Кенсингтонский рунический камень

Кенсингтонский рунический камень — предположительно историческая находка; каменная плита прямоугольной формы, лицевая и боковая стороны которой исписаны древними рунами. Плита состоит из осадочной горной породы граувакка, она была обнаружена в 1898 году близ города Кенсингтон, в штате Миннесота, США. Происхождение и значение этой плиты до сих пор оспаривается, некоторые учёные и историки рассматривают её как позднюю подделку.

Суть надписи на плите сводится к тому, что в 1362 году (то есть задолго до путешествия Христофора Колумба) скандинавские путешественники достигли срединной части Северной Америки.

Находка

В 1898 году американский фермер шведского происхождения У́лоф Э́ман (швед. Olof Öhman [ˈuːlɔf ˈøːman]) заявил, что он обнаружил грубо отёсанный камень под корнем тополя, когда расчищал лесистый участок от деревьев и пней перед тем, как обработать его.

Согласно свидетельству очевидцев, дерево, возраст которого был по крайней мере 10 лет, росло на небольшом холме, его корни оплели камень, лежащий на земле письмом вниз. Десятилетний сын фермера обратил внимание на высеченные знаки на камне, после чего фермер решил, что они с сыном нашли «индейский альманах». Размер плиты составлял 76 × 41 × 15 см, вес оценивался приблизительно в 90 кг.

Вскоре после обнаружения находки она была выставлена в местном банке (нет никаких свидетельств, что Улоф пытался получить за это деньги).

Текст находки

Надпись (некоторые слова из-за разрушения камня отсутствуют) на лицевой части камня гласит:

8 göter ok 22 norrmen paa opthagelse farth fro winlanth of west Wi hathe läger weth 2 skylar en thags norder fro theno sten wi war ok fiske en thag äptir wi kom hem fan X man rothe af bloth og ded AVM frälse af illum.

Двойной перевод с английского:

8 гётов и 22 норманна во время разведочного путешествия из Винланда через Запад разбили лагерь у двух утесистых островов на расстоянии однодневного перехода к северу от этого камня. Мы вышли из лагеря и ловили рыбу один день. Когда мы вернулись, то нашли 10 людей красными от крови и мертвыми. Аве Мария, спаси от зла.

На ребре камня видна следующая запись:

har X mans we hawet at se äptir wore skip 14 thag rise from theno odh Ar wars Herra 1362.

Двойной перевод с английского:

У нас есть 10 человек из нашей партии у моря для наблюдения за нашим кораблем в 14 днях пути от этого острова. Год 1362.

Английский перевод данного текста был выполнен скандинавским лингвистом К. М. Нильсеном в 2001 году (обычный современный швед едва ли сможет разобрать значение надписи). Аббревиатура AVM (Ave Maria) исторически оправдана, так как скандинавские исследователи того времени были католиками. Более ранние переводы обычно интерпретировали слово skylar как рифы (или маленькие, скалистые острова), но исследование Нильсена предполагает, что это значение маловероятно.

Примерами лингвистического спора являются шведские термины «opthagelse farth» (путешествие либо исследование) и «updagelsfard», использование которых не найдено ни в старошведском, ни в стародатском, ни в средненидерландском, ни в средненижненемецком языках в XIV—XV веках. Правильнее было бы использовать слово «upptäcktsfärd». Однако при разговоре с Холандом (купившим камень у Эмана) в 1911 году лексикограф старошведского словаря Содеруолл (Soderwall) обратил внимание, что его работа была ограничена спасением юридического документа, написанного на формальном и неестественном языке, и что корень слова «opdage» мог быть позаимствован из немецкого языка. Однако лингвисты, критически относящиеся к подлинности документа, настаивают, что это слово является неологизмом, и напоминают, что шведский писатель Густав Шторм (Gustav Storm) в конце XIX века часто использовал это слово в серии заметок о викингах в норвежских газетах, распространяемых в штате Миннесота.

Исследования

После открытия находку начали связывать с путешествием норманнского мореплавателя Лейфа Эриксена в 999 году к берегам Северной Америки, названной им Винланд. Находка также возобновила интерес к викингам, раздуваемый приверженцами романтического национализма. Спустя 5 лет датские археологи подтвердили, что средневековые суда вполне могли доплыть до берегов Северной Америки. Между Швецией и Норвегией возникло некоторое трение из-за недавнего (1905) провозглашения независимости последней: некоторые норвежцы утверждали, что камень являлся шведской подделкой, а шведы утверждали то же про норвежцев.

Поскольку ошибочно предположили, что надпись сделана на древнегреческом языке, то находка была отправлена в Греческий отдел Университета Миннесоты. В Университете надпись была прочитана и переведена профессором скандинавских языков и литературы Олаусом Дж. Бреда (Olaus J. Breda), чьё знание языка рун впоследствии было оспорено рядом исследователей. Бреда сделал вывод, что это подделка, и передал копию надписи лингвистам в Скандинавии. Норвежский археолог Олуф Рюгх (Oluf Rygh), наряду с другими лингвистами, на основании письма Бреда также сделал заключение, что это надпись — мошенничество, хотя самого камня он никогда не видел. Археологических свидетельств раннего присутствия скандинавов в Америке не было ещё полвека, и идея блуждающих викингов в штате Миннесота в то время казалась большинству академиков невероятной.

Затем артефакт был отправлен в Северо-Западный Университет в Чикаго, где учёные либо интерпретировали его как шутку, либо просто не смогли перевести, после чего возвратили обратно Улофу. После этого Улоф положил его надписью вниз у дверей своего амбара, используя в качестве порога (спустя годы сын Улофа сказал, что это неправда и они использовали его как навес). В 1907 году камень был продан, предположительно за 10 долларов, Хьялмару Холанду (Hjalmar Holand), выпускнику Университета Висконсина. Холанд возобновил публичный интерес к находке, и дальнейшие исследования были проведены геологом Ньютоном Х. Уинчеллом (Newton Horace Winchell) и лингвистом Джорджом Фломом (George Flom), которые опубликовали результаты своего исследования в 1910 году.

Согласно Уинчеллу, возраст тополей, находившихся вблизи того, под которым была сделана находка и сходных с ним по размеру, по количеству колец оценивался приблизительно в 40 лет. Поскольку окружающая территория была заселена только в 1858 году, вряд ли по этой причине находка являлась подделкой. К тому же Уитчелл пришёл к выводу, что наклон камня говорит о том, что надписи на нём примерно 500 лет. В свою очередь, Флом обнаружил очевидное расхождение между рунами, использованными в надписи, с теми образцами, которые использовались в XIV веке. К тому же лингвистические формы рун не соответствовали письменным примерам, сохранившимся с того времени.

Большинство споров о подлинности надписи было основано на очевидном конфликте между лингвистическим и физическим свидетельствами. Тот факт, что находка была обнаружена шведским фермером во времена всплеска интереса к культуре викингов, бросает тень скептицизма на подлинность надписи.

Холанд забрал находку в Европу, и пока газеты Миннесоты горячо обсуждали подлинность находки, шведские лингвисты быстро отвергли камень.

В течение последующих 40 лет Холанд изо всех сил пытался склонить общественное мнение на свою сторону, написав несколько статей и книг на эту тему. Он достиг некоторого успеха в 1949 году, когда камень был выставлен на обозрение в американском комплексе музеев Смитсоновского института. После этого профессора Уильям Талбитцер (William Thalbitzer) и С. Р. Хаген (S. R. Hagen) выпустили несколько публикаций в защиту находки. Однако нашлись и противоположные мнения скандинавских лингвистов, таких как Свен Янссон, Эрик Молтк, Гарри Андерсон и K. М. Нильсен (вместе с известной книгой Эрика Вальгрена (Erik Wahlgren)).

Вместе с Вальгреном, историк Теодор Блеген (Theodore Blegen) категорически утверждал, что Эман в качестве шутки вырезал надпись сам, возможно с помощью других жителей Кенсингтона. Следующим шагом в расследовании стало опубликование в 1976 году сделанной несколькими годами ранее магнитофонной записи, на которых Уолтер Гран свидетельствует, что его отец Джон признал в 1927 году, что Эман сам сделал надпись. Однако это свидетельство было получено из третьих рук, то есть Джон услышал это от других людей. К тому же запись была представлена как предсмертная исповедь, хотя Уолтер Гран жил ещё несколько лет и с тех пор ничего не говорил о камне. Намного позже, в 2005 году, появились сведения, что Гран просто ревновал к вниманию, уделяемому Эману. Как бы то ни было, камень до сих пор широко считается подделкой.

Вопрос о возможности скандинавского происхождения надписи был вновь поднят в 1982 году, когда лингвист Роберт Хол (Robert Hall) из Корнелльского университета опубликовал книгу, исследовав методы критиков подлинности. Он выдвинул предположение, что отдельные филологические проблемы надписи могли быть результатом нормальных диалектных отклонений в старошведском языке того времени. Далее, он утверждал, что критики были не в состоянии рассмотреть физические свидетельства, которые он нашёл заслуживающими доверия.

В 1983 году Ричард Нилсен (Richard Nielsen), инженер и языковой исследователь из Хьюстона, изучил руны на камне и лингвистику того времени, и опротестовал доводы критиков подлинности документа. Например, руна, которую интерпретировали как букву J (и таким образом обосновывали подделку), могла интерпретироваться как редкая форма руны L, найденная только в нескольких рукописях XIV столетия. Он также отметил, что диалект письма, в отличие от общего диалекта шведов, использовался в области Бохуслен на юге Швеции, рядом с границами Дании и Норвегии, и являлся диалектической формой пересекающихся языков.

Столетие спустя

В декабре 1998 года, спустя более чем сто лет после того, как камень с рунами был найден, впервые с 1910 года был проведён детальный физический анализ находки. Он включал в себя фотографирование с помощью микроскопа в отраженном свете, исследование вещества и сканирование электронным микроскопом. В ноябре 2000 года геолог Скотт Ф. Уолтер (Scott F. Wolter) представил предварительные результаты исследования. Он предположил, что, в связи с наклоном, камень в его основании подвергся длительному процессу, возраст которого он оценил в 50-200 лет.

В частности, он обратил внимание на полную потерю слюды на надписанной поверхности камня. Аналогичные образцы сланцевых могильных камней в штате Мэн, чей возраст оценивается в 200 лет, показали значительную потерю пирита, но не его полную потерю, как у находки. Учитывая, что образцы могильных камней находились в отличных условиях, сравнение позволило предположить, что камень был похоронен задолго до того, как там поселились первые европейцы в 1858 году.

Некоторые критики всё же обратили внимание на хорошо сохранившуюся выдолбленную надпись, удивляясь стойкости материала за столетия меняющихся погодных условий. Однако, обратная часть камня хорошо сохранила царапины, оставшиеся с ледникового периода, возраст которых исчисляется тысячами лет.

В 2001 году в книге «Викинги и Америка» (The Vikings and America) бывший профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Эрик Вальгрен описал лингвистические отклонения в записи и высказался в пользу подделки.

В статье «The Kensington Runestone: Approaching a Research Question Holistically», опубликованной в 2005 году, археолог Алиса Бек Кехо (Alice Beck Kehoe) ссылается на сообщения о контактах местного исконного населения, предшествующих дате, указанной на камне, с «пришельцами», что позволяет ей сделать вывод о возможности экспедиции европейцев в XIV веке.

См. также

• Некоторые неуместные артефакты

Ссылки

• [www.historiska.se/exhibitions/kensington/index-e.html Museum of National Antiquities in Sweden: The riddle of the Kensington Runestone]
• Kehoe, Alice Beck. [www.amazon.com/gp/product/1577663713/103-6173452-5415845?v=glance&n=283155 The Kensington Runestone: Approaching a Research Question Holistically, Waveland Press, 2005.]
• [www.runestonemuseum.org/ Runestone Museum in Alexandria, Minnesota]
• [www.mysterynet.mb.ca/northriver/Kensington%20stone.html The mystery of the Kensington Stone]
• [www.byu.edu/sasslink/pdf/krs.pdf Nielsen’s paper at Scandinavian Studies (pdf file)]
• [www.historiska.se/exhibitions/kensington/en/art_runor.html Joint statement by Nielsen and Williams for The Museum of National Antiquities (other pages on runestone also available at this site)]
• R. Nielsen, S. F. Wolter. [www.kensingtonrunestone.com/ The Kensington Runestone: Compelling New Evidence] (2005)
• [kensingtonmn.com/runestonepg.html Kensington, Minnesota’s page on the stone]
• American Linguists Keith and Kevin Massey’s research on the Kensington Stone [home.att.net/~phaistosdisk/ken.html Mysteries of History Solved]

Отрывок, характеризующий Кенсингтонский рунический камень

В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.