Ляцкий, Евгений Александрович

Евгений Александрович Ляцкий
Дата рождения:	3 (15) марта 1868(1868-03-15)
Место рождения:	Минск, Российская империя
Дата смерти:	7 июля 1942(1942-07-07) (74 года)
Место смерти:	Прага, Протекторат Богемии и Моравии
Страна:	Российская империя Российская империя → Чехословакия Чехословакия
Научная сфера:	литературоведение, этнография
Место работы:	Московский университет, Институт антропологии и этнографии, Русский музей, Карлов университет
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Московский университет

Евге́ний Алекса́ндрович Ля́цкий (1868—1942) — российский и чехословацкий литературовед, литературный критик и историк литературы, этнограф, фольклорист и писатель.

Биография

Родился 3 (15) марта 1868 года в Минске в семье дворянина-землевладельца, дальний родственник поэта Л. А. Мея.

С 16 лет увлекался сбором фольклора, ездил в экспедиции. В 1889—1893 годах учился на Словесном отделении Историко-филологического факультета Московского университета. В 1890-х годах преподавал в нём. Ездил в экспедиции в Полесье, Приволжье, на Русский Север. С конца 1890-х по 1907 год служил в Санкт-Петербурге сначала в Институте антропологии и этнографии им. Петра Великого, затем — старшим этнографом, заведующим отделом в Этнографическом отделе Русского музея им. Александра III. Дослужился до чина статского советника.

После Октябрьской революции в конце 1917 года эмигрировал в Финляндию, затем в 1920 году — в Швецию, и, наконец, в 1922 году — в Чехословакию. Работал профессором русского языка и литературы в Карловом университете в Праге, а также преподавал в Русском свободном университете.

Умер 7 июля 1942 года. Похоронен на Ольшанском кладбище.

Творчество

Научные статьи начал писать в 1890 году, публикуя материалы по белорусской этнографии и фольклору в «Этнографическом обозрении» и «Известиях Отделения русского языка и словесности». Отдельно издал «Материалы для изучения творчества и быта белорусов. Вып. I. Пословицы, поговорки, загадки» (Москва, 1890).

С конца 1890-х годов как критик и историк литературы принимал участие в журналах «Чтения Московского общества истории и древностей», «Известия II отделения Академии наук», «Читатель», «Исторический вестник», «Образование», «Русское богатство», «Журнал для всех», «Познание России», «Голос минувшего», «Современный мир», «Современник», в «Большой энциклопедии», «Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона» и др. С 1901 года состоял ближайшим сотрудником «Вестника Европы», где напечатал ряд больших статей о М. Горьком, А. Чехове, В. Вересаеве, Л. Андрееве, И. Гончарове, Н. Гоголе, описание этнографической поездки на Печору и множество рецензий в отделе «Литературного обозрения», которым он заведовал. Отдельно издал «Новооткрытый журнал Екатерининской эпохи „Не всё и не ничего“. Текст и предисловие» (Москва, 1899), «И. А. Гончаров. Критические очерки» (СПб., 1904).

Как литературовед Ляцкий принадлежал к культурно-исторической школе. Согласно А. М. Грачёвой, его позиция «отличалась эстетическим консерватизмом и ориентацией на русскую реалистическую литературу XIX в. как на непревзойдённый образец», что привело к недооценке им А. Чехова и неприятию русского модернизма. В политическом плане склонялся к либерализму.

Женившись на дочери А. Пыпина, получил возможность пользоваться его архивом, благодаря чему выпустил трёхтомную переписку Н. Чернышевского с родными («Чернышевский в Сибири», СПБ, 1912—1913) и собрание писем В. Белинского (3 тт., СПБ, 1913—1914), использовал отдельные неопубликованные материалы для ряда работ о Чернышевском, переиздал некоторые труды Пыпина. В 1909 году основал в Санкт-Петербурге акционерное издательство «Огни», публиковавшее художественные, научно-популярные и детские книги.

В Финляндии Ляцкий редактировал газету «Северная жизнь», в Стокгольме он организовал и возглавил издательство «Северные огни», издававшее русскую классическую литературу, в Праге — издательство «Пламя» (1923—1926). В Праге Ляцкий сотрудничал в газете «Воля России», журналах «Новая русская книга», «Русский архив» и др. Написал работы «И. А. Гончаров. Жизнь и творчество» (1925), «Роман и жизнь. Развитие творческой личности Гончарова, 1812—1857» (1925), «История русского языка» (1928).

Уже в конце 1880-х годов опубликовал ряд стихотворений. В дальнейшем изданы его произведения «В звёздную ночь» («Вестник Европы», 1905, № 6), «Чуть брезжил рассвет…» («Нива», 1907, № 13-16) и роман «Тундра» (Прага, 1925) о нравах русской эмиграции.

Основные труды

• Материалы для изучения творчества и быта белорусов. Вып. I. Пословицы, поговорки, загадки. — М., 1890.
• Новооткрытый журнал Екатерининской эпохи «Не всё и не ничего». Текст и предисловие. — М., 1899.
• И. А. Гончаров. Критические очерки. — СПб., 1904 (издание 2-е, СПб., 1912; издание 3-е, Стокгольм, 1920).
• И. А. Гончаров. Жизнь и творчество. — Прага, 1925.
• Роман и жизнь. Развитие творческой личности И. А. Гончарова. Жизнь и быт. 1812—1857. — Прага, 1925.
• История русского языка. — Прага, 1928.

Литература

• Ляцкий, Евгений Александрович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Словарь членов Общества любителей российской словесности при Московском университете. — М., 1911 (автобиографические сведения и подробный перечень работ Ляцкого).
• Мандельштам Р. С. Художественная литература в оценке русской марксистской критики, редакция Н. К. Пиксанова, издание 3-е, Гиз, Москва, 1925 (в издании 4-м, М. — Л., 1928, Ляцкий отсутствует).
• Берков П. Н. Ляцкий Евгений Александрович // Литературная энциклопедия: В 11 т. — [М.], 1929—1939. — Т. 6. — М.: ОГИЗ РСФСР, гос. словарно-энцикл. изд-во «Сов. Энцикл.», 1932. — Стб. 675.
• Андреев И. Е. Е. А. Ляцкий: К его семидесятилетию // Русская школа. — Прага. 1938. — № 2 (10).
• Андрей Белый. Письма к Ляцкому / Вступ. статья и публ. А. В. Лаврова // Ежегодник РО Пушкинского Дома. 1978. — Л., 1980.
• М. Горький. Переписка с Ляцким / Вступ. статья С. В. Заики; публ. и комм. И. В. Дистлер // Лн. М., 1988. Т. 95.
• Ревякина А. А. Е. А. Ляцкий // Литературная энциклопедия Русского зарубежья: 1918—1940. Писатели Русского зарубежья. — М., 1997.
• Поспишил И., Зеленка М. Вдохновляющая литературная концепция Евгения Ляцкого // Славяноведение. — 1998. — № 4. — С. 52—60.
• Булгаков В. Ф., Виппер Р. Ю., Кизеветтер А. А., Лосский И. О., Мякотин В. А., Набоков К. Д., Соловьёв А. В., Флоровский А. В., Шмурло Е. Ф. Письма к Ляцкому / Археографический ежегодник за 1999 год. — М., 2000.
• Грачёва А. М. [lib.pushkinskijdom.ru/LinkClick.aspx?fileticket=GI7xrH7lZM4%3d&tabid=10547 Ляцкий Евгений Александрович] // Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги: био-библ. словарь: в 3 т. / под ред. Н. Н. Скатова. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2005. — С. 492—493. ISBN 5-94848-211-1 (общ.)
• Цішчанка А. 3 думкай пра Беларусь: Да 130-годдзя з дня нараджэння вучонага-славіста Я. А. Ляцакага. — Полымя. — 1999. — № 1. — С. 156—185.  (белор.)
• Чмарава М. І. Шляхі ўзаемнага пазнання: беларуская літаратура ў Чэхаславакіі (1920—1945): манаграфія. — Магілёў: МДУ імя А. А. Куляшова, 2004. — 136 с.  (белор.)
• Чмарава М. І. [libr.msu.mogilev.by/handle/123456789/1389 Яўген Аляксандравiч Ляцкi як вучоны-славiст, даследчык i папулярызатар беларускай лiтаратуры ў мiжваеннай Чэхаславакii] // Актуальные проблемы современной филологии и преподавания филологических дисциплин: сборник научных статей Международной научно-практической конференции, посвящённой 100-летию МГУ имени А. А. Кулешова, Могилёв, 15-16 мая 2013 г. — Могилёв: МГУ имени А. А. Кулешова, 2013. — С. 234—237.  (белор.)

Ссылки

• [az.lib.ru/l/ljackij_e_a/ Ляцкий Евгений Александрович]. Lib.Ru/Классика

Отрывок, характеризующий Ляцкий, Евгений Александрович

– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.