Надвратная икона

Надвра́тная ико́на (также вратная икона или греч. πορταιτϊξξα — (портатисса) вратарница) — икона, установленная над воротами церкви, монастыря, храма, крепости, города или дома. Иногда дополнялась надписями религиозного содержания, цитатами из Святого Писания.

Чаще всего на выходе из ворот помещали тип иконы, называемый Одигитрией (Путеводительницей), таким образом, как бы благословляя отправляющихся в путь. Исключение составляла надвратная икона на выходе в Коломенском кремле, принадлежащая к типу Елеуса (Милостивая).

Вход в монастырь, который осеняла надвратная икона, назывался святыми воротами.

Надвратные иконы Москвы

Московский Кремль

Так как исторически Московский Кремль являлся не только светским, но и духовным центром России, поскольку являлся средоточием церковного управления, а также центром наиболее чтимых в народе святынь — мощей, икон и храмов, то чаще всего названия башен Кремля связаны с иконами, которые на них располагались. Спасская башня получила своё название по иконе Спасителя (Спаса Смоленского), Никольская башня названа в честь расположенной над ней иконой святителя Николая Чудотворца.

В настоящее время конструктивно выделенные элементы, напоминающие киоты, можно увидеть с внешней стороны Кутафьей, Троицкой, Константино-Еленинской башен, а также с внутренней стороны Спасской, Троицкой и Боровицкой башен. Такие же элементы были и над воротами Спасской и Никольской башен, хотя сами иконы долгое время считались утраченными. Последнее упоминание об иконах на Спасской и Никольской башнях относится к 30-м годам XX века.

Вопрос о возвращении икон на башни Кремля неоднократно поднимался российской общественностью. В 2007 году с инициативой восстановления надвратных икон на башнях Московского Кремля выступил Фонд Андрея Первозванного. Инициатива была поддержана Президентом Российской Федерации В. В. Путиным и получила благословение Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II.

Для предварительной проработки вопроса при Фонде Андрея Первозванного была создана специальная инициативная группа, членами которой было сделано предположение, что иконы на Спасской и Никольской башнях, возможно, сохранились в киотах под слоем штукатурки.

Епископ Женевский и Западно-Европейский Михаил предоставил инициативной группе фотографию иконы святителя Николая на Никольской башне. Снимок был сделан после обстрела башен Московского Кремля в октябре 1917 года и передан Патриархом Тихоном адмиралу Колчаку.

В феврале 2010 года после проведения необходимых согласований инициативной группой было принято решение провести натурные исследования в киотах указанных башен. Проведенные с 23 по 27 апреля 2010 года исследования подтвердили гипотезу о сохранности иконописных изображений под слоем штукатурки. Данное событие стало сенсацией. 29 июня 2010 года начались реставрационные работы на Спасской башне, 5 июля — на Никольской.

28 августа 2010 года состоялась торжественная церемония открытия надвратной иконы на Спасской башне Кремля. Чин освящения отреставрированной иконы совершил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. В церемонии принял участие Президент РФ Д. А. Медведев.

В дальнейшем планируется продолжить исследовательскую работу на предмет возможности восстановления икон и на других башнях Кремля.

Икона Божией Матери Боголюбская-Московская

Икона Божией Матери Боголюбская-Московская написана в 1157 году (список с Боголюбской иконы Божией Матери) и находилась в Москве на Соляной площади, над Варварскими воротами Китай-города. Данный чудотворный образ прославился исцелениями во время свирепствовавшей в России чумы в 1771 году. С этого времени икона стала особо чтиться верующим народом, и ежегодно, 18 июня, перед чудотворным образом совершались молебны. В канун праздника на три дня икона спускалась со стены и переносилась в особый шатер, куда стекались многочисленные верующие для молитвенного поклонения образу Божией Матери. По истечении трех дней икону опять поднимали над воротами, где она оставалась до 18 июня следующего года.

Особенностью иконы является изображение на ней, кроме Спасителя и Божией Матери, предстоящих святых угодников Божиих: святителей Петра, Алексия, Ионы и Филиппа, митрополитов Московских, блаженных Василия и Максима, преподобной Параскевы, святителя Василия Великого, апостола Петра, Алексия, человека Божия, апостола Симеона, сродника Господня, мученицы Параскевы и преподобномученицы Евдокии.

В настоящее время икона находится в церкви Всех Святых на Кулишках на Славянской площади, между улицами Варваркой и Солянкой.

Икона Божией Матери Боголюбская-Зимаровская

Икона Божией Матери Боголюбская-Зимаровская (список с Боголюбской иконы Божией Матери), по древнему преданию, стояла на воротах города Пронска, а во время нашествия татар (XIII в.) была расколота и брошена в кусты, где сама чудесно срослась, но одна половина её так и осталась выше другой. Поэтому строго надвратной иконой Москвы её считать нельзя. Скорее надвратной иконой Пронска.

Во второй половине XVIII века эта икона находилась у помещика Лопухина, жившего в Москве. Ввиду ветхости икону хранили в числе других вещей в кладовой. Во время моровой язвы 1771 года одному из заболевших жителей Москвы во сне было приказано совершить молебен перед иконой, находившейся в доме Лопухина. Икону отыскали и передали болящему, который после совершенного молебна исцелился и возвратил чудотворный образ. От иконы совершались и другие подобные исцеления.

Перед смертью (ок. 1780 г.) владелец иконы завещал отправить её на свою родину, в село Зимарово Рязанской губернии, находившееся в 18-ти верстах от города Раненбурга.

В 1848 году в этом городе свирепствовала холера. Жители немедленно отправились за чтимым образом в село Зимарово, и, когда древняя чудотворная икона Божией Матери Боголюбской была принесена в город, угроза опасной болезни исчезла.

Надвратная икона Смоленска

В 1602 году с чудотворной иконы Смоленской иконы Божией Матери был написан точный список (в 1666 году вместе с древней иконой новый список возили в Москву для поновления), который поместили в башне Смоленской крепостной стены, над Днепровскими воротами, под специально устроенным шатром. Позже, в 1727 году, там была устроена деревянная церковь, а в 1802 — каменная.

Во время Отечественной войны 1812 года икону из Смоленска привезли в Москву и в день Бородинского сражения вместе с почитаемыми чудотворными иконами Иверской и Владимирской обнесли вокруг Белого города и Кремля. Перед вступлением французов в город икону вывезли в Ярославль, а по окончании войны вернули в Смоленск.

Икона хранилась в Успенском соборе Смоленска, несмотря на его закрытие в 1929 году. В 1941 году Смоленск захватили немецко-фашистские войска, которые обнаружили икону среди прочих святынь Успенского собора. После освобождения города от оккупантов в 1943 году икона найдена не была.

Надвратная икона Иверского монастыря (Афон)

В Афоне, в Иверской обители, существует своя почитаемая Иверская икона Божией матери. По легенде, обретшие её монахи поместили икону в соборном храме монастыря. Однако на другой день они обнаружили её над воротами обители на наружной стене. Икону поставили опять в храм, но на другой день она опять появилась над воротами. Наконец, Богоматерь явилась одному из благочестивых старцев и сказала:

«Иди в монастырь и скажи инокам, чтобы более не искушали Меня. Не для того Я прибыла, чтобы вы охраняли Меня, но чтобы Я охраняла вас не только в настоящей жизни, но и в будущей. Да уповают на милосердие Сына Моего все здесь пребывающие в добродетельном житии и страхе Божием. И вот вам знамение: доколе икона Моя будет в обители вашей, дотоле благодать и милость Сына Моего к вам не оскудеет».

С этого времени икону оставили на избранном ею месте над воротами, и потому она называется Иверскою Портаитиссою, то есть, Вратарницею. Список с Иверской иконы находился в Иверской часовне Воскресенских ворот на Красной площади. Во время кампании изъятия церковных ценностей в 1922 году из часовни была изъята вся утварь, конфискованы оклады, ризы, сосуды, кресты, украшенные драгоценными камнями и почти все иконы, включая и саму почитаемую чудотворную Иверскую икону.

В ноябре 1994 года патриарх Алексий II освятил закладку Иверской часовни и Воскресенских ворот, они были восстановлены по решению московского правительства. На Афоне был сделан новый список Иверской иконы и 25 октября 1995 года часовня вновь была открыта.

В католичестве

Надвратные иконы использовались не только в православной, но и в католической традиции.

Островоротная икона Божией Матери

В Вильнюсе, рядом с костёлом святой Терезии и православным монастырем Святого Духа, находится Островоротная или Остробрамская (польск. brama — ворота) икона Божией Матери, чтимая и православными, и католиками, в прошлом именуемая также Корсунской Благовещенской. Данная икона находится в часовне над воротами, называемыми в народе «Острыми воротами» или «Острой брамой». От названия ворот произошло и название образа, который издавна над ними помещался. Ворота являются уцелевшим фрагментом древней оборонительной системы. По поводу обретения иконы существует три предания:

• Икона принесена великим князем Ольгердом из Корсуни после одного из его крымских походов против татар и подарена им своей первой супруге Марии, а второю супругой Иулианиею передана в Троицкую церковь, из которой перенесена в часовню у острых ворот.
• Икона прислана Ольгерду греческим императором Иоанном Палеологом, когда он узнал о принятии Ольгердом христианства.
• Икона чудесно явилась на острых воротах 14 апреля 1431 года. В 1431 году икона уже находилась в часовне близ Троицкой церкви в русском или остром конце города Вильны и именовалась Корсунской.

В 1498 году в Вильне в виду опасности от нашествия татар, была совершена закладка новых городских каменных стен, в русском или остром конце были сооружены ворота с башнею, на верху которой была устроена часовня. В эту часовню и была помещена Корсунская икона, снаружи, ликом ко входящим в город.

В 1495 году невеста великого князя литовского Александра, дочь великого князя московского Иоанна III Елена привезла с собою в Вильну цареградскую икону Божьей Матери Одигитрии (Путеводительницы), писанную по преданию св. евангелистом Лукою, то эта икона привлекла к себе преимущественное молитвенное почитание, а Островоротная была несколько забыта.

Переход к католикам

Во времена унии, когда отнята была Троицкая церковь от православных униатов, Островоротная икона была вынесена православными и помещена в одной из приходских церквей, но в 1609 году была насильно захвачена униатами из Никольской церкви и водворена снова в часовне острых ворот, на попечении поселившихся при Троицкой церкви базилиан. Около 1624 года у самых ворот был основан Кармелитский монастырь с костелом св. Терезии. Некоторое время спустя, кармелиты, пользуясь беспечностью базилиан, захватили и часовню, и икону в свои руки, и при их попечении исключительное почитание Островоротной иконы возобновилось. В 1671 году кармелиты устроили вместо прежней ветхой новую часовню и, устанавливая в ней икону, обратили её ликом к костелу и городу, внутрь. После страшного пожара Вильны в 1714 году икона была перенесена в Терезенский костел, но в 1744 году, с возобновлением часовни, снова помещена над воротами.

В начале XIX столетия базилиане пытались возвратить икону в своё попечение, их спор дошёл до Рима, и папа присудил оставить икону на попечении обители кармелитов, как наиболее близкой к часовне, в которой находится икона. В 1812 году икона была несколько повреждена французами. В 1829 году икона была отреставрирована, причем, по снятии ризы при работах, на иконе оказалась написанною славянскими литерами хвалебная песнь Богоматери: «Честнейшую херувим». С закрытием в 1832 году Кармелитского монастыря, Терезинский костел переименован в Остробрамский и остался в ведении белого римско-католического духовенства. Икона равно почиталась православными и католиками.

В настоящее время общественное богослужение перед Остробрамской иконой совершается по римско-католическому обряду, но с личной молитвой и поклонением к этому образу по-прежнему притекают и православные. Списки Остробрамской иконы Божией Матери занимают подобающее место как в православных храмах Литвы, так и в домах верующих. А проходя Остробрамскими воротами, над которыми в часовне находится чтимый образ, православные так же почтительно, как и католики, снимают головные уборы.

См. также

• Икона
• Чудотворная икона
• Особная икона

Отрывок, характеризующий Надвратная икона

– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…