Монахан, Уильям

Уильям Монахан
William Monahan
Уильям Монахан в октябре 2006 года
Имя при рождении:	Уильям Дж. Монахан
Место рождения:	Дорчестер, Массачусетс, США
Профессия:	сценарист, романист, журналист, критик, кинорежиссёр
Награды:	«Оскар» (Отступники)

Уильям Дж. Монахан (англ. William J. Monahan; род. 3 ноября 1960, Дорчестер) — американский сценарист, романист и режиссёр. Его вторым произведённым сценарием был «Отступники», фильм, который принёс ему премию «WGA» и премию «Оскар» за лучший адаптированный сценарий.

Писатель и редактор

Уильям Монахан родился в Дорчестере, Массачусетсе. Он поступил в «Университет штата Массачусетс Амхерст», где он изучал Елизаветинскую и Яковскую драмы. Он переехал в Нью-Йорк и внёс свой вклад в альтернативную еженедельную газету «New York Press» и журналы «Talk», «Maxim» и «Spy». Он получил премию «Пушкарта» за его короткий рассказ «Отношение различных инцидентов, наблюдаемых в некоторых животных, включенных в вакууме». Также Монахан был редактором журнала «Spy».

Монахан написал роман «Светлый дом: Мелочь», и «Warner Bros.» приобрела права на фильм. В 1997 году дебютировал журнал «Talk», что способствовало Монахану путешествовать в Глостер, Массачусетс, чтобы создать первый выпуск. В 2000 году первый роман Монахана, «Светлый дом: Мелочь», наконец-то был опубликован, и получил похвалу от критиков; «The New York Times» заявило: «Самоуверенная проза Монахана скачет вдоль» и «BookPage Fiction» назвало Монахана «достойным преемником Кингсли Эмиса». Во второй половине 2001 года Монахан написал вымышленные колонки в «New York Press» под псевдонимом Клод Ля Бадариан, который проходил в течение 13 недель.

Карьера сценариста

Warner Bros. приобрела права на роман «Светлый дом: Мелочь». Адаптация романа так и не была пущена в производство. «Светлый дом» был издан в 2000 году. Несколько лет спустя он выкупил права на и убрал книгу с рынка.

В 2001 году 20th Century Fox выкупила сценарий Монахана «Триполи», про эпический марш Уильяма Итона на Триполи в течение Берберийской войны, в сделке стоимостью в среднем 6 долларов, с Марком Гордоном в качестве продюсера. Сценарий был отдан Ридли Скотту, чтобы снять фильм. Монахан встретился со Скоттом чтобы обсудить «Триполи», и Скотт упомянул его желание снять фильм про рыцарей. Монахан предложил снять фильм про крестовые походы, полагая, что «у вас есть каждый мыслимый сюжет вашего воображения, который гораздо более экзотичным, чем вымысел». Скотт был пленён полем Монахана и нанял его, чтобы написать сценарий к фильму «Царство небесное». «Триполи» в конечном счёте был отложен, но у Монахана сохраняется право собственности на сценарий и, следовательно, право рассмотреть предложения на более поздний срок.

Монахан неуклонно обеспечивал работу в киноиндустрии в течение 2000-х годов. Продюсерская компания Брэда Питта наняла Монахана чтобы написать адаптацию гангстерского фильма гонконгского режиссёра Эндрю Лау «Двойная рокировка». Монахан представил «Двойную рокировку» как битву между Ирландско-Американскими гангстерами и копами из полицейского участка Бостона, и Мартин Скорсезе снял фильм под названием «Отступники» для Warner Bros. Работа Монахана над фильмом позже принесла ему две премии за лучший адаптированный сценарий, от Гильдии Сценаристов Америки и Академии Кинохудожеств и наук.

Работа над сценариями через производство и после

«Царство небесное» стал первым из сценариев Монахана, которые были произведены в фильмы. Фильм был слабо оценён критиками когда он был показан в кинотеатре в 2005 году. «Царство» было переоценено критиками, когда оно было выпущено на DVD в форме режиссёрской версии, которая содержала дополнительные 45 минут фильма, которые ранее были сняты в режиссёрском сценарии Монахана. Некоторые критики были довольны режиссёрской версией фильма.

Вторым экранизированным сценарием Монахана был «Отступники», адаптация гонконгского боевика «Двойная рокировка». Джек Николсон, один из главных актёров фильма, оказал влияние на сценарий. «Я написал сценарий как пост-сексуальный 68-летний ирландец. Пост-сексуальней чем Джек никогда не было», сказал Монахан позже. «Что сделал Джек было великолепным. Поменял ли он слова? Не лучшую их часть.» Монахан получил значительную похвалу от критиков, когда фильм был выпущен на экраны в 2006 году и ему аплодировали, изображая город Бостон. Монахан использовал своё глубокое знание способа Бостонцев говорить и действовать, изучал с детства, проведённые в многочисленных районах Бостона, чтобы создать персонажей, которые «The Boston Globe» описал бы как отчётливо коренными жителями города. К концу 2006 года «Отступники» получили много призов от критиков. Монахан был награждён Обществом кинокритиков Бостона наградой за лучший сценарий, Ассоциацией кинокритиков Чикаго за лучший адаптированный сценарий, и Юго-Восточной Ассоциацией Кинокритиков другой наградой за лучший адаптированный сценарий. Монахан взял необычный маршрут для сценариста и нанял публициста запустить кампанию для продвижения своего сценария во время сезона наград. Монахан выиграл 2 премии за лучший адаптированный сценарий за «Отступники», от Гильдии Сценаристов Америки и от Академии кинематографических искусств и наук. Он получил награду за сценарий к фильму на второй ежегодной церемонии альянса США и Ирландии «Оскар Уальд: Чествование Ирландского Сценария в Кино».

Работа продюсера и режиссура

Монахан заключил первую сделку с Warner Bros., которая даёт право отказа от производства фильмов, создаваемых «Henceforth», компанией, которую он начал руководить. По возвращении «Henceforth» получила права экранизировать криминальный роман Джона Пирсона «Картёжники», права которого ранее получила «Warner Bros.»

В 2007 году Монахана наняли для работы над двумя кино-проектами: адаптацию гонконгского фильма «Исповедь боли» и оригинальный фильм про рок-н-ролл, «Долгая игра». Монахан будет исполнительным продюсером и напишет адаптацию для «Исповеди боли». Адаптация «Исповеди боли» будет создана продюсерской компанией Леонардо Ди Каприо, «Appian Way», для Warner Bros. Pictures. Другой задачей Монахана было переписать сценарий об истории рок-музыкального бизнеса, названным «Долгая игра». «Долгая игра» это творение Мика Джаггера, главного певца группы The Rolling Stones, и его взрастили в производственную компанию Джаггера, «Jagged Films». Мартин Скорсезе стал участвовать в то время, когда проект фильма был в Disney, но впоследствии заключил обратную сделку, что принести «Долгую игру» на Paramount.

Режиссёрским дебютом Монахана стал фильм «Телохранитель», выпущенный в 2010 году.

Указания

Романы

• «Светлый дом: Мелочь» / Light House: A Trifle (июнь 2000 года)

Фильмы

• Царство небесное / Kingdom of Heaven (2005; сценарист)
• Отступники / The Departed (2006; сценарист)
• Совокупность лжи / Body of Lies (2008; сценарист)
• Возмездие / Edge of Darkness (2010; сценарист)
• Телохранитель / London Boulevard (2010; режиссёр, сценарист)
• Обливион / Oblivion (2013; сценарист первого проекта)
• Игрок / The Gambler (2014; сценарист)
• Мохаве / Mojave (2015; режиссёр, сценарист, продюсер)

Несозданные сценарии (избранное)

• Мир Юрского периода / Jurassic World (первые варианты сценария)
• Кровавый меридиан / Blood Meridian (адаптация «Кровавого меридиана» Кормака Маккарти)

Будущие проекты

• Светлый дом / Light House (адаптация сатирического романа Монахана «Светлый дом: Мелочь»)
• Триполи / Tripoli (первый сценарий Монахана)
• Военная ложь / Wartime Lies (адаптация романа Луиса Бегли «Военная ложь»)
• В мире ничего нет / Nothing in the World (адаптация гонконгского боевика «Исповедь боли»)
• Преследователь / The Chaser (адаптация южнокорейского криминального фильма «Преследователь»)

Ссылки

• Монахан, Уильям (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Монахан, Уильям

– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.