Культура Кореи

Эта статья о традиционной культуре Кореи; о современной культуре см. статьи культура Северной Кореи и культура Южной Кореи.

Существующее современное разделение Кореи на Северную и Южную привело и к разделению в современной культуре; несмотря на это, традиционная культура Кореи объединяет оба государства своей более чем 5000-летней историей, и считается одной из старейших.

Традиционное искусство

Музыка

Музыка в Корее развивалась под китайским влиянием, однако незадолго до японской оккупации народные музыкальные жанры испытали сильный подъём, благодаря чему возникли такие жанры как пхансори, сиджо, санджо, кагок и другие. Традиционные инструменты, такие как тэгым, каягым и чангу, используются при исполнении классических произведений.

Танец

Как и в музыке, существует разделение на придворные и народные танцы. Распространенными придворными танцами являются чонджэму, исполняемые на банкетах, и ильму — во время проведения конфуцианских ритуалов. Чонджэму делятся на исконные (хянгак чонджэ) и пришедшие из Центральной Азии и Китая (тангак чонджэ). Ильму делятся на гражданские (мунму) и военные (муму). Множество костюмированных представлений или танцев исполняется в разных районах Кореи.

Традиционная хореография придворных танцев нашла отражение в разнообразной современной продукции.

Живопись

Самые ранние картины, найденные на Корейском полуострове, — доисторические петроглифы. С проникновением буддизма из Индии через Китай, в стране появились другие разнообразные техники. Очень быстро они стали основными, хотя местные техники сохранились и развивались далее.

Популярной тенденцией в живописи стал натурализм с такими мотивами как реалистичные пейзажи, цветы и птицы. Большинство картин выполнено чернилами на тутовой бумаге или шёлке.

В XVIII веке местные техники сильно продвинулись, в основном в области каллиграфии и гравировки печатей.

В Северной Корее искусство находится под влиянием традиций и реализма. Картина Чжон Сона «Пик Чхоннё горы Кумган» — классический пример корейского пейзажа с возвышающимися утёсами, скрытыми туманом.

Ремёсла

В Корее производится ряд уникальных изделий ручной работы. Большая часть из них предназначена для ежедневного использования, поэтому практичность намного важнее эстетичности этих работ. Традиционно самыми популярными материалами являются металл, дерево, ткань, лак и глина, но в отдельных случаях в последнее время используется бумага, стекло или кожа.

Древние изделия ручной работы, такие как красная и чёрная керамика, во многом схожи с гончарными изделиями Китая вдоль Хуанхэ. Найденные реликвии Бронзового века, впрочем, сильно отличают и более искусны.

Множество изделий тонкой работы были найдены при раскопках, включая позолочённые короны, кувшины и горшки с различными орнаментами. В период Корё было распространено использование бронзы. Латунь, являющаяся сплавом меди и одной трети цинка, был также довольно популярным материалом. Династия, впрочем, более известна своими изделиями из селадона.

В ходе периода Чосон популярны были изделия из фарфора, украшенные синими рисунками. В то же время развивалась работа по дереву, что привело к появлению искусно сделанной мебели, такой как комоды, шкафы и столы.

Керамика

Использование глиняных изделий на Корейском полуострове уходит корнями в неолит. История корейской керамики продолжительная и включает создание ранних ритуальных и декоративных изделий. В период трёх государств гончарство процветало в Силле. Глиняные изделия обрабатывались особым огнём, что привело к образованию специфического серо-голубого селадонового цвета. Поверхность украшалась разнообразными геометрическими узорами.

В период Корё стали популярными нефритово-зелёные изделия из селадона. В XII веке были разработаны новые методы инкрустации, позволив создавать более изощренные украшения в разных цветах. Эвелин Маккуне пишет: «В XII веке производство керамики достигло своего совершенства. Несколько новых видов появилось за четверть века, один из которых, инкрустирование, может считаться полностью корейским открытием». Ни в Китае, ни в Японии не производили инкрустированный селадон, уникальный для изделий Корё.

В XV веке стал популярен белый фарфор. Вскоре он стал популярнее селадона. Белый фарфор часто украшался или раскрашивался медью.

В ходе Имджинской войны в XVI веке, множество гончарных изделий были похищены Японией, где оказали сильное влияние на японскую керамику. Множество известных японских гончарных родов и ныне могут отследить свои корни к этим захваченным Японией в ходе завоевания Корейского полуострова.

В поздний период Чосон (конец XIX века) стал популярным сине-белый фарфор.

Обычаи

Архитектура

Места обитания традиционно выбираются с помощью геомантии. Несмотря на то, что геомантия была жизненно важной частью культуры Кореи и шаманизма с доисторических времён, геомантия позже заново попала в Корею из Китая в период трёх государств.

Дом должен быть построен напротив холма и обращён лицом на юг, чтобы получать как можно больше солнечного света. Подобное расположение домов популярно и в современной Корее. Геомантия так же оказала влияние на форму зданий, их расположении и выбор материала.

Традиционные корейские дома организуются в внутреннее крыло (анчхэ) и внешнее крыло (саранчхэ). Конкретная планировка зависит от региона и достатка семьи. Тогда как аристократы используют внешнее крыло для приёмов, более бедные люди держат в нём скот. Чем больше достаток семьи, тем больше дом. В то же время, для любой семьи запрещено иметь дом более 99 кан, за исключением короля. Кан — расстояние между двумя опорами, используемыми в традиционных домах.

Внутреннее крыло обычно состоит из общей комнаты, кухни и холл с деревянным полом. В ним может быть присоединено больше комнат. В бедных крестьянских семьях может не быть внешнего крыла. Обогреваемые полы (ондоль) используются в Корее с доисторических времен. Основные материалы, используемые при строительстве, это древесина, глина, кафель, камень и соломы. Из-за использования древесины и глины в прошлом немногие старые здания сохранились до нынешних времён. Ныне люди обычно живут в квартирах и более модернизированных жилищах.

Старейший и наиболее примечательный из памятников корейской архитектуры — дворец Кёнбоккун в Сеуле («дворец солнечного света и счастья»), построенный в 1394 году. Дворцовый комплекс разделен на несколько частей-павильонов. Вокруг тронного зала Кынджончжон располагались личные покои короля Тхэджо (годы правления — 1392—1398), основателя династии Чосон. Один из павильонов, Кёнхверу, расположен в центре лотосового пруда.

Сады

Принципы построения как храмовых, так и частных садов, одинаковы. В основном на стиль садов оказал влияние шаманизм. Шаманизм связан с природой и мистикой и выделяется предельным вниманием к деталям пейзажа. В отличие от садов Китая и Японии, в которых наличествуют элементы, сделанные людьми, в корейских избегается всё искусственное, сады стараются выглядеть даже более «природными», чем сама природа.

Лотосовый пруд — важная деталь в корейском саде. Если в саду имеется настоящий ручей, то рядом обычно строится павильон, позволяющий с удовольствием наблюдать за водой. Также часто встречаются многоуровневые клумбы.

Пхосокчон рядом с Кёнджу был организован в период Силла. В нём подчёркивается важность воды в традиционных садах. В конце существования государства Силла, гости короля сидели вдоль русла и общались, пока чаши с вином плавали между ними.

Наряд

См. также: Ханбок и Список предметов корейской одежды

Традиционный корейский костюм, известный как ханбок (한복, 韓服) (или чосонот в КНДР), носимый с древних времён. Ханбок состоит из блузки (чогори) и юбки (чхима). Традиционная шляпа называется кванмо.

В соответствии с социальным статусом корейцы одеваются по-разному, что делает одежду важным отличительным признаком социального положения. Впечатляющие, но порой громоздкие, костюмы носятся правящим классом и королевской семьёй. Так же высшие классы используют ювелирные украшения для выделения от обычных людей. традиционным украшением для женщин является подвеска в форме какого-либо элемента природы, сделанная из драгоценных камней, к которым присоединена ленточка шёлка.

В зимнее время люди носили хлопковые наряды. Мех также был распространён.

Ханбок бывает разным в зависимости от цели ношения: ежедневное, церемониальное и особое платье. Церемониальные наряды носятся в формальных случаях, включая первый день рождения ребенка (тольджанчхи), свадьбу и похороны. Особые платья предназначены для официальных случаев или шаманских ритуалов.

Ныне ханбок всё ещё надевают в формальных случаях, хотя ежедневно уже не используют. Впрочем, старшее поколение временами носит ханбок, так же, как и представители аристократических семей, оставшихся с времён династии Чосон.

Кухня

См. также: Корейская придворная кухня

Рис — основная еда в Корее. Из-за того, что страна по сути до последнего времени аграрной, рецепты совершенствовались опытом веков. Основными культурами в Корее являются рис, ячмень и бобы, хотя используется и множество других. Рыба и другие морепродукты также являются важной частью, так как Корея расположена на полуострове.

Рецепты, использующие брожение, были открыты в ранние годы. В том числе квашенная рыба и овощи. Подобная еда обеспечивала необходимые белки и витамины зимой.

Отличительной особенностью храмовой кухни является то, что в ней не используется пять самых сильных ингредиентов корейской кухни: чеснок, зелёный лук, дикий лук-рокамболь, лук-порей и имбирь), - и мясо.

Традиционными блюдами являются ссамбап, пулькоги, синсолло, кимчхи, пибимпап и куджольпхан.

Ссылки

• [www.koreasociety.org/dmdocuments/2005-07-25-origins-byington.mp3 Korea Society Podcast: The Origins of Koreans and Their Culture — Part I]
• [www.koreasociety.org/dmdocuments/2005-07-25-origins-byington2.mp3 Korea Society Podcast: The Origins of Koreans and Their Culture — Part II]
• [old-koreaphotos.wikispaces.com Проект, посвящённый ранним фотографиям, снимавшим бытовые сцены, здания 1895—1930]

Отрывок, характеризующий Культура Кореи

– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.