Катастрофа Ан-24 под Гали

Рейс 6274 Аэрофлота
Ан-24РВ компании Аэрофлот
Общие сведения
Дата	17 ноября 1975 года
Время	22:14 (21:14 МСК)
Характер	Столкновение с горой Апшара
Причина	Ошибка экипажа и служб УВД
Место	25 км от Гали (АбхАССР, ГССР, СССР)
Координаты	42°49′50″ с. ш. 41°53′15″ в. д.42.83056° с. ш. 41.88750° в. д. / 42.83056; 41.88750
Воздушное судно
Модель	Ан-24РВ
Авиакомпания	Аэрофлот (Северо-Кавказское УГА, Краснодарский ОАО)
Пункт вылета	Тбилиси (ГССР)
Остановки в пути	Бабушара, Сухуми (АбхАССР)
Пункт назначения	Пашковский, Краснодар (РСФСР)
Рейс	6274
Бортовой номер	CCCP-46467
Дата выпуска	20 июля 1972 года
Пассажиры	33
Экипаж	5
Погибшие	38 (все)

Катастрофа Ан-24 под Гали — авиационная катастрофа, произошедшая 17 ноября 1975 года в окрестностях города Гали (Абхазская АССР Грузинской ССР СССР) с самолётом Ан-24РВ авиакомпании Аэрофлот, в результате которой погибли 38 человек.

Самолёт

Ан-24РВ с бортовым номером 46467 (заводской — 27307905) был выпущен заводом Антонова 20 июля 1972 года. Всего на момент катастрофы авиалайнер имел в общей сложности 7335 часов налёта и 6878 посадок.

Катастрофа

Самолёт выполнял рейс 6274 по маршруту Тбилиси—Сухуми—Краснодар. Пилотировал его экипаж из 241 лётного отряда, состоявший из командира И. К. Лысенко, второго пилота Ф. Р. Бабичева, штурмана А. И. Величко и бортмеханика В. Н. Масекина. В салоне работала стюардесса М. Ф. Бабичева. В 21:23 (20:23 МСК) с 33 пассажирами на борту Ан-24 вылетел из тбилисского аэропорта и после набора высоты занял эшелон 6000 метров.

По маршруту небо было покрыто облаками с нижней границей 200—300 метров и верхней 4000—5000 метров, в которых наблюдалось сильное обледенение, а также была интенсивная болтанка и шёл ливневый дождь. Экипаж знал, что впереди по маршруту грозы, и видел их очаги на экране бортового радиолокатора. Также ему было известно от диспетчера зоны РДП Сухуми, что предыдущий борт обходил грозовые очаги на 15 километров севернее трассы, в связи с чем было принято решение обойти грозы уклонением на 10—15 километров севернее трассы, о чём и доложил диспетчеру в 21:02. В 21:04 самолёт выполнил правый поворот и лёг на курс 320° — на 25° от линии заданного пути. В 22:08 диспетчер связался с экипажем и предложил довернуть влево, чтобы вернуться на трассу. также он дал и разрешение снижаться до высоты 4200 метров. Но экипаж принял решение по прежнему обходить грозы с севера, при этом начав снижаться до указанной высоты. В 22:11:40 экипаж доложил о занятии высоты 4200 метров, после чего перешёл на связь уже с диспетчером подхода (ДПП). Но самого диспетчера подхода в это время поменял диспетчер зоны (РДП), который разрешил снижаться до высоты 3000 метров.

О занятии высоты 3000 метров экипаж доложил в 22:13:41. Также экипаж ошибочно посчитал, что они прошли траверз ОПРС Гали, о чём доложили диспетчеру, тогда как на самом деле они были ещё в 8—10 километрах от него. В свою очередь диспетчер зоны, не имевший допуска к работе диспетчером подхода, не контролировал полёт данного самолёта по радиолокатору и радиопеленгатору и не определил его истинного положения. Услышав доклад о прохождении траверза Гали, он дал разрешение снижаться до высоты 1200 метров курсом на ДПРМ. Неверно определивший своё местоположение, экипаж подтвердил указание и начал осуществлять снижение. В 22:14:30 летящий ночью в сплошных облаках в 25 километрах севернее трассы со скоростью 410 км/ч Ан-24 на высоте 2250 метров над уровнем моря врезался в крутой склон горы Апшара (высота 2580 метров, 15 километров южнее Кодорского хребта) в 91 километре восточнее (азимут 90°) сухумского аэропорта Бабушара и в 25 километрах северо-восточнее Гали (строго на траверзе ОПРС). Все 38 человек на борту авиалайнера погибли.

Причины

Основная причина — нарушение диспетчерским составом правил УВД и ошибка экипажа при определении местонахождения самолета при снижении в горах.

Сопутствующие факторы:

1. Нижний безопасный эшелон полета по данной трассе в районе ОПРС Гали рассчитан с нарушением. Максимальное превышение учитывалось в полосе 17 км от трассы, а не в 25 км от трассы. Таким образом, нижний безопасный эшелон полета был установлен 2 400 м, а должен был составлять 3 600 м. В результате снижение по трассе производилось ниже фактической безопасной высоты, что создавало угрозу безопасности полетов.
2. Нарушения и недостатки в организации метеообеспечения полетов.

—

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ан-24 под Гали

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!