Можаев, Борис Андреевич
Поделись знанием:
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
| Борис Андреевич Можаев | ||||
 | ||||
| Дата рождения: | ||||
|---|---|---|---|---|
| Место рождения: |
село Пителино, | |||
| Дата смерти: | ||||
| Место смерти: | ||||
| Гражданство: | ||||
| Род деятельности: | ||||
| Годы творчества: | ||||
| Жанр: | ||||
| Язык произведений: | ||||
| Дебют: |
«Архитектор» (1949) | |||
| Премии: |
| |||
| Награды: |
| |||
| [lib.ru/PROZA/MOZHAEW/ Произведения на сайте Lib.ru] | ||||
Бори́с Андре́евич Можа́ев (1 июня 1923, село Пителино— 2 марта 1996, Москва) — русский писатель.
Содержание
Биография
Родился 1 июня 1923 года в селе Пителине Рязанской губернии в семье крестьян. В 1940 году, окончив школу, поступил на кораблестроительный факультет института инженеров водного транспорта (Горький). В 1941 году был мобилизован, служил в армии до 1954 года. В 1948 году окончил Высшее инженерно-техническое училище ВМФ в Ленинграде. Будучи курсантом, посещал лекции на филологическом факультете Ленинградского университета. Проходил службу на флоте военным инженером в Порт-Артуре, Владивостоке. После демобилизации стал дальневосточным собственным корреспондентом «Строительной газеты», впоследствии работал в «Известиях». Его статьи постоянно публиковали в журналах и газетах.
Публикуется с 1949 года. В 1954 году вышел первый рассказ, в 1955-м — первая книга стихов «Зори над океаном». С 1956 года публикуется в центральной печати (рассказы «Наледь», «Саня», «Тонкомер»). В 1960-х годах написал очерки о сельской жизни «Земля ждёт» (1961), «Земля и руки» и «Эксперименты на земле» (1964).
В 1965 году ездил с Александром Солженицыным в Тамбовскую область для сбора материалов о крестьянском восстании. Протестовал против исключения Солженицына из Союза писателей СССР.
В 1969 году Е. А. Фурцева запретила спектакль «Живой» Театра на Таганке по повести Бориса Можаева.
В 1976 году вышло самое известное произведение писателя — роман «Мужики и бабы». Действие романа, так же как и некоторых других произведений писателя, происходит в (вымышленном) Тихановском районе Рязанской области.
В 1980-х годах опубликованы сборники «Дождь будет» (роман, повести и рассказы), «Надо ли вспоминать старое?» (очерки, эссе, повести и рассказы).
В 1989—1990 годах в издательстве «Художественная литература» вышло четырёхтомное собрание сочинений писателя[1].
В последние годы жизни работал над романом «Изгой», который не успел закончить (первая книга романа опубликована в журнале «Наш современник», № 2, 3 за 1993 год). События романа происходят на Дальнем Востоке в конце 1950-х годов, в его центре судьба военного инженера, затем журналиста Сергея Бородина, сына Андрея Бородина из романа «Мужики и бабы».
Произведения писателя переведены на иностранные языки. По его сценариям сняты фильмы.
Умер 2 марта 1996 года в Москве.
Награды и премии
- орден Отечественной войны 2-й степени (11.03.1985)
- орден Дружбы народов (27.05.1993)
- орден «Знак Почёта» (16.11.1984)
- медали
- Государственная премия СССР (1989)
Семья
Сын Андрей — сценарист и писатель. Дочь Анита — филолог, специалист по испанской литературе.
Оценки творчества
Героями своих образно и увлекательно написанных книг Можаев делает своих современников — охотников, сплавщиков леса, колхозников, агрономов, художников, милиционеров и людей многих других профессий. Можаев предпочитает писать о сильных характерах, подчиняя в человеческом и политическом плане своё творчество отрицанию недемократических форм правления и призыву к жизни по совести.[2]
Основные сочинения
Романы
- «Мужики и бабы» (1-я книга, 1976; 2-я книга, 1987)
- «Изгой» (1-я книга, 1993; неоконч.)
Повести
- «Власть тайги» (1954)
- «День без конца и без края» (1972)
- «Живой» («Из жизни Фёдора Кузькина») (1966; опубл. 1968)
- «История села Брёхова, писанная Петром Афанасиевичем Булкиным» (1968; опубл. 1978)
- «Наледь»
- «Падение лесного короля»
- «Полтора квадратных метра» (1970; опубл. 1982)
- «Полюшко-поле» («Против неба на земле») (1965)
- «Пропажа свидетеля»
- «Саня» (1957)
- «Тонкомер» (1984)
Пьесы
- «Единожды солгавши» (1966; опубл. 1988)
Экранизации
- 1964 — Зелёный дом
- 1968 — Хозяин тайги
- 1971 — Пропажа свидетеля
- 1978 — Предварительное расследование
- 1986 — В распутицу
- 1988 — Вам что, наша власть не нравится?!
- 1989 — Из жизни Фёдора Кузькина
- 2016 — Мужики и бабы
Телепрограммы
- [video.yandex.ru/users/elenasemyonova/view/886 Экология литературы. Борис Можаев]
Книги о писателе
- Елена Семёнова. Литературные портреты. Собрание работ о писателях XIX и XX веков. — М.: Традиция, 2010. — (Библиотека журнала «Голос Эпохи»). — 264 с. — ISBN 978-5-905074-12-7.
Статьи о писателе
- Солженицын А. С Борисом Можаевым // Литературная газета. — 1997, 26 февраля
- Павлов О. Поле Можаева // Ex libris НГ. — 2003, 14 августа
- Инна Борисова. Борис Можаев: Воля к независимости
- Виталий Степанов. Можаев, Шукшин, Ефим Дорош, Яшин и другие
- Лев Делюсин. Воспоминания о Борисе Можаеве
- Елена Чуковская. Не по порядку
- Андрей Турков. Из племени «пашущих»
- Андрей Турков. Путь к русской душе
- Владимир Бондаренко. Живой
- Эльвира Горюхина. «Ой, да все мы не чужие…»
- Борис Шишаев. С думой о Можаеве
- [www.naslednick.ru/articles/culture/culture_7618.html Дарья Валикова. Хотите понять Россию? Читайте Бориса Можаева]
Напишите отзыв о статье "Можаев, Борис Андреевич"
Примечания
- ↑ Борис Можаев. Собрание сочинений : В 4 т. — М.: Худ. лит., 1989. — ISBN 5-280-00793-5.
- ↑ Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.. — С. 265.</span>
</ol>
Ссылки
- [boris-mojaev.narod.ru/ Сайт, посвящённый Борису Можаеву]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?: |
Отрывок, характеризующий Можаев, Борис Андреевич
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
Категории:
- Родившиеся 1 июня
- Родившиеся в 1923 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Пителине
- Умершие 2 марта
- Умершие в 1996 году
- Умершие в Москве
- Писатели по алфавиту
- Писатели СССР
- Писатели России XX века
- Сценаристы по алфавиту
- Сценаристы СССР
- Сценаристы России
- Сценаристы XX века
- Лауреаты Государственной премии СССР
- Кавалеры ордена Отечественной войны II степени
- Кавалеры ордена Дружбы народов
- Кавалеры ордена «Знак Почёта»
- Русские писатели XX века
- Писатели-деревенщики
- Выпускники Высших курсов сценаристов и режиссёров
- Члены Союза писателей СССР
- Похороненные на Троекуровском кладбище
