала из Москвы, Иван Григорьевич (Дервиз, мл. брат) получил известие, что у Павла Григорьевича умерла дочь (единственная) шестнадцати лет и что везут её в Москву хоронить, и Иван Григорьевич поехал встречать тело, и всё семейство при нём, в Вержболово, а вчера Володя мне телеграфирует, что и сам Павел Григорьевич скончался».
- ↑ В 1863 году общество изменило свои обязательства и стало называться обществом Московско-Рязанской железной дороги.
- ↑ Одна из предсмертных записок фон Дервиза // Русская старина. — 1885. — № 6. — С. 594.
- ↑ В 1889 году Сергей Павлович продал её генерал-майору Александру Константиновичу Гейнцу, а через два года она с аукциона продана итальянцами Квадри, которые устроили здесь санаторий. Вилла и в дальнейшем меняла хозяев, здесь бывали Р. Леонкавалло, П. Масканьи, Г. Форе. В 1961 году была снесена по решению местных властей (Антонов В. В. Вилла Дервизов в Лугано // Московский журнал. — 2011. — № 7 (247). — С. 79—85. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0868—7110&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0868—7110].).
- ↑ Л. И. Автономова, жена служившего в Лугано священника, указывала: «Он был прекрасный музыкант, играл с такой душой» (Воспоминания о жизни прот. И. В. Васильева // Исторический вестник. — 1916. — № 11. — С. 312). Она же описала и его облик и характер: «Дервиз, малого роста, с большой полуседой бородой, производит собою не особенно приятное впечатление благодаря своей излишней нервности: мигал глазами, движения — порывистые, судорожные. Человек был очень умный, просвещённый, но крайне тяжёлого, прямо невозможного характера! Капризный, взбалмошный; все домашние, не исключая жены, трепетали перед ним!» (Антонов В. В. Вилла Дервизов в Лугано // Московский журнал. — 2011. — № 7 (247). — С. 78—79. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0868—7110&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0868—7110].)
- ↑ Московскому генерал-губернатору князю В. А. Долгорукову П. Г. Дервиз писал: «В Москве проведены мною лучшие годы моей общественной деятельности. Посему исключительно там, и ничем иным, как устройством образцовой Детской Больницы, я желал бы почтить память всех старших детей, утраченных мною в России. На это богоугодное дело я предназначаю капитал в четыреста тысяч». При этом были поставлены три условия: больнице должно быть присвоено имя Святого Владимира, построить и содержать её в соответствии с образцовой больницей Принца Ольденбургского в Петербурге и оставить навсегда в больнице 100 кроватей бесплатными для сирот и детей беднейших родителей. Больница была открыта для приёма больных 1 (13) августа 1876 года.
- ↑ [www.history-ryazan.ru/node/6057 История Рязанского края: Дворец фон Дервиза в рязанской Швейцарии]
- ↑ Петербургский некрополь, т. 2, с. 38
- ↑ Антонов В. В. [www.mirpeterburga.ru/docs/online/fontanka_4_2009.pdf Род Дервизов в Петербурге и в России] // Культурно-исторический альманах «Фонтанка» : журнал. — 2009. — № 4.
Литература
- Некролог. Санкт-Петербургские ведомости, 1881, № 122
- Д. Языков Обзор жизни и трудов покойных русских писателей, вып. II
- Дервиз, Павел Григорьевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
Отрывок, характеризующий Дервиз, Павел Григорьевич фон
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
