Миллер, Дэниел
| Дэниел Миллер Daniel Miller | |
| Дата рождения |
14 февраля 1951 (73 года) |
|---|---|
| Место рождения | |
| Годы активности |
1978 — н. в. |
| Страна | |
| Профессии | |
| Инструменты | |
| Жанры | |
| Псевдонимы |
The Normal |
| Коллективы |
Silicon Teens, Duet Emmo, Sunroof |
| Сотрудничество |
Fad Gadget, Depeche Mode, Erasure и др. |
| Лейблы | |
| [mute.com/mute/daniel-miller Дэниел Миллер] | |
Дэ́ниел Ми́ллер (англ. Daniel Miller, род. 14 февраля 1951 года) — британский музыкант, диджей и музыкальный продюсер, основатель лейбла Mute Records.
Содержание
Ранние годы
Дэниел Миллер впервые заинтересовался синтезаторной музыкой в Гилфордской школе актёрского мастерства, где он изучал кино и телевидение в 1968—71 годах. В конце 60-х он испытал разочарование в рок-музыке, к которой ранее тяготел. Примерно в это же время Миллер открыл для себя звучание таких немецких групп, как Can, Faust, Neu! и Kraftwerk[1]. Эти группы создавали новое звучание, и это было как раз то, что он хотел слышать. Миллер работал диджеем в Швейцарии, и вернулся в Англию в самый разгар панка. Он начал слушать панк по причине энергичности и эмоциональности этой музыки. Он полюбил «самодельность», которая сопутствовала этому стилю, и которая впоследствии перешла и на электронную музыку. Стоимость синтезаторов становилась всё ниже, и это привело к появлению таких групп, как Throbbing Gristle и Cabaret Voltaire. Это вдохновило Миллера на создание собственной музыки. Подрабатывая на киностудии монтажёром, он собрал достаточно средств для покупки недорогого синтезатора Korg 700S и четырёхдорожечного магнитофона. Это привело к появлению The Normal[1].
Mute Records
После возвращения из концертного тура Миллер нашёл груды демо на своём пороге[2]. Причиной этому явилось то, что он указал свой адрес на обложке своего сингла «T.V.O.D.» / «Warm Leatherette» с целью пригласить желающих записаться в свою домашнюю студию. Поворотный для Миллера момент настал, когда он прослушал плёнку музыканта, называвшего себя Fad Gadget, запись которого ему очень понравилась[2]. В 1979 году Mute начинает выпускать синглы Fad Gadget, начиная с «Back to Nature». Миллер вывел студию из своей квартиры на северо-западе Лондона. Незадолго до этого он подписал контракт с американским артистом Бойдом Райсом, также известным как NON[2].
Своим лейблом Миллер руководил долгие годы до тех пор, пока 10 мая 2002 года не продал его мейджор-лейблу EMI. Одной из возможных причин, по которой Миллер принял решение о продаже Mute Records, стала смерть Fad Gadget месяцем ранее.
22 сентября 2010 года EMI и Миллер подписали соглашение о сотрудничестве, по которому последний получил разрешение на использование марки Mute в деятельности своего второго рекорд-лейбла.
Музыкальные проекты
The Normal
В 1978 году Миллер под сценическим псевдонимом The Normal записал две песни, «T.V.O.D» и «Warm Leatherette». Обе песни представляли собой минималистичные электронные композиции, последняя была написана под впечатлением от романа «Автокатастрофа» Джеймса Балларда. Альбом 1980 года Live at West Runton Pavilion был выпущен совместно с Робертом Ренталом и представлял собой одностороннюю грампластинку (вторая сторона была «чистой») с одним 25-минутным треком[3].
Silicon Teens
Другим ранним проектом Миллера была синтипоп-группа Silicon Teens, состоящая из четырёх виртуальных участников: Дэррил, Джеки, Пола и Дайен. Их продюсером был Ларри Лист (сам Дэниел Миллер). Все записи были произведены самим Миллером и сведены Эриком Рэдклиффом, который впоследствии будет работать со многими другими релизами, выпущенными на лейбле Mute. Альбом был озаглавлен Music for Parties (в переводе с англ. — «Музыка для вечеринок»), и состоял из классических рок-н-ролльных песен, таких как «Memphis, Tennessee» и «Just Like Eddie». Альбом имел успех, и некоторые мейджор-лейблы обращались к Миллеру с предложениями о сотрудничестве с группой, которая на самом деле не существует. Этот проект помог Миллеру выработать идею о полностью электронной подростковой поп-группе[4].
Duet Emmo
Duet Emmo — это совместный проект Дэниела Миллера, Грэма Льюиса и Брюса Гилберта, созданный с целью выпуска альбома и сингла с одинаковым названием «Or So it Seems» в 1983 году. Льюис и Гилберт оба входили в состав группы Wire, которая распалась в 1979 году. Все трое были давними друзьями. Запись проводилась на студии Blackwing при участии Эрика Рэдклиффа. В то время Миллер был занят проектами Depeche Mode и Yazoo, а Льюис и Гилберт выпускали свой материал как Dome. Название «Duet Emmo» — это анаграмма от слов «Mute» и «Dome».
Sunroof
Вместе со своим приятелем, музыкальным продюсером Depeche Mode Гаретом Джонсом Миллер выпустил несколько ремиксов под именем Sunroof. Начиная с песни «Oh Yeah» из альбома ремиксов 1997 года Sacrilege группы Can, имели место ремиксы на песни Neu![5], Kreidler, Pizzicato Five, Goldfrapp, Faust, MGMT, Чарльза Уилпа и Future Bible Heroes.
Напишите отзыв о статье "Миллер, Дэниел"
Примечания
- ↑ 1 2 Malins, Steve. Depeche Mode: A Biography. — P. 14–16.
- ↑ 1 2 3 Malins, Steve. Depeche Mode: A Biography. — P. 16.
- ↑ [www.discogs.com/Robert-Rental-Normal-Live-West-Runton-Pavilion-6379/master/52217 Robert Rental & Normal, The – Live At West Runton Pavilion, 6-3-79] (англ.). Discogs.com. Проверено 13 января 2014.
- ↑ Malins, Steve. Depeche Mode: A Biography. — P. 17.
- ↑ [www.discogs.com/Various-A-Homage-To-Neu/release/47216 Various – A Homage To Neu!] (англ.). Discogs.com. Проверено 14 января 2014.
Ссылки
- [mute.com/mute/daniel-miller Страница Дэниела Миллера] (англ.) на сайте лейбла Mute Records
- [www.discogs.com/artist/Daniel+Miller Дэниел Миллер] (англ.) на сайте Discogs
- [www.soundonsound.com/sos/dec98/articles/daniel.624.htm Daniel Miller & His Home Studio: Mute Records & The Instrument Studio] (англ.)
- [blogcritics.org/archives/2003/10/30/124238.php Daniel Miller - Godfather of Technopop] (англ.)(недоступная ссылка с 16-01-2014 (3754 дня))
- [www.bzangygroink.co.uk/Music%20Reviews/Daniel%20Miller%20Interview.html Daniel Miller interview] (англ.)
Отрывок, характеризующий Миллер, Дэниел
Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
