Жан V д’Арманьяк

Жан V (1420 - 6 марта 1473), виконт де Ломань, с 1450 г. граф д'Арманьяк, де Фезансак и де Роде, сын Жана IV, графа д'Арманьяка, де Фезансака и де Роде, и Изабеллы д'Эвре, инфанты Наваррской.

Виконт де Ломань

Вырос при дворе короля Карла VII. Не участвовал в интригах отца. В 1439 году внёс существенный вклад в отражение нападения англичан под командованием графа Хантингдона в Гиени и Гасконии. В 1440 году он остался на стороне короля во время Прагерии.

Несмотря на верность королю, ему, тем не менее, пришлось бежать в Каталонию, когда его отец был арестован в Л'Иль-Журдене со всей семьёй.

Граф д'Арманьяк

После смерти отца он вступил во владение большей частью отцовского наследства, за исключением нескольких городов, которые король оставил за собой. Но и они были вскоре возвращены ему за участие в 1451 году в освобождении Гиени.

Опала

Он вернул себе титул «граф милостью божьей», оспоренный у его дома, но это теперь рассматривалось как претензия на королевские права. Он также заключил с графом де Фуа союз, чтобы забрать себе Комменж, который он считал своим законным наследством.

Пытаясь поставить во главе епархии Оша своего человека, он вооруженной силой попытался помешать новому архиепископу занять своё место, на эти его действия последовала жалоба Папы королю. Так же в вину ему ставились хорошие отношения с дофином Людовиком, враждовавшим со своим отцом.

Инцест

Жан V соблазнил свою родную сестру Изабеллу, слывшей одной из красивейших женщин королевства, и имел от неё двух сыновей и дочь. После рождения третьего ребёнка, он решил жениться на сестре. Он обратился за разрешением на брак к папе Николаю V. В ответ папа отлучил их обоих от церкви.

Король попытался образумить Жана, но в ответ тот, ссылаясь на полученное якобы им разрешение папы, заставляет своего капеллана обвенчать его с сестрой.

Папа вторично отлучает их от церкви, а король направляет против него две армии. Одна, под командованием графа де Даммартена, занимает Руэрг, а другая, возглавляемая Жаном де Бурбоном, графом де Клермоном, двигается на Гасконь. Жан V, осажденный в Лектуре, сопротивляется, сколько может. Когда город был взят, он вместе с сестрой, через подземный ход оставляет город и бежит в Испанию. Укрыв сестру в Валенсии, он возвращается во Францию и в принадлежащей ему долине Ор в Пиренеях, пытается вести партизанскую борьбу. Ему удается успешно сражаться с одной армией, но подход второй заставляет его в 1455 году уйти в Арагон.

В 1457 году он соглашается предстать перед Парижским парламентом, рассматривающим его дело. Он ходадайствует о рассмотрении его дела судом пэров, но в этом ему было в 1458 году отказано, так как он был сеньором королевской крови лишь по женской линии. После этого, он бежит во Фландрию, но Филипп Добрый, герцог Бургундский отказывает ему в убежище, и он перебирается в Женап, где в то время жил в изгнании дофин Людовик.

Получив на руки полное прощение от папы Каликста III, Жан V отправляется в Рим, чтобы просить папу помирить его с королём. В Риме выясняется, что прощение папы, за которое им были выложены огромные деньги, — подложно. Виновные были найдены и понесли наказание. Жану V оставалось только одно — вымаливать прощение у папы Пия II, которое в мае 1460 года было им получено при условии очень тяжёлого покаяния.

В это же время парламент, постановлением от 13 мая 1460 г., признал его виновным в оскорблении величества, инцесте, мятеже, неповиновении королю и правосудию, и, из-за неявки в суд, заочно приговорил его к вечному изгнанию и объявил конфискацию всех его владений.

Прощение

Смерть короля Карла VII (22 июля 1461), застала его а Арагоне. По приказу нового короля, Людовика XI, дело Жана V было пересмотрено. Он был полностью прощен и ему были возвращены все его земли. Король поручает ему дипломатическую миссию в Арагоне.

В 1464 году при создании Лиги Общественного блага, Жан V первоначально выразил желание сражаться на стороне короля и собрал для этого на Юге войска, но, неожиданно для всех, оказался в Шампани, где присоединился к своему кузену, Жаку д’Арманьяку, герцогу де Немуру, и герцогу де Бурбону, сторонникам Лиги. По миру в Конфлане, в отличие от других, он получил лишь отмену всех приговоров и подтверждение на владение землями своих предшественников.

В 1467 году, когда герцог Бургундский, объединившись с братом короля, Шарлем Французским, герцогом Нормандии, выступил против Людовика XI, он присоединил свои войска к королевской армии. В 1468 году, когда Людовик XI оказался в руках Карла Смелого в Перонне, и Шарль Французский поделился этой новостью с принцами д’Арманьяк, спрашивая их совета, не стоит ли ему идти на Париж, Жан V ответил, что прежде всего надо идти освобождать короля.

Но отношения между королём и его строптивым вассалом несмотря на это были далеко от идеальных. Король, опасаясь графа, требовал, чтобы тот распустил свои войска, а тот, еще меньше доверяя королю, использовал любой предлог, чтобы оставить их у себя.

Гибель

В 1469 году, воспользовавшись подложными письмами, король обвинил Жана V в том, что тот ищет союза с Англией. 26 апреля 1469 года граф де Даммартен, генерал-лейтенант короля в Гиени, с армией, «способной завоевать Испанию», двинулся на Лектур. Жан V, пытается оправдаться в столь нелепом обвинении, но король отказывается принять его представителей. Тогда он спешно готовится к обороне. Данмартен осаждает его в Лектуре и через несколько недель берет город. Жану V вместе с женой с трудом удалось уйти; он обосновался в Фонтараби, на земле Испании. Заочно он был приговорен к конфискации всех владений за государственную измену и оскорбление величества (1470).

Получив от брата герцогство Гиень, Шарль Французский немедленно возвращает Жану V его владения. Внезапная смерть Шарля Французского (28 мая 1472 г.) оставляет Жана V один на один с королевской армией, действующей в Гиени, на помощь которой послан зять короля, Пьер де Бурбон, сир де Божё, новый генерал-лейтенант короля в Гиени, со свежими войсками. Жан V вынужден сдаться. Он получает от Пьера де Божё охранную грамоту для поездки в Париж, где он мог бы лично оправдаться в своих преступлениях.

Не получив от короля подтверждения охранной грамоты, выданной его зятем, и понимая, что с королём можно говорить лишь имея за собой какую-то силу, он решается на отчаянный поступок. Опираясь на преданных его дому людей в Лектуре, 19 октября 1472 года он захватывает город. Пьер де Боже и его офицеры оказываются в плену. Более четырех месяцев Жан V успешно оборонял город от королевских войск. Понадобилась еще одна армия под командованием кардинала Жана Жуффруа (фр. Jean Jouffroy), чтобы заставить Жана V согласиться на почетную капитуляцию (4 марта 1473). На этот раз ему было выдано специальное разрешение на поездку к королю, с максимальными гарантиями его безопасности.

На следующий день Жан V освободил пленников и передал людям короля цитадель Лектура. 6 марта 1473 года королевские войска вошли в город и устроили ужасающую резню, вошедшую в историю как «драма в Лектуре». Жан V был убит одним из первых.

Семья и дети

19 августа 1469 года он женился на Жанне де Фуа (после 1454 - после 1476), дочери Гастона IV (1425 - 1472), графа де Фуа, и Элеоноры Арагонской (1426 - 1479), королевы Наварры. После гибели мужа её заключили в замке Бюзе-сюр-Тарн, где заставили выпить снадобье, вызывающее выкидыш, чтобы не осталось ни одного законного наследника мятежного дома д’Арманьяк. Легенды рассказывают, что мертворождённый младенец был мужского пола, а сама Жанна умерла два дня спустя, хотя на самом деле она прожила оставшиеся годы в Роде на пенсию, предоставленную королём.

От кровосмесительной связи с сестрой Изабеллой у Жана V было трое детей:

• Жан, бастард д'Арманьяк († 1516), сеньор де Камбула, женатый с 1507 на Жанне де Ла Тур.
• Антуан, бастард д'Арманьяк.
• Роза, бастарда д’Арманьяк († 1526), с 1498 г. жена Гаспара де Виймюра, сеньора де Сен-Поля.

От жены:

• дочь (умерла после родов в апреле 1473)

Литература

• Baqué Z. [armagnac.narod.ru/Texts/HistArm.htm Histoire comtes D'Armagnac]. — Auch: Imprimerie Brevetée F. Cocharaux, 1945.
• Monlezun, Jean Justin. [books.google.com/books/pdf/Histoire_de_la_Gascogne.pdf?id=sHW_kCR87l8C&output=pdf&sig=KDJUp8tgj00AvnNhQuhkFl1Daow Histoire de la Gascogne] = Histoire de la Gascogne depuis les temps les plus reculés jusqu'à nos jours. — J.A. Portes, 1846—1850. (фр.) ([armagnac.narod.ru/Monlezun/Monl_G.htm русский перевод])

Ссылки

• fmg.ac/Projects/MedLands/GASCONY.htm#_Toc375042990

Отрывок, характеризующий Жан V д’Арманьяк

– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.