Новопокровский собор (Брянск)

Не следует путать с сохранившимся Покровским собором.

Православный храм
Новопокровский собор
Страна	Российская империя
Город	Брянск
Конфессия	Православие
Епархия	Орловская и Севская
Архитектурный стиль	псевдорусский стиль
Основатель	брянский купец Н. А. Вязьмитин
Дата основания	1862
Строительство	1862—1897 годы
Основные даты: 1876 — Освящён первый придел 1897 — Освящён главный престол 1924 — Прекращены богослужения 1968 — Храм снесён
Состояние	не существует

Новопокро́вский собо́р (официально — Покровский собор; название «Новопокровский» использовалось для отличия от старого Покровского собора) — центральный городской собор города Брянска конца XIX — начала XX века. До настоящего времени не сохранился.

Расположение

Собор располагался на центральной городской площади (Соборная, ныне Набережная), на правом берегу реки Десны, несколько западнее нынешнего концертного зала «Дружба», и хорошо просматривался с обеих сторон в перспективе улицы Московской (ныне Калинина), которая делала здесь небольшой изгиб. Собор возвышался на насыпном холме высотой 5 саженей (около 11 метров), где прежде стоял древний Спасо-Поликарпов монастырь.

История

Постройка

Постройка собора была начата в 1862 году на месте разобранной Преображенской церкви упразднённого Спасо-Поликарпова монастыря (которая с 1798 года считалась главным храмом города и также именовалась Покровским собором) и велась на средства брянского городского головы, купца Н. А. Вязьмитина. На время строительства, соборным храмом был определён стоявший рядом Рождество-Богородицкий храм того же бывшего монастыря.

16 июля 1875 года в Брянске произошёл крупный пожар, уничтоживший значительную часть города (даже каменные строения получили серьёзные повреждения). Сгорел и обрушился деревянный купол возводимого собора, постройка которого близилась к завершению. Однако уже в 1876 году был освящён правый придел — во имя Святителя и Чудотворца Николая, а в 1879 году — левый придел, во имя святого Великомученика Иоанна Воина; тогда же было устроено и отопление храма.

Дальнейшее строительство собора замедлилось в связи со смертью главного жертвователя — купца Н. А. Вязьмитина, который, тем не менее, завещал на достройку собора значительный капитал. Лишь в 1897 году был освящён главный, средний престол собора — во имя Преображения Господня. В этом же году была окончена постройка трёхпрестольного мраморно-мозаичного иконостаса, который обошёлся в 40 тысяч рублей и создавался в течение двух лет академиком живописи Виктором Дормидонтовичем Фартусовым. На средства родственников приснопамятного строителя собора была установлена мраморная плита, на которой золотыми буквами вырезана следующая надпись:

Сей св. храм, начатый постройкой в 1862 г. старанием и средствами бывшего церковного старосты, Брянского купца Николая Алексеевича Вязьмитина, и на изысканные им средства устроены мраморно-мозаичные иконостасы работы Академика Фартусова и освящены 1 ноября 1897 г. День кончины Вязьмитина 9 января 1879 г.

Владения собора

Собору принадлежал ряд расположенных рядом строений, возведённых одновременно с ним или чуть позднее: три дома для священнослужителей, каменное здание женской церковно-приходской школы, каменный двухэтажный дом для духовной библиотеки и читальни, и 18 каменных лавок.

В январе 1906 года при соборе было устроено древлехранилище, где среди прочих реликвий, собираемых со всего уезда, хранился железный крест от вериг, по легенде, самого Поликарпа Брянского (по оценке профессора И. Е. Евсеева, датируемый XV веком). Мощи Поликарпа Брянского, по преданию, почивали в земле близ левой (северной) стены Собора.

Приход нового собора состоял из жителей пригородных деревень Карачижа и Тимоновки, а также нескольких городских кварталов в самом Брянске. На начало XX века, общее число прихожан составляло около 3 тысяч. Из собора ежегодно проводилось до 6 крестных ходов.

Использование здания в советское время

После образования в апреле 1920 года Брянской губернии, в декабре того же года была восстановлена и самостоятельная Брянская епархия. На непродолжительное время Покровский собор стал кафедральным; здесь проводились съезды духовенства новой епархии.

В 1924 году Собор был закрыт как «вредный очаг сосредоточения контрреволюционного элемента». Изделия из драгоценных металлов были отправлены в металлический отдел Наркомфина; предметы, имеющие художественно-историческую ценность, — переданы губернскому музею, а церковная утварь — роздана общинам различных брянских храмов. С 1925 года в здании собора разместился Народный дом (клуб) имени 25 октября (в 1929 при нём открыли антирелигиозный музей), в 1930-е годы преобразованный в кинотеатр «Октябрь».

Собор сильно пострадал в годы Великой Отечественной войны, и городские власти не спешили его восстанавливать. Вплоть до 1968 года аварийное здание стояло без какого-либо ремонта. От сноса его временно спасало и то, что собор было довольно новым и добротно построенным.

Ликвидация здания

Новая кампания по борьбе с религией, прокатившаяся по стране в 60-е годы, окончательно решила судьбу собора: горсовет принял решение о сносе здания посредством взрыва, который назначили на ранее утро субботы, 20 июля 1968 года.

Предварительно в кирпичной кладке собора пробурили шпуры диаметром 43 мм и длиной от 0,5 до 2 метров. Таких отверстий было сделано 1160; в них заложили около 400 килограммов взрывчатки. Даже опытным специалистам управления «Союзвзрывпром» работа по уничтожению остатков Новопокровского собора представлялась сложной: кирпичная стена двухметровой толщины могла, обрушившись с высоты насыпного холма, завалить обломками дорогу, повредить троллейбусную контактную и осветительную сеть. Жителей ближайших домов временно эвакуировали, окна закрыли дощатыми щитами. Площадь была оцеплена милицией.

В 4 часа 12 минут в небо взлетели красные ракеты. Через пять минут после сигнала готовности раздался взрыв. Здание сначала словно приподнялось, а потом рухнуло, подняв облако пыли… В целом операция прошла без осложнений, если не считать выбитых взрывом стёкол в магазине на противоположной стороне улицы.

В среде горожан ходили разговоры, что накануне взрыва, 19 июля, первому секретарю обкома КПСС из Москвы поступила телеграмма с требованием не взрывать собор. Но руководители области решили сделать вид, что узнали о телеграмме днём позже, когда храм будет лежать в руинах.

Холм, на котором стоял собор, вскоре был срыт до основания, что позволило спрямить улицу Калинина. За счёт образовавшегося пустыря на некоторое время был расширен существовавший по соседству рынок, а в 1980-х годах здесь был сооружён концертный зал «Дружба» (открыт к 1000-летию города, в 1985 году).

В 2002 году, в память о снесённом соборе, рядом с концертным залом была построена часовня в честь Покрова Пресвятой Богородицы.

Интересные факты

• В этом соборе, именовавшемся Покровским, никогда не было престола в честь Покрова Пресвятой Богородицы. По этой причине в некоторых публикациях собор, по главному престолу, назван Преображенским.

• В апреле 1898 года в Брянск на поклонение мощам преподобного Поликарпа и для осмотра знаменитого мозаичного иконостаса Фартусова в Новопокровском соборе приезжал великий князь Сергей Александрович Романов — дядя Николая II и брат Александра III.

Литература

• Ф. С. Исайчиков. Новопокровский собор (из книги «По старому Брянску с почтовой открыткой»). // «Брянский рабочий» № 128, 14 июля 1994 г.

Отрывок, характеризующий Новопокровский собор (Брянск)

«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:
– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.