Гилберт де Клер, 4-й граф Хартфорд

Гилберт де Клер англ. Gilbert de Clare<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Гилберт де Клер. Иллюстрация, сделанная с витража в аббатстве Тьюксбери.</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб дома де Клер</td></tr>
4/5-й граф Хартфорд
8 ноября 1217 — 25 октября 1230
Предшественник:	Ричард де Клер
Преемник:	Ричард де Клер
7-й барон Клер
8 ноября 1217 — 25 октября 1230
Предшественник:	Ричард де Клер
Преемник:	Ричард де Клер
1/5-й граф Глостер
1218 — 25 октября 1230
Предшественник:	Новая креация
Преемник:	Ричард де Клер
Рождение:	ок. 1180
Смерть:	25 октября 1230(1230-10-25) Пенроуз, Бретань
Место погребения:	аббатство Тьюксбери, Глостершир, Англия
Род:	Клеры
Отец:	Ричард де Клер
Мать:	Амиция Глостерская
Супруга:	Изабелла Маршал
Дети:	сыновья: Ричард, Уильям, Жильбер дочери: Агнес, Амиция, Изабелла

Гилберт (Жильбер) де Клер (англ. Gilbert de Clare; ок. 1180 — 25 октября 1230) — 4/5-й граф Хартфорд и 7-й барон Клер с 1217, 1/5-й граф Глостер с 1218, сын Ричарда де Клера, 3-го графа Хартфорда, и Амиции Глостерской.

Могущественный барон, Гилберт объединил в своих руках графства Хартфорд и Глостер. Он был одним из лидеров баронской оппозиции королю Иоанну Безземельному, которая пыталась провести в жизнь положения Великой хартии вольностей, позже участвовал в её утверждении. В конфликте короля Генриха III и его брата Ричарда Корнуэльского Гилберт выступал на стороне последнего.

Биография

Гилберт родился около 1180 года. Он был единственным сыном Ричарда де Клера, владевшего богатыми владениями в Валлийской марке, и Амиции Глостерской. Кроме того, Гилберт должен был унаследовать владения своей бабушки, Мод де Сент-Хилар. Также король Ричард I Львиное Сердце утвердил за его отцом часть наследства Уолтера Жиффара, 2-го графа Бекингема, поскольку Ричард де Клер был потомком Рохезы Жиффар, сестры Уолтера Жиффара, 1-го графа Бекингема.

Впервые в источниках Гилберт появляется в июне 1202 года, когда ему были поручены владения Арфлёр и Мостревильер.

Как и его отец, Гилберт был одним из лидеров баронской оппозиции королю Иоанну Безземельному, восставшей против короны в 1215 году. Вместе с отцом Гилберт вошёл в число 25 уполномоченных, выбранных 9 ноября 2015 года для проведения в жизнь положений Великой хартии вольностей. Но Иоанн, которого заставили подписать Хартию, не желал её соблюдать, поэтому бароны провозгласили королём Людовика, наследника французского короля Филиппа II Августа. Однако после смерти Иоанна 19 октября 1216 года, королём был провозглашён его малолетний сын Генрих III, регентом при нём стал Уильям Маршал, 1-й граф Пембрук. 20 мая 1217 года в битве при Линкольне армия под командованием Маршала разбила армию Людовика. При этом Гилберт, сражавшийся на стороне мятежных баронов, попал в плен к Маршалу. Вскоре был заключён мир, после чего Гилберт был освобождён и 9 октября женился на Изабелле, дочери Маршала.

8 ноября 1217 года умер отец Гилберта, Ричард, после чего он унаследовал отцовские владения и титулы графа Хартфорда и лорда Клера. А вскоре его владения ещё увеличились. Мать Гилберта, Амиция, происходила из рода Фиц-Робертов. Его родоначальником был Роберт Каенский, незаконнорожденный сын короля Генриха I Боклерка, получивший титул 1-го графа Глостера. Сын Роберта, Уильям Фиц-Роберт, 2-й граф Глостер, умер в 1183 году. Его единственный сын умер бездетным раньше отца, в результате на графство могли претендовать 3 дочери — Мабель, Амиция, мать Гилберта, и Изабелла. Первоначально титул получила Изабелла (ум. 1217), на которой женился младший брат короля Ричарда I Иоанн Безземельный. После развода с Изабеллой в 1199 году ставший королём Иоанн передал титул и относящиеся к нему владения Амори VI де Монфору, сыну Мабели Глостерской, в обмен на графство Эврё. Но после смерти бездетного Амори титул графини Глостерской был признан за Амицией. А после смерти Изабеллы в 1217 году Амиция стала бесспорной графиней Глостер. А в 1218 году титул графа Глостера получил и её сын Гилберт.

В 1225 году Гилберт присутствовал при утверждении Великой хартии вольностей в Вестминстере. А в 1227 году во время ссоры короля Генриха III и его брата Ричарда Корнуэльского Гилберт поддержал последнего.

В 1228 году Гилберт возглавлял армию в походе в Уэльс, захватив Моргана Гэма.

В 1330 году Гилберт принял участие в походе в Бретань, но на обратном пути умер в Пенроузе. Его тело доставили в Англию и похоронили в аббатстве Тьюксбери.

Наследовал Гилберту его старший сын Ричард. Вдова же, Изабелла, вышла замуж вторично — за Ричарда Корнуэльского, брата короля Генриха III.

Брак и дети

Жена: с 9 октября 1217 (аббатство Тьюксбери) Изабелла Маршал (9 октября 1200 — 17 января 1240), дочь Уильяма Маршала, 1-го графа Пембрука, и Изабеллы де Клер. Дети:

• Агнес де Клер
• Амиция де Клер (27 мая 1220 — 1284); 1-й муж: Болдуин де Редверс (ум. 1245), 6-й граф Девон и лорд острова Уайт; 2-й муж: после 10 января 1248 Роберт де Гин (ум. после 17 марта 1261)
• Ричард де Клер (4 августа 1222 — 15 июля 1262), 5/6-й граф Хартфорд, 2/5 граф Глостер и 8-й лорд Клер с 1230
• Изабелла де Клер (2 ноября 1226 — после 10 июля 1264); муж: с 12 мая 1240 сэр Роберт (VI) де Брюс (1210 — 31 марта 1295), 5-й лорд Анадейл
• Уильям де Клер (1228 — 1258)
• Жильбер де Клер (1229 — ?), монах.

После смерти Гилберта Изабелла 30 марта 1231 года вышла замуж вторично. Её мужем стал Ричард Английский (5 января 1209 — 2 апреля 1272), 1-й граф Корнуолл с 1227, римский король с 1257

Литература

• The Complete Peerage of England, Scotland, Ireland, Great Britain and the United Kingdom / G. E. Cokayne, revised and edited by the Hon. Vicary Gibbs with the assistance of H. A. Doubleday. — 2nd edition revised. — 1913. — Vol. III. Canonteign to Cutts. — P. 244.
• Archer Thomas Andrew. Clare, Gilbert de // Dictionary of National Biography. — 1887. — Vol. 10. — P. 378.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/ENGLISH%20NOBILITY%20MEDIEVAL.htm#GilbertHertford4died1230 Earls of Gloucester (Clare)] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 9 июня 2013.
• [homepages.rootsweb.ancestry.com/~pmcbride/james/f027.htm#I1334X4 Clare Line (Earls of Hertford and Gloucester)] (англ.). The Paternal Ancestry of Homer Beers James. Проверено 9 июня 2013. [www.webcitation.org/6HGKNENKt Архивировано из первоисточника 10 июня 2013].
• [www.thepeerage.com/p10248.htm#i102476 Gilbert de Clare, 4th Earl of Gloucester]. thePeerage.com. Проверено 9 июня 2013. [www.webcitation.org/6HGgvCjxL Архивировано из первоисточника 10 июня 2013].

Предки Гилберта де Клера, 4-го графа Хартфорда и 1-го графа Глостера

Гилберт Фиц-Ричард (ум. 1114/1117) 2-й лорд де Клер, лорд Кардикана               Ричард Фиц-Гилберт (ок. 1084 — 15 апреля 1136) 3-й лорд де Клер и граф Хартфорд                       Аделиза де Клермон (ок. 1058 — ?)                 Роджер де Клер (после 1115 — 1173) 2/3-й граф Хартфорд и 5-й лорд Клер                             Ранульф ле Мешен (ок. 1070 — 17/27 января 1129) виконт де Байе и д’Авранш, 1-й граф Честер               Аделиза Честерская (ок. 1086 — ?)                         Люси (ок. 1079 — ок. 1138)                 Ричард де Клер (ок. 1153 — 28 ноября 1217) 3/4-й граф Хартфорд и 6-й лорд Клер                                   Джеймс де Сент-Хилар                         Мод (Матильда) де Сент-Хилар                               Эвелин                         Гилберт де Клер 4/5-й граф Хартфорд, 7-й лорд Клер и 1/4-й граф Глостер                                         Генрих I Боклерк (сентябрь 1068 — 1 декабря 1135) король Англии               Роберт Каенский (ок. 1090 — 31 октября 1147) 1-й граф Глостер                       Сибилла Корбе                 Уильям Фиц-Роберт (23 ноября 1116 — 23 ноября 1183) 2-й граф Глостер                             Роберт Фиц-Хэмон (ум. ок. марта 1107) лорд Глостер и Гламорган               Мабель (Сибилла) Фиц-Хэмон (ок. 1085 — 1157)                         Сибилла де Монтгомери                 Амиция Глостерская (ум. 1 января 1225) графиня Глостер с 1210                                   Роберт де Бомон (ок. 1046 — 5 июня 1118) граф Мёлана, 1-й граф Лестер               Роберт де Бомон (1104 — 5 апреля 1168) 2-й граф Лестер                       Элизабет де Вермандуа (ум. 17 февраля 1131)                 Хафиза де Бомон (ум. 24 апреля 1197)                               Рауль II де Гаэл (ум. после 1118) сеньор де Гаэл, де Монфор и де Бретель               Амиция де Монфор (ум. после 31 августа 1168)                         Эмма

Отрывок, характеризующий Гилберт де Клер, 4-й граф Хартфорд

Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.