Жежерун, Иван Феодосьевич

Иван Феодосьевич Жежерун
фотография с Доски почёта ИАЭ им. И. В. Курчатова
Дата рождения:	22 июня (5 июля) 1915(1915-07-05)
Место рождения:	село Журавка Ольшанского уезда Киевской губернии, Российская империя (ныне Городищенского р-на Черкасской обл.)
Дата смерти:	25 июня 1997(1997-06-25) (81 год)
Место смерти:	Москва
Страна:	СССР
Научная сфера:	физика
Место работы:	Курчатовский институт
Учёная степень:	доктор физико-математических наук
Альма-матер:	Днепропетровский университет
Научный руководитель:	А. И. Лейпунский, И. В. Курчатов
Известен как:	физик-экспериментатор, участник строительства и пуска первого в Советском Союзе атомного реактора, старейший сотрудник ИАЭ им. И. В. Курчатова, критик научных решений по РБМК
Награды и премии:

Иван Феодосьевич Жежерун (1915—1997) — советский физик-экспериментатор, доктор физико-математических наук, лауреат Государственной премии СССР, участник строительства и пуска первого в Советском Союзе атомного реактора «Ф-1», старейший сотрудник ИАЭ им. И. В. Курчатова, ветеран Великой Отечественной войны.

Биография

Родился 22 июня (5 июля) 1915 года на Украине в селе Журавка Ольшанского уездаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) Киевской губернии (ныне Городищенского р-на Черкасской области).

В 1939 году окончил Днепропетровский государственный университет (диплом № 337763, присвоена квалификация «физик»), был аспирантом: Киевского государственного университета им Т. Г. Шевченко (с 01.08.39 по 01.10.41 гг.) и УФТИ (с 01.09.40 по май 1941 г.), где директором, и его научным руководителем, был академик Лейпунский Александр Ильич, который и «заразил» своего ученика любовью к ядерной физике и альпинизму, вместе с профессорами К. Д. Синельниковым и А. К. Вальтером они даже покоряли Эльбрус.

В 1941 году, несмотря на «бронь», добровольцем пошёл на фронт в недавно полученном на военной кафедре ДГУ звании младшего лейтенанта. Командовал радиовзводом ВНОС. Участвовал в обороне Сталинграда, освобождении Варшавы, взятии Берлина, закончил войну в звании ст.лейтенанта. Награждён боевыми наградами: орденом Красной Звезды, дважды орденом Отечественной войны II степени, медалью «За оборону Сталинграда», медалью «За освобождение Варшавы», медалью «За взятие Берлина», медалью «За боевые заслуги», медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.».

С 1944 года член КПСС (партбилет № 04877861).

В мирное время получил награды: медаль лауреата Государственной премии («Сталинской»), орден Трудового Красного Знамени, медаль «За трудовое отличие», медаль «Ветеран труда».

В конце войны начал искать своего научного руководителя академика Александра Ильича Лейпунского. В 1944 году получил от него письмо из Киевского университета, потом опять потерял с ним связь, через УФТИ узнал, что Лейпунский в Москве у Курчатова. Не без сложностей выйдя в отставку (армия не хотела отпускать хорошего офицера), поехал к И. В. Курчатову, Лейпунского там уже не застал, но остался у И. В. Курчатова. Так началась его работа в Лаборатории № 2 АН (ЛИПАН), которая со временем стала ИАЭ им. И. В. Курчатова, в котором он проработал до самой смерти (25 июня 1997 г.).

Был участником строительства и пуска первого в Советском Союзе атомного реактора «Ф-1», за что награждён орденом Трудового Красного Знамени Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 октября 1949 года.

За выполнение специальных заданий Правительства 1950 году награждён Премией Совета Министров СССР (постановление № 2108-814 от 16 мая 1950 г.), а в 1953 году удостоен звания Лауреата Государственной премии СССР (диплом № 2424 от 12 октября 1962 г.).

В 1949 году Решением Совета Лаборатории измерительных приборов АН СССР (Лаборатория № 2 АН СССР) от 20 декабря 1949 года (Протокол № 20; Председатель Совета — И. В. Курчатов) Жежеруну Ивану Феодосьевичу присуждена степень кандидата физико-математических наук (МФМ № 01546 от 23 июля 1952 года), а в 1975 году Решением Высшей Аттестационной Комиссии от 12 декабря 1975 года — ученая степень доктора физико-математических наук (МФМ № 002420) от 7 января 1976 года).

Научные работы

Некоторые научные работы: «Импульсный детектор резонансных нейтронов энергии 0,3 эВ», «Измерение длины замедления деления до энергии 0,3 эВ в спечённой окиси бериллия», «Влияние микроструктуры спечённой окиси бериллия на расстояние тепловых нейтронов» (1960 г., соавт.: И.П.Садиков, А.А.Чернышов); «Измерение длины замедления нейтронов деления в спечённой окиси бериллия до энергии 1,44 эВ (резонанс индия) (1960 г., соавт.: И.П.Садиков, В.А.Тарабанько, А.А.Чернышов); «О введении поправок на просчёты при работе с импульсными источниками; «Изучение диффузии нейтронов в спечённой окиси бериллия импульсным методом» (1961 г.); «Размножение нейтронов деления в бериллии» (1962 г., соавт.: И.П.Садиков, В.А.Тарабанько, А.А.Чернышов); «О размножении нейтронов деления в окиси бериллия»; «Изучение процесса замедления нейтронов в бериллии и окиси бериллия импульсным методом» (1963 г.); «Изучение U-235 +Ве подкритических сборок импульсным методом» (1963 г.); «Измерение спада нейтронного импульса в малых блоках бериллия» (1966 г.); «Измерение диффузионных параметров в графитовой среде с каналами импульсным методом» (1967 г.); «Проверка теории диффузии нейтронов в среде с каналами импульсным методом (решетка каналов большого поперечного размера» (1971 г., соавт.: Н.И.Лалетин); «Экспериментальное изучение некоторых вопросов физики ядерных реакторов с кристаллическими замедлителями» (1974 г.); «Изучение почти гомогенных систем 235 U+Be методом импульсного источника нейтронов» (1982 г.) ; «Изучение почти гомогенных систем 235 U+BeО методом импульсного источника нейтронов» (1982 г.) ; "Анализ измерений, алгоритмов, программ и результатов расчетов нейтронно-физических параметров решеток РБМК и предложения по их уточнению" (1980 г., соавт.: Кунегин У.П., Шевелев Я.В., Лалетин Н.И.) .

В 1978 году в Атомиздате вышла его книга «Строительство и пуск первого в Советском Союзе атомного реактора» .

В 1996 году книга была переведена на английский язык и опубликована Haruo Fujii из Japan Electric Power Information Center, Ink.

Библиография

• Курчатов И.В., Жежерун И.Ф., Панасюк И.С. Сравнительный метод оценки эффективного сечения захвата медленных нейтронов графитом. // Отчет Лаборатории № 2 АН СССР. — М., 1946. — Вып. Инв.№ 545-А/отч., с.6.

• Курчатов И.В., Жежерун И.Ф., Панасюк И.С. Результаты испытания 600 т. графита экспоненциальным и сравнительным методом. // Отчет Лаборатории № 2 АН СССР. — М., 1946. — Вып. Инв.№ 546-А/отч., с.14.

• Курчатов И.В., Панасюк И.С., Жежерун И.Ф. Физическое испытание пригодности урана для постройки первого уран-графитового котла. // Отчет Лаборатории № 2 АН СССР. — М., 1946. — Вып. № 1609-ц/отч., с.22.

• И.В.Курчатов, И.Ф.Жежерун, Е.Н.Бабулевич, В.А.Кулаков, И.С.Панасюк, В.В.Скляревский, В.Н.Чернышов, К.Н.Шлягин. Подбор оптимальной решетки для первого промышленного уран-графитового котла. // Отчет Лаборатории № 2 АН СССР. — М., 1947. — Вып. Арх. № 5171, с.27.

• Жежерун И.Ф., Кулаков В.А., Чернышов В.Н. Физический контроль за качеством алюминиевых труб для первого промышленного котла. // Отчет Лаборатории № 2 АН СССР. — М., 1947. — Вып. Арх. № 5191, с.21.

• Жежерун Иван Феодосьевич О защитных свойствах боратовой руды. // Отчет Лаборатории № 2 АН СССР. — М., 1947. — Вып. № 3013-ц/отч, с.13.

• И.В.Курчатов, И.Ф.Жежерун, Б.Г.Дубовский, И.С.Панасюк. О защитных свойствах песка с боратовой рудой. // Отчет Лаборатории № 2 АН СССР. — М., 1948. — Вып. № 2981-ц/отч, с.26.

• Жежерун Иван Феодосьевич Измерение диффузионных параметров в графитовой среде с каналами импульсным методом. // «Атомная энергия». — М., 1968. — Вып. т.24, с.28.

• Жежерун Иван Феодосьевич. [www.biblus.ru/Default.aspx?book=1b0a0a0a4e4e9 Строительство и пуск первого в Советском Союзе атомного реактора]. — Атомиздат. — М., 1978.

• Кунегин У.П., Шевелев Я.В., Жежерун И.Ф., Лалетин Н.И. Анализ измерений, алгоритмов, программ и результатов расчетов нейтронно-физических параметров решеток РБМК и предложения по их уточнению. // Отчет ИАЭ им. Курчатова. — М., 1980. — Вып. Инв.№ 33/134280.

• Жежерун Иван Феодосьевич [www-nds.iaea.org/publications/indc/indc-ccp-0194.pdf Изучение почти гомогенных систем 235 U+Be методом импульсного источника нейтронов] // ЦНИИатоминформ : Журнал. — М., 1982. — Вып. 3 (47), с.27.

• Жежерун Иван Феодосьевич [www-nds.iaea.org/publications/indc/indc-ccp-0194.pdf Изучение почти гомогенных систем 235 U+BeО методом импульсного источника нейтронов] // ЦНИИатоминформ : Журнал. — М., 1982. — Вып. 3 (47), с.48.

Награды

• Орден Красной Звезды
• два ордена Отечественной войны II степени
• Медаль «За оборону Сталинграда»
• Медаль «За освобождение Варшавы»
• Медаль «За взятие Берлина»
• Медаль «За боевые заслуги»
• Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»

в мирное время:

• Государственная премия СССР (Сталинская премия)
• Орден Трудового Красного Знамени
• Медаль «За трудовое отличие»
• Медаль «Ветеран труда»

Отрывок, характеризующий Жежерун, Иван Феодосьевич

– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.