Викерс, Джон

Джон Викерс Jon Vickers
Полное имя	Джонатан Стюарт Викерс
Дата рождения	29 октября 1926(1926-10-29)
Место рождения	Принс-Альберт, Саскачеван, Канада
Дата смерти	10 июля 2015(2015-07-10) (88 лет)
Место смерти	Онтарио, Канада
Годы активности	1950—1988
Страна	Канада Канада
Профессии	оперный певец
Певческий голос	тенор
Жанры	классическая музыка
Коллективы	Ковент-Гарден
Сотрудничество	Герберт фон Караян
Награды

Джонатан Стюарт Ви́керс, Джон Викерс (англ. Jonathan Stewart 'Jon' Vickers; 29 октября 1926, Принс-Альберт, Саскачеван — 10 июля 2015, Онтарио) — канадский героический тенор, почётный доктор ряда университетов, член Зала славы великих американских певцов Академии вокала (Филадельфия), компаньон Ордена Канады.

Биография и творчество

Родился в городе Принс-Альберт в Саскачеване. Он был шестым ребёнком в семье. Уже в три года, по его собственным воспоминаниям, он пел в церковном хоре на Рождество. Уже к окончанию средней школы у него был сильный устойчивый тенор, и он пел как в церковных хорах, так и в небольших театрах, где исполнял роли в опереттах.

В 1946 году стал помощником менеджера в сетевом магазине, но вскоре певческая карьера заняла все его время. По совету сопрано Мэри Моррисон Викерс отправил запись своего вокала дирижёру и педагогу Этторе Мадзолени, в то время преподававшему в Торонтской музыкальной консерватории, и в 1950 году был зачислен в неё студентом в класс Джорджа Ламберта. Уже в первый год учёбы Викерс солировал в исполнении «Мессии» в Университете Западной Онтарио и на канадской премьере брукнеровского Te Deum в исполнении объединённого хора Торонтской консерватории, а осенью 1951 года исполнял «Мессию» уже с торонтским Мендельсоновским хором. В 1952 году он выиграл молодёжный конкурс Канадского радио.

Несмотря на многочисленные выступления за годы учёбы, в 1955 году окончивший консерваторию Викерс не получает ни одного предложения постоянной работы за пределами Канады. Только после того, как он выступил в роли Мужского Хора в «Поругании Лукреции» Бриттена на Стратфордском фестивале и в роли Хосе в постановке «Кармен» в Канадской опере, он получает по рекомендации своей партнёрши по «Кармен» Регины Резник приглашение в Нью-Йорк. Параллельно с ним заключил трехлетний контракт лондонский Ковент-Гарден. Дебютной ролью в Ковент-Гардене стала для Викерса партия Ричарда в «Бале-маскараде» Верди в январе 1957 года, а после восторженных отзывов критиков последовали роли в «Кармен», «Доне Карлосе», «Аиде» и «Троянцах». После дебютного исполнения партии Зигмунда в «Валькирии» на Байрейтском фестивале Викерса стали называть лучшим интерпретатором этой роли в мире. До конца десятилетия он также пел партию Язона в «Медее» с Марией Каллас в Далласе, затем выступал в Венской опере, в Театре Колон (Буэнос-Айрес) и в Метрополитен-опера. После этого он начинает сольную гастрольную карьеру, редко появляясь на её пике у себя на родине, в Канаде, где не могли платить ему достойные гонорары (среди редких исключений были выступления в 1967 году на Всемирной выставке в Монреале, на открытии Национального центра искусств в Оттаве в 1969 году и на похоронах бывшего премьер-министра Канады Дифенбейкера в 1979 году, а также турне 1977 года по Саскачевану, завершившееся на родине певца в Принс-Альберте).

В последующие годы в репертуаре исполнителя доминируют партии, написанные для героического тенора. Любимой ролью Викерса была заглавная партия в опере Бриттена «Питер Граймс». В его исполнении этой партии критики отмечали редкую для оперных постановок драматическую компоненту. Необычными были также его интерпретации партий Отелло (которого он называл «Юлием Цезарем Венецианской империи») и Тристана. Викерс долго и продуктивно сотрудничал с Гербертом фон Караяном. Вместе они записывали «Валькирию», «Тристана и Изольду» и «Фиделио», а также снимали телевизионные постановки «Отелло» и «Паяцев».

После 1966 года Викерс ограничивает число своих выступлений до 65 в год, остальное время проводя с семьей на ферме в Онтарио. В 1973 году они с семьей переезжают на Бермуды. Викерс объявил об окончании карьеры в 1988 году.

Признание заслуг

Джон Викерс является почётным доктором Университета Саскачевана (1963), Университета Гуэлфа (1977), Университета Лаваля (1978), Университета Куинс (1984), Университета Макмастера (1985), Торонтского университета (1986) и Виндзорского университета (1989).

В 1968 году Викерс был произведен в компаньоны Ордена Канады, а в 1985 году стал членом Зала славы великих американских певцов при Академии вокального искусства в Филадельфии. В 1976 году Викерс получил Премию Молсона, а в 1978 году стал лауреатом приза Evening Standard в области театрального искусства за роль в «Тристане и Изольде».

Ссылки

• [www.thecanadianencyclopedia.com/index.cfm?PgNm=TCE&Params=U1ARTU0003594 Vickers, Jon] (The Canadian Encyclopedia)
• Jeannie Williams, Birgit Nilsson. [books.google.ca/books?id=GlfVLFMwLJsC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Jon Vickers: A Hero’s Life.] — Lebanon, NH: United Press of New England, 2007. — ISBN 1-55553-674-3.
• [www.roh.org.uk/news/canadian-born-tenor-jon-vickers-dies Canadian-born tenor Jon Vickers dies], www.roh.org.uk

Отрывок, характеризующий Викерс, Джон

– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.