Линейка (фильм)

Линейка
The Lineup
Жанр	Криминальный триллер Фильм нуар
Режиссёр	Дон Сигел
Продюсер	Джейми Дел Валле
Автор сценария	Стерлинг Силлифант
В главных ролях	Эли Уоллах Роберт Кит Уоррен Андерсон
Оператор	Хэл Мор
Композитор	Миша Бакалейникофф
Кинокомпания	Коламбиа пикчерс
Длительность	86 мин
Страна	США США
Язык	английский
Год	1958
IMDb	ID 0051866
Выход фильма «Линейка» (оригинальное название — The Lineup)

К:Фильмы 1958 года

«Линейка» (англ. The Lineup) — американский криминальный триллер режиссёра Дона Сигела, вышедший на экраны в 1958 году.

В основу фильма положен полицейский телесериал «Линейка», который шёл на радиоканале CBS в 1950—1953 годах и на телеканале CBS в 1954—1960 годах. Актёр Уорнер Андерсон играет в фильме ту же роль лейтенанта Бена Гатри, которую он играет и в телесериале. Однако его напарник из сериала заменён на инспектора Элла Куайна, роль которого играет Эмиль Мейер.

Несмотря на тесную связь с одноимённым сериалом, в основу фильма положена оригинальная история, написанная сценаристом Стерлингом Силлифантом. В центре внимания картины находятся личности двух психопатических наёмных убийц, которым поручено изъять несколько упаковок с героином, которые ничего не подозревающие туристы, прибывшие на корабле из Азии, ввезли в Сан-Франциско.

Фильм относится к поджанру полицейский процедурал, также называемому «полудокументальным стилем», где большое внимание уделяется детальному показу оперативных методов полиции, деятельности специальных лабораторий и применяемых технических средств. К этому поджанру фильма нуар относятся также такие картины, как «Сборщики налогов» (1947), «Обнажённый город» (1948), «Он бродил по ночам» (1948), «Улица без названия» (1948) и многие другие.

Целый ряд сцен фильма снят на натуре на улицах Сан-Франциско конца 1950-х годов, в том числе на шоссе Эмбаркадеро (которое в то время ещё строилось) и в парке развлечений Сатро. Как отмечает журнал «Variety», «лучшая часть фильма — это его фон с историческими достопримечательностями, включающий мотель „Марк Хопкинс“, дом „Ноб Хилл“, парк развлечений Сатро и Оперный театр».

Сюжет

После прибытия круизного лайнера в порт Сан-Франциско носильщик на берегу выхватывает у одного из туристов чемодан и бросает его в ожидающее такси, которое мгновенно срывается с места и уезжает на огромной скорости. Неожиданно на пути таксиста появляется выезжающий из переулка грузовик. Таксист начинает маневрировать и не успевает увернуться от появившегося перед ним дорожного полицейского. Он сбивает полицейского насмерть, после чего сам врезается в защитное ограждение и погибает.

Проведение расследования поручено лейтенанту Бену Гатри (Уорнер Андерсон) и инспектору Элу Куайну (Эмиль Мейер) из полицейского департамента Сан-Франциско. В автомобиле таксиста они обнаруживают оружие и чемодан. В полицейской лаборатории из чемодана извлекают восточную статуэтку, внутри которой находят крупный пакет с героином. Полиция начинает подозревать в контрабанде наркотиков владельца чемодана, считая носильщика и таксиста либо его сообщниками, либо конкурентами, либо случайными ворами.

Детективы направляются в Оперный театр Сан-Франциско, где допрашивают владельца чемодана Филиппа Дресслера (Рэймонд Бейли), который является одним из руководителей театра. Дресслер подробно описывает содержание своего чемодана, говоря, что статуэтку приобрёл в Гонконге. Детективы приглашают Дресслера на следующее утро прийти на опознание носильщика, укравшего его чемодан. Вернув Дресслеру чемодан, полиция устанавливает за ним негласное наблюдение. На опознании в полицейском участке, куда вызваны все 30 носильщиков из порта, Дресслер ни в ком не узнаёт того, кто похитил его чемодан. Детективы направляются в таможню порта Сан-Франциско, руководитель которой говорит, что наркодилеры для ввоза наркотиков в США часто «в тёмную» используют ничего не подозревающих туристов. После того, как наблюдение за Дресслером ничего не даёт, детективы приходят к выводу, что имеют дело именно с таким случаем.

Вскоре детективы получают информацию о личности погибшего таксиста. Им оказывается профессиональный водитель, работающий на криминальные банды, который незадолго до того вышел из тюрьмы за участие в вооружённом ограблении. Бен и Эл отправляются на квартиру погибшего таксиста, где находят набор для введения героина, понимая, что погибший таксист был наркоманом. По отметкам на календаре в доме таксиста детективы догадываются, что на следующий день следует ждать ещё одной поставки. Вскоре из залива извлекают тело убитого носильщика, и аутопсия показывает, что ему дали смертельную дозу наркотика. В убитом Дресслер неуверенно признаёт человека, который похитил его чемодан.

Тем временем в Сан-Франциско рейсом из Майами прибывают два наёмных убийцы — Танцор (Эли Уоллах) и Джулиан (Ричард Кит). После приземления они направляются в уединённый мотель, куда за ними заезжает работающий на наркомафию профессиональный водитель Сэнди МкЛейн (Ричард Джэкел).

МкЛейн отвозит Танцора и Джулиана в порт, где они встречаются с человеком, который передаёт им заказ босса банды наркоторговцев. Он говорит, что на сегодняшнем корабле прибыло двое пассажиров и один член команды, которые, не подозревая об этом, провезли в своём багаже упаковки с наркотиками, которые Танцор и Джулиан должны изъять и доставить в условленное место в условленное время. Наблюдая за пассажирами, сходящими на берег с только что пришвартовавшегося круизного корабля, связной наркобанды указывает на чету Сэндерсов, у которых героин спрятан в купленный ими набор столовых принадлежностей. Затем он указывает на Дороти Брэдшоу с маленькой дочерью Синди, фарфоровая кукла которой также содержит тайник с героином, и на моряка Ларри Уорнера, которого попросили перевезти статуэтку лошади, внутри которой также спрятан героин. Передав Танцору их адреса, связной говорит, что они должны собрать наркотики и привезти их в развлекательный парк Сатро, и там поместить их в тайник ровно в 4.00.

МкЛейн отвозит Танцора и Джулиана в Клуб моряка на встречу с Уорнером, который должен передать им фигурку лошади. Они находят Уорнера в парилке, и он приглашает Танцора зайти в баню для разговора. Оставшись наедине, Уорнер говорит, что догадался, что Танцора интересует не фигурка, а нечто другое, что хранится внутри неё, и требует за провоз статуэтки гонорар в 1000 долларов. Не долго думая, Танцор прямо в парилке убивает Уорнера из пистолета с глушителем, а затем вместе с Джулианом поднимается в номер Уорнера и забирает героин. По возвращении в автомобиль Танцор говорит Джулиану, который увлекается коллекционированием последних слов своих жертв, что Уорнер перед смертью промолвил «зачем быть жадным?».

Бен и Эл приезжают в баню, где обнаружено тело Уорнера, и с помощью моряков, которые разговаривали с Джулианом, составляет довольно подробное описание его внешности.

Танцор заходит в дом Сэндерсов. Под предлогом того, что в порту перепутали их наборы, Танцор требует слугу отдать ему столовые приборы Сэндерсов. Когда слуга отказывается отдать их отдать, Танцор угрожает ему, а затем убивает его из пистолета, когда тот пытается убежать по лестнице и предупредить хозяев. Танцор собирает приборы и относит их в автомобиль, говоря, что последними словами слуги были «мистер Сэндерс».

Затем убийцы приезжают в гостиницу, где остановилась миссис Брэдшоу с дочкой. Узнав, что они отправились на экскурсию в океанариум, Танцор следует за ними. Найдя миссис Брэдшоу, он аккуратно вовлекает её в разговор, а затем предлагает подвезти её обратно в гостиницу. Пока они едут в машине, один из дорожных полицейских узнаёт Джулиана по разосланной ориентировке и сообщает в участок номер их автомобиля.

В гостиничном номере по просьбе Танцора Синди показывает ему куклу. Раскрыв тайник в кукле, Джулиан обнаруживает, что героина там нет. Это приводит Танцора в ярость, и он разрывает куклу на мелкие клочки. Затем он обыскивает номер, но ему не удаётся ничего найти. Под угрозами Танцора девочка сознаётся, забрала мешочек с белым порошком себе, и подумав, что это пудра, наложила её на лицо кукле. Танцор уже готов застрелить маму и дочь, но Джулиан отговаривает его, говоря, что они нужны для того, чтобы подтвердить боссу наркоторговцев историю о том, куда пропал героин.

Взяв маму с дочкой с собой, бандиты приезжают в парк Сатро, где Танцор проходит к тайнику, но не кладёт наркотики в условленное место, а ожидает босса, чтобы объяснить ему ситуацию.

Пока Танцор поджидает босса около тайника, машину МкЛейна замечает один из патрульных полицейских, который вызывает на место детективов и полицейскую поддержку.

Наконец, около тайника появляется человек в инвалидной коляске. Поняв, что это и есть босс, Танцор подходит к нему, чтобы объяснить пропажу наркотиков. Молча выслушав Танцора, человек говорит «ты покойник», потому что тот, кто знает босса в лицо, долго не живёт. Это приводит Танцора в ярость, и он сбрасывает человека вместе с коляской на каток, расположенный на нижнем этаже.

В тот момент, когда Танцор садится в машину, к Сатро подъезжают Эл и Бен. Машина МкКейна срывается с места и уносится от полиции. Начинается погоня, в ходе которой машину МкКейна загоняют на строящуюся многоуровневую шоссейную развязку и запирают в тупике. Обезумевший Танцор убивает МкКейна. А когда Джулиан обвиняет Танцора в том, что тот довёл дело до провала, и собирается сдаться полиции, танцор убивает и его. Затем он хватает Синди в качестве заложницы и пытается бежать, но его настигает пуля полицейского.

В ролях

• Эли Уоллах — Танцор
• Роберт Кит — Джулиан
• Уорнер Андерсон — Лейтенант Бен Гатри
• Ричард Джэкел — Сэнди МкЛейн

Создатели фильма и исполнители главных ролей

До этого фильма режиссёр Дон Сигел сделал себе имя постановкой серии фильмов нуар, среди них «Вердикт» (1946), «Большая кража» (1949), «Бунт в тюремном блоке №11» (1954) и «Личный ад – 36» (1954), а также фантастического фильма «Вторжение похитителей тел» (1956). Впоследствии лучшими фильмами Сигела стали жестокие нео-нуаровые триллеры «Убийцы» (1964), «Грязный Гарри» (1971) и «Чарли Вэррик» (1973).

Актёр Эли Уоллах был известен работами на телевидении, до «Линейки» он сыграл лишь в одном кинофильме, драме Элии Казана по пьесе Теннесси Уильямса «Куколка» (1956). В дальнейшем Уоллах прославился ролями в криминальной драме «Семь воров» (1960), популярных вестернах «Великолепная семёрка» (1960) и «Хороший, плохой, злой» (1966), криминальной комедии «Как украсть миллион» (1966) и драме «Люди по соседству» (1970). Характерный актёр Роберт Кит снимался в фильмах нуар «Бумеранг!» (1947), «Четырнадцать часов» (1947), «Женщина в бегах» (1950) и «Край гибели» (1950). Преимущественно телевизионный актёр, Уорнер Андерсон сыграл в 192 сериях телефильма «Линейка» (1954-60). Он также снимался в ролях второго плана в таких фильмах, как «Детективная история» (1951), «Звезда» (1952), «Бунт на „Кейне“» (1954) и «Школьные джунгли» (1955) .

История создания фильма

К 1958 году Дон Сигел «завоевал серьёзную репутацию как создатель умных, наполненных идеями и крайне жестоких криминальных фильмов», что позволило ему «получить выгодный заказ на постановку фильма по многолетнему телесериалу „Линейка“ (1954-60)». Фильм и сериал имеют несколько общих персонажей, в частности, «главную роль лейтенанта полицейского департамента Сан-Франциско в обоих случаях сыграл Уорнер Андерсон», но «сценарий является полностью оригинальным материалом». «Как и сериал, фильм снимался на натуре в Сан-Франциско, и Сигел использовал реализм окружающей среды и проистекающее из него правдоподобие для создания живого, захватывающего и крайне жестокого фильма». Однако фильм «полностью уходит от формата телесериала», а в центре внимания оказываются не постоянные герои из сериала, а фигуры наёмных убийц.

В своей автобиографии «Фильм Сигела» режиссёр вспоминает о борьбе с продюсером Джейми Дел Валле за изменение названия фильма: «Джейми Дел Валле был чистым телевизионным продюсером, и „Линейка“ была его первым художественным фильмом. Я заставил его нанять Стерлинга Силлифанта в качестве сценариста. Стерлинг имел огромный талант и многолетний опыт. Он писал не только быстро, он часто писал одновременно по два сценария для разных продюсеров… Мы оба сразу поняли, что назвать фильм „Линейка“ будет роковой ошибкой. Большинство людей будет путать фильм с сериалом, который они каждую неделю смотрят по телевидению. Нам казалось, что название типа „Погоня“ подошло бы картине намного лучше и заманило бы людей в кинотеатры». Однако Дел Валле одержал верх, заявив, что студия «Коламбия» уже утвердила название, посчитав, что успешный телесериал обеспечит такой же успех и кинофильму".

Приём и оценка фильма критикой

Общая оценка фильма

Как пишет кинокритик Джеф Стаффорд, «первоначальные опасения Сигела, что название фильма нанесёт вред его коммерческому потенциалу, оказались верными, и „Линейка“ имела очень слабые результаты в прокате, а большинство критиков проигнорировало фильм, посчитав его не выдающейся криминальной драмой». Так, журнал «Variety» назвал картину «умеренно увлекательной мелодрамой на тему контрабанды наркотиков в Сан-Франциско, но ей не хватает экшна вплоть до кульминационного эпизода в финале, который хорошо придуман и снят». Далее Стаффорд продолжает, что «сегодня „Линейка“ добилась признания у таких уважаемых исследователей кино, как Дэвид Томсон, который назвал её „очень влиятельной“ в развитии жанра», и Блейк Лукас, который подчеркнул, что «финальная погоня… визуально более точна, чем многие впечатляющие погони нынешних фильмов». Современный критик Дейв Кер охарактеризовал картину как «важный фильм категории В, поставленный одним из самых умелых мастеров Голливуда». Высоко оценил картину и Деннис Шварц, ответив, что этот «нуаровый фильм знаменателен своим великолепным исследованием характеров четырёх преступников: психопатического убийцы Танцора (Эли Уоллах), его старшего партнёра и наставника Джулиана (Роберт Кит), алкоголически-маниакального водителя Сэнди МкЛейна (Ричард Джекел) и хладнокровного босса сети героиновой контрабанды, прикованного к креслу инвалида, известного только как Человек (Воэн Тейлор)».

Характеристика фильма

Брюс Эдер обратил внимание на стиль фильма, отметив, что он "предвосхищает работу Сигела над «Грязным Гарри» более чем десятилетие спустя. Эдер пишет, что режиссёр удачно «вплетает экшн в городскую среду, так что быстро забываешь, что это вымысел, и вовлекаешься в быстрый темп и ритм произведения — это несмотря на от факт, что режиссёр был ограничен довольно скромным бюджетом и необходимостью соблюдать формальные моменты сериала». Стаффорд, назвав фильм «хладнокровным и эффективным, как и двое его убийц», указывает, что поскольку «большая часть событий происходит в экзотических реальных местах и при ослепительном свете», картина стала «отходом от фильма нуар 1940-х годов», где действие, как правило, происходит «в атмосферически освещённых студийных декорациях». Одновременно, по мнению Стаффорда, «фильм смотрится как разогрев перед поставленным Сигелом в 1964 году римейком классического нуара „Убийцы“, где двое наёмных убийц также проявили чрезмерное любопытство в отношении своего работодателя, за что в итоге и поплатились». На связь с «Убийцами» обратил внимание и «TimeOut», указав, что оба фильма «имеют сходную посылку, где двое профессиональных убийц пытаются выйти за рамки своих задач. Но эта чёрно-белая вариация темы со своими бесстрастными психами, блуждающими по Сан-Франциско, более жестокая, садистская и угрожающая». Брюс Эдер назвал финал картины «сан-францисским эквивалентом развязки фильма нуар Жюля Дассена „Обнажённый город“ (1948)». Он также отметил, что в той же степени, как «Обнажённый город» «был рассказом о послевоенном Нью-Йорке, „Линейка“ является великолепным взглядом на Сан-Франциско конца 1950-х годов».

Высоко оценив фильм, Шварц отмечает, что он «начинается в очень быстром темпе и никогда не притормаживает, чтобы перевести дыхание». Другим достоинством картины является то, что "он хорошо использует съёмки на натуре в таких местах, как океанариум, каток в парке развлечений и недостроенный хайвей,… а «чувство отчаяния усиливают детали, такие как японская кукла, которую потрошат психопаты». Двух психопатов-убийц Шварц называет «настоящими красавцами, которые своими словесными гадостями придают фильму приятную причудливость, которая уравновешивает жестокость сцен» с их участием. Кроме того, по мнению Шварца, хотя «фильм знаменателен садизмом истории, над обычными фильмами категории В его поднимает странные вызывающие разговоры и полнейшая порочность всех преступников, которые показаны во всём своём уродстве, демонстрируя свойства характера, которые не находят никакого оправдания».

Характеристика режиссёрской работы

Сегодня критики довольно высоко оценивают качество режиссёрской работы Сигела. Стаффорд отмечает, что «„Линейка“ стала наилучшим примером творческого подхода Сигела к жанровому кино категории В, на котором он специализировался вплоть до начала 1960-х годов, поднявшись затем до фильмов категории А с такими работами, как „Ад для героев“ (1962) и „Миллионы Мадигана“ (1968)». Стаффорд подчёркивает, что «его умение мастерски ставить эпизоды с экшном было хорошо известно, и особенно памятным стал напряжённый финал „Линейки“». Керр согласен с этим мнением, указывая, что «кульминацией фильма становится блестяще поставленная погоня по недостроенному шоссе». Отметив, что «в начале фильма слишком много времени тратится на полицейские процедуры и словесные изыски», «Variety» также выделяет «хорошую сцену погони в конце недостроенного шоссе», а Эдер, обратив внимание на «определённую вялость хода и тональности (фильма) перед продолжительной развязкой», также назвал финальную сцену преследования «великолепной».

Стаффорд приводит следующие слова Сигела о своей работе над фильмом: "Я стараюсь делать подбеги и погони насколько это возможно опасными. Когда ускользаешь в последний момент, это всегда намного более увлекательно, чем когда это происходит с большим запасом. Эта погоню делать было трудно и опасно. Много лет спустя, когда я вернулся в Сан-Франциско, чтобы снимать «Грязного Гарри» (1971), сержант полиции подошёл ко мне и показав на свои седые волосы, сказал: «Это сделал мне ты, когда мы работали с тобой над „Линейкой“. Я никогда не переживу ту погоню. Как у нас тогда никто не погиб, я никогда не пойму». Я не понял этого и сам. Сцена, где машина неожиданно тормозит у самого края незаконченного шоссе, не была комбинированной съёмкой. Там была реальная пропасть высотой в пять этажей. Каскадёр, который был за рулём автомобиля, Гай Уэй, должен был быть частично безумным. Его подружка, которая дублировала мать, была в машине вместе с ним. У неё несколько дней после съёмок продолжалась истерика. Всех актёров дублировали каскадёры. У нас не было способа защитить их… Уэй знал, что он делал, но я нервничал, как и вся полиция Сан-Франциско. Если бы лопнула шина или он бы заскользил слишком быстро, они бы все были покойниками".

Характеристика актёрской работы

Среди актёрских работ наибольшее внимание обратила на себя игра Эли Уоллаха в роли психопатического убийцы по имени Танцор. Сразу после выхода фильма «Variety» негативно оценил его работу, написав: «Уоллаху не удалась главная роль. Он выглядит как обычный бандит, умелый, но не особенно интересный». Сам Уоллах также не был доволен своей ролью и работой над ней, написав в своей автобиографии: «Во время съёмок я не был счастлив, и Сигел чувствовал это. Мне казалось, что я заключил сделку с дьяволом. Я пошёл на компромисс. Деньги казались важнее, чем игра в достойном фильме». На том этапе своей карьеры Уоллах был в основном театральным и телевизионным актёром, сыграв до того только в одном фильме «Куколка» (1956). По словам Сигела, Уоллах считал, что «Линейка» «будет для него шагом назад. Он не мог поверить в темп нашей съёмки, он не мог поверить, что из этого выйдет что-либо хорошее». Современные критики, в частности, Деннис Шварц, наоборот оценивают актёрскую работу Уоллаха положительно. А Стаффорд пишет: «Столь же памятным в „Линейке“, как и кульминационная автомобильная погоня, стало пугающее изображение Эли Уоллахом Танцора, хотя он сомневался, стоит ли ему брать эту роль, и позднее сожалел о ней».

Ссылки

• [www.imdb.com/title/tt0051866/ Линейка] на сайте IMDB
• [www.allmovie.com/movie/v99694 Линейка] на сайте Allmovie
• [www.rottentomatoes.com/m/lineup/ Линейка] на сайте Rotten Tomatoes
• [www.tcm.com/tcmdb/title/81457/The-Lineup/ Линейка] на сайте Turner Classic Movies

Отрывок, характеризующий Линейка (фильм)

– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.