Меркер, Пауль

Пауль Меркер
Награды:

Пауль Ме́ркер (нем. Paul Merker; 1 февраля 1894, Оберлёсниц — 13 мая 1969, Айхвальде) — немецкий политик, член НСДПГ, КПГ и СЕПГ.

Биография

Пауль Меркер вырос в протестантской семье. Окончив народную школу, работал официантом и служащим отеля. В 1912—1918 годах состоял в христианском, а с 1919 года — в свободном профсоюзе. В Первую мировую служил солдатом. В 1918 году вступил в Независимую социал-демократическую партию, в 1920 году — в Коммунистическую партию Германии. До 1922 года находился на профсоюзной работе, в 1923—1924 годах занимал должность секретаря окружкома КПГ в Западной Саксонии, а в 1924—1932 годах являлся депутатом прусского ландтага. В 1927—1930 и 1934—1945 годах входил в состав ЦК и Политбюро ЦК КПГ. В конце 1920-х годов работал в профсоюзном отделе партии. В апреле 1930 года Меркер был исключён из Политбюро и ЦК КПГ за «лево-оппортунистский уклон» и впоследствии находился на второстепенных партийных должностях, а в 1931 году был направлен на работу в Коммунистический интернационал.

В 1931—1933 годах по заданию Коминтерна Меркер под псевдонимом Макс Фишер работал советником в Коммунистической партии США. Летом 1933 года Меркер переехал в Ленинград. В начале 1934 года вернулся на нелегальную работу в Германию (в том числе в Революционной профсоюзной оппозиции). В 1934 году вошёл в состав правления КПГ, находившегося на нелегальном положении. В 1935 и 1939 годах Меркер вновь избирался в ЦК и Политбюро ЦК КПГ.

В феврале 1937 года Меркер входил в состав секретариата ЦК КПГ, который из Парижа координировал деятельность эмигрировавших немецких коммунистов. После выезда Вальтера Ульбрихта Меркер руководил деятельностью секретариата вместе с Францем Далемом. С началом Второй мировой войны секретариат ЦК КПГ призвал всех эмигрировавших из Германии коммунистов легализоваться во Франции. Это ошибочное решение, в результате которого многие коммунисты попали в лагеря для интернированных, а после оккупации Франции — в концентрационные лагеря, послужило поводом для уголовного преследования Меркера в 1950 году. С февраля 1941 года Меркер сам попал в лагерь для интернированных, тем не менее, имел возможность покидать лагерь в дневное время. Получив предупреждение от Фрица Френкена об угрожавшей ему выдаче гестапо, Пауль Меркер вместе с Вальтером Янкой, Отто Вальсом и Георгом Штиби ушёл в подполье. В 1942 году Меркеру удалось выехать из Марселя в Мексику, где он работал секретарём латиноамериканского комитета движения «Свободная Германия» и писал статьи для журнала «Свободная Германия».

В 1946 году Меркер вернулся в Германию, был избран в правление партии, ЦК и Политбюро ЦК СЕПГ. Работал депутатом ландтага Бранденбурга, в 1948 году был избран делегатом Немецкого народного совета и депутатом Временной Народной палаты. В 1949—1950 годах занимал должность статс-секретаря в министерстве сельского хозяйства ГДР. В 1946—1949 годах вместе с Гельмутом Леманом руководил Германским управлением труда и социального обеспечения.

В первые годы после учреждения СЕПГ Пауль Меркер входил в её руководящий состав. В апреле 1946 года он был избран одним из семи представителей от КПГ в ЦК СЕПГ, в 1949 году после реорганизации руководства партии вошёл в состав Политбюро ЦК СЕПГ. По его собственным воспоминаниям, начиная с 1948 года он ощущал отсутствие каких либо перспектив для дальнейшей работы в руководстве СЕПГ. Советские оккупационные власти и группа Ульбрихта отказывали ему в доверии: после того, как стало известно о заключении пакта Молотова—Риббентропа, Меркер на совещании в секретариате КПГ в Париже в 1939 году разразился резкой антисоветской речью, о чём стало известно среди немецких эмигрантов в Москве. В СВАГ Меркера считали поборником радикального курса в СЕПГ, симпатизировавшим «сектантским» тенденциям среди бывших членов КПГ в СЕПГ.

Летом 1950 года в отношении Меркера началось партийное расследование в связи с делом Ноэля Филда и на фоне процесса над Ласло Райком в Будапеште. После допроса в Центральной комиссии партийного контроля Пауль Меркер был исключён из партии 22 августа вместе с Вилли Крайкемайером, Лео Бауэром, Бруно Гольдхаммером, Лексом Энде и Марией Вайтерер. Благодаря вмешательству Вильгельма Пика Меркера, в отличие от Крайкемайера и Бауэра, не арестовали, хотя в Центральной комиссии партийного контроля его считали одним из основных фигурантов дела. Меркера выслали в Луккенвальде, где он до 1952 года руководил рестораном сети «Торговой организации».

Имя Пауля Меркера всплыло вновь в Праге на процессе над Рудольфом Сланским, где был разоблачён новый «заговор», и 30 ноября 1952 года Меркера арестовали и поместили в следственный изолятор МГБ ГДР в Берлине. В опубликованном 20 декабря 1952 года заявлении ЦК СЕПГ Меркера обвинили в участии в раскрытом в Праге «заговоре», руководстве заговорщиками в ГДР, а также в сионистских идеях за то, что в 40-е годы в Мексике он в своих статьях в Neues Deutschland требовал выплаты компенсаций евреям за национализированное у них имущество в Третьем рейхе, поддерживал создание еврейского Национального совета и выступал за признание евреев национальным меньшинством в Германии.

Меркер пробыл в следственном изоляторе два года, 29-30 марта 1955 года дело Меркера было рассмотрено Верховным судом ГДР, приговором суда по обвинению в преступлениях против статьи 6 Конституции ГДР ему было назначено наказание в виде восьми лет тюремного заключения. Суд признал доказанным, что с 1941—1942 года Меркер являлся агентом французской спецслужбы, а его последующая деятельность была направлена на подрыв устоев ГДР. Контакты со спецслужбами Меркер якобы поддерживал после войны через осуждённых на процессе Сланского «агентов» Отто Каца, Отто Фишля и Бедржиха Геминдера. В обосновании приговора были указаны тесные политические и личные контакты Меркера с Эрлом Браудером, а также его мнение по вопросу компенсаций евреям, его отношение к Израилю и связи с «сионистскими кругами» во время эмиграции в Мексике.

В январе 1956 года Меркер был освобождён из заключения. Восстановив здоровье, Меркер в письмах Вильгельму Пику и в Центральную комиссию партийного контроля потребовал снять с него обвинения и провести его открытую реабилитацию. Обвинения с Меркера были сняты тем же судом на закрытом заседании в июле 1956 года.

21 ноября 1956 года Пауль Меркер, по его собственным словам, случайно оказался в Клайнмахнове на собрании группы Вальтера Янки и Вольфганга Хариха. После их ареста Меркер на допросе в МГБ ГДР 9 января 1957 года подтвердил, что Харих в Клайнмахнове требовал смещения Вальтера Ульбрихта. В июле 1957 года Меркер выступил свидетелем на показательном процессе против Янки, в ходе которого под давлением генерального прокурора Эрнста Мельсхаймера был вынужден дать обвинительные показания против подсудимого.

29 декабря 1956 года Меркера восстановили в партии по решению Политбюро ЦК СЕПГ, в 1957 году он поселился в Айхвальде, работал лектором в отделе иностранной литературы издательства Verlag Volk und Welt. В 1966 году как заслуженный ветеран партии Меркер был приглашён в президиум торжественного собрания по случаю 20-летия со дня основания СЕПГ. В 1964 году в связи с 70-летним юбилеем Меркера наградили орденом «Знамя труда». В 1969 году Меркер был посмертно награждён орденом «За заслуги перед Отечеством» в золоте. Похоронен в Мемориале социалистов на Центральном кладбище Фридрихсфельде в берлинском Лихтенберге.

Труды

• Deutschland. Sein oder nicht Sein? 1. Band: Von Weimar zu Hitler, El libro libre, México 1944
• Deutschland. Sein oder nicht Sein? 2. Band: Das 3. Reich und sein Ende, El Libro Libre, México 1945

Литература

• Wolfgang Kießling: Paul Merker in den Fängen der Sicherheitsorgane Stalins und Ulbrichts. Forscher- und Diskussionskreis DDR-Geschichte, Berlin 1995,
• Wolfgang Kießling: Partner im «Narrenparadies». Der Freundeskreis um Noel Field und Paul Merker. Dietz, Berlin 1994, ISBN 3-320-01857-4
• Jeffrey Herf: Geteilte Erinnerung. Die NS-Vergangenheit im geteilten Deutschland. Propyläen, Berlin 1998, ISBN 3-549-05698-2
• Divided memory. The Nazi past in the two Germanys. Neue Ausgabe, Harvard University Press, Cambridge (Massachusetts) 1999, ISBN 0-674-21303-3 ([books.google.com/books?id=yahqnBEEbQEC&lpg=PP1&dq=Divided%20Memory&hl=de&pg=PP1#v=onepage&q=Helmut%20Eschwege&f=false])
• Jay Howard Geller: Jews in Post-Holocaust Germany 1945—1953. Cambridge University Press, ISBN 0-521-83353-1

Ссылки

• [www.deutsche-biographie.de/pnd119258072.html Биография] (нем.)
• [bundesstiftung-aufarbeitung.de/wer-war-wer-in-der-ddr-%2363;-1424.html?ID=2297 Биография] (нем.)

Отрывок, характеризующий Меркер, Пауль

На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.