Кульмское право

Ку́льмское пра́во, кульмское (хелмское, хелминское) городское право  (нем. Kulmer Recht, лат. Jus Culmense vetus) — совокупность правовых норм и представлений, распространенных в Пруссии в XIII—XV веках, основанных на Кульмской грамоте и последующих привилегиях Тевтонского ордена колонистам и развивавшихся под влиянием Кульмского верховного суда. Названо по городу Кульм (нем. Kulm; Culm), ныне — Хелмно (польск. Chełmno) в Польше.

Кульмское право — публично-правовой акт, установивший правовые нормы взаимоотношений между горожанами и администрацией Тевтонского ордена. Оно включило в себя часть норм магдебургского права (судебная система), фламандского права (наследственное право).

История формирования и развития

К XIII веку в Германии существовал механизм восприятия городских прав и развиты их нормы. Это способствовало созданию Тевтонским орденом правовой базы новых поселений в ходе завоевания Пруссии.

Первый вариант Кульмского городского права (28 декабря 1233 года) был обнародован в Торне (нынешний польский город Торунь) от имени магистра Тевтонского ордена Германа фон Зальца. Затем этот документ хранился в городской ратуше Кульма, но сгорел в 1244 году во время прусского восстания. Привилегии были возобновлены 1 октября 1251 года с небольшими отличиями.

Нормы взаимоотношений между горожанами и орденской администрацией условно делятся на четыре основные группы. Первая группа правовых норм определяет права и обязанности горожан. В них определяются границы земель городов, предоставляемых горожанам в совместное пользование для хозяйственной деятельности, места рыбного промысла. Горожанин не имел частной собственности на землю, платил ренту, но мог передавать землю по наследству. Часть земли могла продаваться. Для покупателя земли устанавливалась (в случае необходимости) воинская повинность (это одна из отличительных черт кульмского права — если горожанин не мог нести службу или намеревался уехать из города, он должен был возместить ущерб и мог потерять часть имущества). Таким путём формировалось сословие бюргеров и, в то же время, проявлялись элементы крепостной зависимости.

Вторая группа правовых норм определяла систему судопроизводства и разграничивала юрисдикцию городской общины и Тевтонского ордена. Жители города ежегодно избирали судей. Городской суд получал в своё распоряжение часть штрафных сборов (в первую очередь, за небольшие правонарушения). По сравнению с магдебургским судебным правом (нормы которого использовались при отправлении правосудия) штрафные санкции были вдвое меньше.

Высшей апелляционной инстанцией для всех городов являлся совет города Кульма.

Наказания за наиболее тяжкие преступления согласовывались с орденскими властями.

Третью группу правовых норм составляли нормы, определявшие права Тевтонского ордена, который провозглашался властелином всей Пруссии, её территории и природных богатств (особое внимание обращалось на закрепление за орденом права охоты на бобров и запрет ловли пресноводной рыбы неводом).

Орден оставлял за собой право переправы людей через Вислу со взиманием пошлины.

Права Ордена были столь детально прописаны, что в них даже упоминалось, что Орден должен получать правую лопатку от добытой горожанами дичи.

Орден не мог покупать в городах дома, при получении недвижимости по завещанию был обязан использовать её так же, как использовал предыдущий хозяин.

Четвёртая группа правовых норм имела общий характер, устанавливая унифицированную систему мер, денег, освобождала орденские земли от пошлин.

Кульмское право применялось до XVI века, однако городское право не потеряло статус с образованием на землях Тевтонского ордена герцогства Пруссия.

Польский король Казимир IV установил обязательным применение в Польше кульмского права, но шляхта была недовольна этим решением, считая, что ущемляются её права, и в 1598 году было издано решение, которым за шляхтой обеспечивались её привилегии.

Окончательно кульмское право в Пруссии было упразднено в 1620 году, а в Польше — с её разделом.

Основные города, воспринявшие кульмское право

(Приведены современные названия городов)

В Пруссии

• Хелмно — 1233
• Квидзын — 1233
• Торунь — 1233
• Кёнигсберг — 1286
• Грудзёндз — 1291
• Илава — 1305
• Бродница — 1317
• Любава — 1326
• Моронг — 1327
• Решель — 1337
• Тухоля — 1346 (повторная рецепция, первая — в XIII веке)
• Гданьск — 1343 (с 1224 — любекское право, с 1295 — магдебургское право, упразднённое великим магистром Тевтонского ордена)
• Дзялдово — 1344
• Бытув — 1346
• Ольштын — 1353
• Кентшин — 1357
• Бялы-Бур — 1382
• Клайпеда — 1475 (повторная рецепция, первая в 1254 году, затем принималось любекское право)

В Польше (Мазовецкое княжество)

• Плоцк — 1237
• Варшава — около 1300 (по другим данным — 1334)
• Ружан — 1378
• Гостынин — 1382
• Цеханув — 1400
• Ломжа — 1418
• Тыкоцин — 1425
• Пшасныш — 1427
• Пясечно — 1429
• Млава — 1429
• Радзымин — 1475

См. также

• История права Германии
• Любекское право
• Магдебургское право
• Саксонское зерцало

Литература

• Рогачевский А. Л. Очерки по истории права Пруссии XIII—XVII вв. (По материалам рукописных собраний Берлина и Санкт-Петербурга). СПб.: Юридический институт (Санкт-Петербург), 2004. 496 с. ISBN 5-86247-040-9
• Danuta Maria Janicka. Prawo karne w trzech rewizjach prawa chełmińskiego z XVI wieku. Toruń: TNT, 1992. ISBN 83-85196-50-1

Ссылки

• [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Pravo/Article/Kach_GorPr.php Качанов Р. Ю. Городское право орденских городов]

Отрывок, характеризующий Кульмское право

Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]