Три корейских государства
| Три корейских государства | |
|---|---|
| |
| Три корейских государства в конце V века | |
| Корейское название | |
| Транскрипция | Самгук |
| Хангыль | 삼국 |
| Ханча | 三國 |
«Три коре́йских госуда́рства» — так называют раннефеодальные корейские государства Когурё, Пэкче и Силла, которые в период с I века до н. э. по VII век н. э. занимали Корейский полуостров и Маньчжурию. Эти государства сложились в ходе борьбы против китайских завоевателей. В так называемый период трёх государств и ранее здесь также существовали другие, более мелкие племенные образования и государства, в том числе Кая, Тонъе, Окчо, Пуё, Осан, Тамна и т. д.
История
Согласно летописной традиции, период трёх государств начался в 57 году до н. э., когда государство Саро (позднее названное Силла) в юго-восточной части полуострова добилось автономии от китайской имперской династии Хань. Государство Когурё, расположенное к северу и югу от реки Ялуцзян (корейское название — Амноккан), которая в наше время разделяет Китай и КНДР, добилось независимости от Китая в 37 до н. э.. В 18 до н. э. два сына правителя Когурё, не желая сражаться за наследство, бежали из страны и основали государство Пэкче на юго-западе полуострова. Столицей Пэкче являлся Хансон (современный Кванджу), а впоследствии — Унчхон (современный Конджу), и наконец — Собури (современный Пуё). В I веке н. э. от Пэкче отделилась Кая.
Падение Ханьской династии в начале III века избавило три корейских государства от необходимости противостоять внешней угрозе. Культура у всех трёх государств была общей. Начиная с I века н. э. среди высших кругов корейского общества начало распространяться конфуцианство, которое позднее было полностью вытеснено буддизмом.
Когурё, самое крупное из трёх государств, имело в разные периоды своей истории две разные столицы — Хвандо (ныне Цзиань на китайском берегу реки Ялуцзян) и Пхеньян. Когурё, изначально возникшее на границе с Китаем, постепенно расширило свои владения за счёт Маньчжурии. Культурное влияние Китая сохранялось до конца IV века, когда в 372 году в качестве официальной религии был принят буддизм. Примерно в то же время это произошло и в Пэкче. Господство Пэкче распространилось почти на половину южной части полуострова.
Государство Саро в первой половине IV века полностью присоединило к себе Кая. В 503 году оно сменило своё название на Силла. Столица Силла — современный Кёнджу. Буддизм стал здесь официальной религией в 528 году.
С расширением территории трёх корейских государств между ними началась борьба за преобладание на всём Корейском полуострове, которую стремились использовать в своих целях феодальные правители Китая. Император Ян-ди в 612 году снарядил огромную армию и отправил её в поход с целью завоевания Когурё, но потерпел поражение.
Китайская династия Тан с 644 года предприняла ряд безуспешных походов против Когурё. Лишь союз с Силла позволил династии Тан в 660 году разгромить вначале армию Пэкче, а уже в 668 году — Когурё. Танская династия надеялась закрепить за собой все земли Когурё и Пэкче, но натолкнулась на сопротивление местного населения, поддержанное её прежним союзником — государством Силла, которое начало борьбу за преобладание на Корейском полуострове. В результате в 676 году танские войска были изгнаны из Когурё и Пэкче, и государству Силла удалось к VIII веку объединить всю территорию Корейского полуострова к югу от реки Тэдонган.
Таким образом завершился период трёх корейских государств и началась история объединённого государства Силла.
Слово «Самгук», означающее по-корейски «Три государства», использовалось в корейских названиях классических текстов «Самгук Саги» и «Самгук Юса» .
Напишите отзыв о статье "Три корейских государства"
Ссылки
- [koreamuseum.ru/samgukmunhwa.html Культурные особенности Силла, Пэкче и Коре]
- [gumilevica.kulichki.net/HE2/he2108.htm Корея в период трёх государств]
- [web.archive.org/web/20070913033223/vestnik.tripod.com/articles/baekje-travel.html Сеульский Вестник. Путешествие в Пэкче]
Отрывок, характеризующий Три корейских государства
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
