Киликийские цари
Поделись знанием:
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ниже представлен список правителей Киликии в эллинистическое время (от македонского завоевания до присоединения к Риму).
Содержание
Македонские сатрапы Киликии
Киликия была присоединена к владениям Александра Македонского в 333/332 году до н. э.. В 306 году до н. э. Антигон Монофтальм, среди владений которого была и Киликия, принял царский титул.
- 333—324 годы до н. э.: Балакр, сын Никанора.
- 324—321 годы до н. э.: Филота.
- 321—319 годы до н. э.: Филоксен.
- 319—316 годы до н. э.: Эвмен из Кардии, сын Гиеронима.
- 316—306 годы до н. э.: Антигон I Одноглазый , сын Филиппа (из Элимеи) (царь с 306 года до н. э.).
Цари Киликии
К царству Антигона I Одноглазого в 306—301 годы до н. э.
- 301—300 до н. э.: Плистарх I, сын Антипатра (регента Македонии 321—319), брат Кассандра (царя Македонии 305—298).
- 300—295 до н. э.: Деметрий I Полиоркет [Осаждающий], сын Антигона I.
К государству Селевкидов в 295—246 до н. э.
К государству Птолемеев в 246—197 до н. э.
К государству Селевкидов в 197—103 до н. э.
Раздел Киликии на Киликию Педиаду и Киликию Трахею с 103 до н. э.
Цари Киликии Педиады
Киликия Педиада (греч. Κιλικία Πεδιάς — Киликия Низменная) или Киликия Кампестрис (лат. Cilicia Campestris — Киликия Равнинная) — восточная равнинная часть Киликии со столицей в Тарсе.
К государству Селевкидов в 103—83 до н. э.
К Великой Армении в 83—69 до н. э.
К государству Селевкидов в 69—63 до н. э.
К Риму в 63—39 до н. э.
- 63—31 до н. э.: Таркондимот I Филантоний [Приятель Антония], сын Стратона (из Гиераполя) (правитель области Аман до 63, топарх с 63, царь с 39).
- 31—30 до н. э.: Филопатор I, сын Таркондимота I (низложен Октавианом Августом за поддержку Марка Антония его отцом).
К Риму в 30—20 до н. э.
- 20 год до н. э.— ??? : Таркондимот II, сын Таркондимота I.
- ??? — 17 год: Филопатор II, сын Стиракса и Юлии (дочери Таркондимота I).
К Риму с 17 н. э.
Цари Киликии Трахеи
Киликия Трахея (греч. Κιλικία Τραχεία — Киликия Суровая) или Киликия Аспера (лат. Cilicia Aspera — Киликия Грубая) — западная гористая часть Киликии со столицей в Аназарбе.
К Риму в 103—39 до н. э.
- 39—36 до н. э.: Полемон I Эвсеб [Благочестивый], сын Зенона (ритора из Лаодикеи на Лике) (царь Понта 36—8 до н. э.).
- 36—31 до н. э.: Клеопатра I (VII) Тея [Богиня] Филопатра [Любящая Отца] Филадельфа [Любящая Брата], дочь Птолемея XII египетского и Клеопатры V египетской (царица Египта 51—30 до н. э.).
- 34—31 до н. э.: Птолемей I Филадельф [Любящий Брата], сын Марка Антония и Клеопатры I (VII) (царь Сирии, Финикии и Киликии).
- 31—25 до н. э.: Аминта I, сын Дийтала (секретаря Дейотара I галатского) (царь Писидии с 39; царь Галатии, Ликаонии, Памфилии с 36).
К Риму в 25—20 до н. э.
- 20 до н. э. — 17 н. э.: Архелай I Сисин Филопатор [Любящий Отца], сын Архелая (теократа Команы Понтийской), внук Архелая (царя Египта в 57—55 до н. э.), правнук Атенаиды II (дочери Ариобарзана I каппадокийского) (царь Каппадокии 36 до н. э.—17 н. э.).
- 17—36: Архелай II, сын Архелая I.
К Риму в 36—38 н. э.
- 38—39: Антиох I (IV) Эпифан [Славный], сын Антиоха III коммагенского (царь Коммагены 38—72) [1ое правление].
К Риму в 39—41 годы
- 41—72: Антиох I (IV) Эпифан [Славный], сын Антиоха III коммагенского (царь Коммагены 38—72) [2ое правление].
- 72—72: Антиох II (V) Эпифан [Славный], сын Антиоха I (IV) (соправитель брата).
- 72—72: Антиох III (VI) Каллиник [Добрый Победитель], сын Антиоха I (IV) (соправитель брата).
- 72—74: Иотапа I, дочь Антиоха I (IV), жена Александра I (соправительница мужа, правила в Элеуссе)
- 72—74: Александр I, сын Тиграна VI (царя Великой Армении 60—62 н. э.), муж Иотапы I (соправитель жены, правил в Элеуссе).
К Риму с 72/74 года
Теократы Ольбы
Ольба — древний город в западной Киликии со знаменитым храмом Зевса. Верховные жрецы, бывшие также правителями (теократами) города и соседних племён кеннатов и лалассеев, выводили свой род от мифического Тевкра — сына Теламона и брата Аякса Великого (одного из героев «Илиады»).
- 70-е гг. — 50-е гг. до н. э.: Зенофант I, сын Тевкра, сына Зенофанта.
- 50-е гг. — 31 до н. э.: Ада I, дочь Зенофанта I, жена Эанта I.
- 50-е гг. — конец I века до н. э.: Эант (Аякс) I, муж Ады I.
- конец I века до н. э. — 11 н. э.: Тевкр I, сын Эанта I и Абы I.
- 11—17: Эант (Аякс) II, сын Эанта I или Тевкра I.
- 17—36: Полемон I (Марк Антоний Полемон Пифодор), сын Полемона I понтийского и Пифодориды I понтийской (царь Понта 3 до н. э.—17 н. э., соправитель матери).
К Риму в 36—41 годы
- 41—69: Полемон II Филопатор [Любящий Отца], сын Котиса VIII фракийского и Антонии I Трифены (дочери Полемона I понтийского и Пифодориды I понтийской) (царь Понта 38—64; царь Ольбы Киликийской с 64 года).
К Риму с 69 года
Напишите отзыв о статье "Киликийские цари"
Литература
- М. Г. Абрамзон: «Римское владычество на Востоке: Рим и Киликия (II век до н. э. — 74 г. н. э.)». — СПб, Изд-во «Акра», 2005.
- P. Truhart: «Regents of Nations. Systematic Chronology of States and Their Political Representatives in Past and Present. A Biographical Reference Book, Part 1: Antiquity Worldwide». — München, «Saur», 2000.
- Абрам Ранович: «Восточные провинции Римской империи в I—III вв.». — Москва, Изд-во АН СССР, 1948.
- Страбон: «География» (в 17 книгах).
| Эллинистические правители |
| Цари Македонии | Цари Египта | Цари Сирии | Цари Фракии | Цари Пергама | Цари Греко-бактрийского и Греко-индийского царств | Цари Вифинии | Цари Понта | Цари Коммагены | Цари Каппадокии | Цари Галатии | Цари Пафлагонии | Цари Киликии | Цари Боспора |
Отрывок, характеризующий Киликийские цари
– Да меня то поцелуй!– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
