Лунное затмение 1 марта 1504 года

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Полное лунное затмение, произошедшее на территории Европы, Африки и части Азии 1 марта 1504 года[1] (на территории Южной и Северной Америки — вечером 29 февраля). Известно тем, что Христофор Колумб использовал его для запугивания ямайских индейцев.



История

Внешние изображения
[eclipse.gsfc.nasa.gov/5MCLEmap/1501-1600/LE1504-03-01T.gif Параметры затмения]

Во время четвёртой экспедиции команда Христофора Колумба прожила один год на Ямайке, где аборигены снабжали их провиантом. Со временем они стали приносить меньше еды и питьевой воды, людям грозила голодная смерть, и Колумб решил воздействовать на индейцев, используя знания астрономии.

Обратившись к астрономическим таблицам-эфемеридам немецкого астронома Региомонтана, он обнаружил, что 1 марта 1504 года состоится полное лунное затмение, которое на территории Америки будет наблюдаться 29 февраля. Колумб сообщил вождям индейцев, что его боги возмущены их поведением и вскоре продемонстрируют это. Когда луна покраснела, индейцы в ужасе стали просить прощения. Колумб, удалившись в свою каюту и дождавшись конца затмения, длившегося 45 минут, вышел и сообщил, что они прощены, и поставки провизии стали исполняться на прежнем уровне[3].

…Экспедицию выручил адмирал, прибегнув к старинному средству, способному смутить простодушных индейцев. По календарям он знал, что 29 февраля 1504 года будет лунное затмение, о чём объявил индейским кацикам как о знамении небес, недовольных плохим снабжением испанцев. Когда затмение началось, поражённым индейцам сообщили, что Колумб молится об их спасении, которое будет даровано, если они возобновят поставки продовольствия. Кацики на все соглашались, и впредь продовольственных проблем у испанцев не было.

Гонсало Фернандес де Овьедо-и-Вальдес о четвёртой экспедиции Колумба (1502—1504)

В 1885 году писатель Генри Хаггард использовал историю спасения Колумба в своём романе «Копи царя Соломона».

Напишите отзыв о статье "Лунное затмение 1 марта 1504 года"

Примечания

  1. [izvestia.ru/news/322223 Следите за Луной!][неавторитетный источник? 3252 дня]
  2. Astronomie Populaire 1879, p. 231, fig. 86.
  3. [www.vokrugsveta.ru/chronograph/185/ Зная о полном лунном затмении, Христофор Колумб обманул аборигенов Ямайки][неавторитетный источник? 3252 дня]

Ссылки

  • [starryskies.com/The_sky/events/lunar-2003/columbus.eclipse.html Christopher Columbus and the Lunar Eclipse]  (англ.)
  • [www.space.com/2729-lunar-eclipse-saved-columbus.html How a Lunar Eclipse Saved Columbus]  (англ.)
  • [www.todayifoundout.com/index.php/2012/02/this-day-in-history-christopher-columbus-tricks-native-jamaicans-into-giving-him-supplies-by-using-his-knowledge-of-an-upcomming-lunar-eclipse/ Christopher Columbus Tricks Native Jamaicans into Giving Him Supplies by Using His Knowledge of an Upcoming Lunar Eclipse]  (англ.)


Отрывок, характеризующий Лунное затмение 1 марта 1504 года

Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!