Нохчмахкахойцы
Поделись знанием:
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
| Нохчмахкахойцы самоназв. — (чеч. Нохчмахкахой) | |
| Этноиерархия | |
|---|---|
| Раса | |
| Тип расы | |
| Общие данные | |
| Язык | |
| Религия | |
| Первые упоминания |
V-VII вв н.э.. |
| В составе | |
| Родственны |
Чантий, Шатойцы, Шаройцы, Аккинцы, Чинхой, Мелхий, Мулкой, Чеберлойцы, Терлой, Орстхой и др. |
| Современное расселение | |
| Историческое расселение | |
|
Северный Кавказ: | |
| Государственность | |
|
Раннефеодальное государство Сим-Сим, XV век. царство Сим-Сир) | |
 | |
Нохчмахкахойцы — один из 9 чеченских тукхумов. Чеченцы из равнинной, предгорной и горной Чечни, где проходили самые кровопролитные Кавказские войны XVIII—XIX вв., Первая Чеченская война и Вторая Чеченская война в современности. В него входят самые большие тейпы Чечни. Разговаривают на плоскостном (нохчмахкахойском) диалекте чеченского языка.
Этнограф Саидов И. М. в своей работе «Мехкан кхел» пишет: "По преданиям, все ичкерийские (нохчмахкахойские) тайпы являются потомками «родных братьев», «братство» это, по преданиям, зафиксированным и русскими исследователями досоветского периода, было закреплено ещё в Нашахе в период нахождения там общенахского Совета старейшин страны (Мехкан кхел)[1].
Tейпы
Tейпы, входящие в туккхум Нохчмахкхой[2]:
- Айткхалой, родовое село Айт-кхал, Курчалоевский район.
- Аллерой, — родовое село Аллерой, Ножай-Юртовский район.
- Белгатой, — родовое село Белгатой, Веденский район
- Беной, — родовое село Беной, Ножай-Юртовский район.
- Билтой, — родовое село Бильты, Ножай-Юртовский район.
- Гендаргеной, — родовое село Гендерген, Ножай-Юртовский район.
- Гордалой, — родовое село Гордали, Ножай-Юртовский район.
- Гуной, — родовое село Гуни, Веденский район.
- Даттахой — родовое село Даттах, Ножай-Юртовский район.
- Зандакой, — родовое село Зандак, Ножай-Юртовский район.
- Курчалой, — родовое село Курчали, Веденский район.
- Сесанхой, — родовое село Саясан, Ножай-Юртовский район.
- Харачой, — родовое село Харачой, Веденский район.
- Центорой, (Тезакхаллой) — родовое село Центорой, Ножай-Юртовский район.
- Чермой, — родовое село Чермой-Мохк, Веденский район
- Ширдий, — родовое село Ширдий-Мохк, Веденский район.
- Шуоной, — родовое село Шуани, Ножай-Юртовский район.
- Эгашбатой, — родовое село Агишбатой, Веденский район.
- Элистанжхой, — родовое село Элистанжи, Веденский район.
- Энгеной, — родовое село Энгеной, Ножай-Юртовский район.
- Энакалой, — родовое село Энакхалл
- Эрсеной, — родовое село Эрсеной, Веденский район.
- Ялхой, — родовое село Ялхой-Мохк, Курчалоевский район.
Известные нохчмахкахойцы
- Алибек-Хаджи Алдамов
- Байсангур Беноевский
- Зелимхан Гушмазукаев
- Иса Гендаргеноевский
- Уди мулла Гордалинский
- Аслан Масхадов
- Шоип-Мулла
- Шейх Мансур
- Бувайсар Сайтиев
- Бейбулат Таймиев
- Эски Хулхулинский
- Талхиг Шалинский
Напишите отзыв о статье "Нохчмахкахойцы"
Примечания
См. также
Литература
- Сулейманов А. Топонимия Чечни. — Нальчик: Эль-Фа, 1997. — 341 с.; Грозный: ГУП «Книжное издательство», 2006. — 711 с.
- [zhaina.com/2008/03/20/page,9,cxa_qam.html Тукхум — не народ]
|
Это заготовка статьи о Чечне. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
|
Это заготовка статьи о народах мира. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Нохчмахкахойцы
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
