Сенцов, Олег Геннадьевич

Олег Геннадьевич Сенцов
укр. Олег Геннадiйович Сенцов
Гражданство:	СССР СССР → Украина Украина/Россия Россия
Профессия:	кинорежиссёр, сценарист
Карьера:	2011 — наст. время
Награды:

Оле́г Генна́дьевич Сенцо́в (укр. Олег Геннадiйович Сенцов, род. 13 июля 1976, Симферополь) — украинский кинорежиссёр, сценарист и писатель. Весной 2014 года, после фактического присоединения Крыма к Российской Федерации, задержан российскими правоохранительным органами в Крыму по подозрению в террористической деятельности. В августе 2015 года осуждён на 20 лет лишения свободы. Сенцов не признал себя виновным в инкриминируемых ему преступлениях, объявил о применяемых к нему пытках и назвал дело политическим и сфабрикованным. Ряд международных кинематографических и правозащитных организаций выступили в поддержку Сенцова.

Биография

Родился 13 июля 1976 года в Симферополе в Крымской области Украинской ССР.

С 1993 года по 1998 год учился в Киевском государственном экономическом университете.

Владел компьютерным клубом в центре Симферополя.

В 2011 году на вырученные деньги снял свой первый фильм «Гамер», сюжет которого повествует о геймере, который занимает второе место на чемпионате мира. Бюджет картины составил 20 тысяч долларов США. Все роли актёры исполняли бесплатно. Премьера состоялась в симферопольском кинотеатре «Космос» и собрала полный зал зрителей. После выпуска фильма Олег закрыл свой компьютерный клуб.

«Гамер» был представлен на Роттердамском кинофестивале, также он был награждён призом Гильдии киноведов и кинокритиков на фестивале «Дух огня» в Ханты-Мансийске. На 3-м Одесском международном кинофестивале картина Сенцова была удостоена специального диплома жюри. В мае 2012 года «Гамер» получил приз в 1 тысячу долларов США на 3-м международном кинофестивале в Трускавце.

В июле 2013 года Сенцов приступил к съёмкам нового фильма «Носорог» про детей 1990-х годов. Бюджет фильма составил 1 млн долларов США, из которых 43 % суммы было выделено правительством Украины.

Олег Сенцов являлся активистом Автомайдана. Во время крымского кризиса поддерживал движение за единую Украину, покупал и развозил продукты и предметы первой необходимости украинским воинским частям в Крыму, которые были заблокированы. Арестован 11 мая 2014 года Федеральной службой безопасности России по подозрению в терроризме.

Уголовное дело

Арест

11 мая 2014 года Сенцов был задержан Федеральной службой безопасности Российской Федерации по подозрению в терроризме.

Адвокатом Сенцова стал Дмитрий Динзе из правозащитной организации «Агора». Через некоторое время Сенцова перевезли в Москву, в следственный изолятор в Лефортово.

30 мая 2014 года ФСБ сообщила о задержании Сенцова и ещё троих подозреваемых. Как утверждает ФСБ, все они — члены «Правого сектора». В «Правом секторе» опровергли информацию о том, что Сенцов является членом их организации, в ходе дальнейшего процесса защита предоставила суду заверенную справку за подписью лидера «Правого сектора» Дмитро Яроша, согласно которой фигуранты дела никогда не состояли в его организации. Участниками этой группы, предположительно действовавшей по указанию украинского «Правого сектора», следствие называет Алексея Чирния, Геннадия Афанасьева, Александра Кольченко, Никиту Боркина, Илью Зуйкова, Энвера Асанова и Степана Цириля. Чирний и Афанасьев к июлю 2015 года были уже осуждены, а Боркин, Зуйков, Асанов и Цириль — объявлены в розыск.

По версии ФСБ, основной целью подозреваемых было совершение диверсионно-террористических актов в Симферополе, Севастополе и Ялте; в частности, взрывы в ночь с 8 на 9 мая 2014 года самодельных взрывных устройств возле «мемориала Вечного огня» и памятника Ленину в Симферополе, а также поджоги офисов общественной организации «Русская община Крыма» и представительства партии «Единая Россия» в Симферополе 14 и 18 апреля 2014 года.

6 июня 2014 года к задержанному Олегу Сенцову не был допущен украинский консул, поскольку в соответствии с законом «О гражданстве РФ» граждане РФ, имеющие также иное гражданство, рассматриваются Россией только как граждане Российской Федерации (кроме случаев, предусмотренных международными договорами РФ или федеральным законом). Гражданство России ранее было предоставлено всем крымчанам, не написавшим заявление об отказе. Подобное повторялось и в дальнейшем уже в ходе процесса.

Второй адвокат Сенцова, Грозев, подал иск против России в Европейский суд по правам человека против незаконного задержания и пыток режиссёра.

Суд

21 июля 2015 года Северо-Кавказский окружной военный суд в Ростове-на-Дону перешел к судебному следствию по делу украинского режиссёра Олега Сенцова и активиста Александра Кольченко. Российская Федеральная служба безопасности объявила, что они являются членами запрещённой в России украинской организации «Правый сектор». По версии следствия, они планировали теракты на Крымском полуострове. По этому делу ранее также были задержаны крымчане Геннадий Афанасьев и Алексей Чирний. Они согласились сотрудничать со следствием и уже получили по семь лет тюрьмы. В то же время бывший адвокат Чирния Илья Новиков уверен, что его подзащитный оговорил себя ради сделки со следствием.

Согласно тексту обвинения, Сенцов и другие члены террористического сообщества готовились к совершению взрывов самодельных устройств в ночь на 9 мая 2014 года у мемориала «Вечного огня» и памятника Ленину в Симферополе, а также поджогов офисов общественной организации «Русская община Крыма» и представительства партии «Единая Россия» в Симферополе 14 и 18 апреля 2014 года с целью устрашения населения для воздействия на принятие решений органами власти.

Олегу Сенцову были предъявлены обвинения в создании террористического сообщества (часть 1 статьи 205.4 УК), совершении двух террористических актов (пункт «а» части 2 статьи 205 УК), приготовлению к совершению двух террористических актов (часть 1 статьи 30 и пункт «а» части 2 статьи 205 УК), а также в двух эпизодах незаконного оборота оружия и взрывчатых веществ (часть 3 статьи 222 УК). Минимальное наказание по статье «Создание террористического сообщества» — 15 лет заключения, максимальное — пожизненно. В ходе прений гособвинитель Ткаченко потребовал приговорить Сенцова к 23 годам лишения свободы в колонии строгого режима, Александра Кольченко — к 12 годам.

Обвинения, предъявленные Сенцову и Кольченко, в первую очередь были основаны на показаниях Геннадия Афанасьева и Алексея Чирния, которые сразу после ареста начали сотрудничать со следствием. Материалы следствия, ведомого ФСБ были недоступны для посторонних, с адвокатов была взята подписка о неразглашении. По словам Дмитрия Динзе, других доказательств причастности режиссёра к «террористическому сообществу» в деле нет — ни прослушек, ни материалов оперативно-розыскных мероприятий.

Сенцов не признал себя виновным в инкриминируемых ему преступлениях и назвал дело политическим и сфабрикованным. В ходе суда он сообщил о попытках во время допросов выбить интересующие следствие показания, ради этого его избивали руками, ногами, дубинкой, душили пакетом и даже угрожали изнасиловать. О применяемых в ходе следствия пытках также сообщил второй обвиняемый, левый активист Александр Кольченко.

Выступавший как свидетель обвинения Геннадий Афанасьев в ходе допроса заявил, что данные им на стадии следствия показания были даны под принуждением.

Кроме показаний Чирния и Афанасьева, дело строилось на показаниях других свидетелей, данных оперативных мероприятий. В частности, следствие утверждает, что Сенцов звонил с телефона Афанасьева Чирнию и торопил того с изготовлением взрывного устройства. На пистолете изъятом у одного из задержанных обнаружили биологический материал Сенцова(по словам Сенцова биологический материал появился после того, как его били этим пистолетом).

25 августа 2015 года Северо-Кавказский окружной военный суд приговорил Сенцова к 20 годам лишения свободы с отбыванием в колонии строгого режима, Александру Кольченко было назначено 10 лет колонии строгого режима.

24 ноября 2015 года Верховный суд России оставил без изменения приговоры Сенцову и Кольченко. Комментируя свои дальнейшие действия после оглашения вердикта Верховного суда РФ, адвокаты осуждённых заявили, что будут добиваться возвращения своих подзащитных на Украину. По их мнению это может произойти путём заключения соглашения об обмене, «как это было с эстонским шпионом Кохвером», либо с помощью применения двустороннего соглашения между Россией и Украиной, согласно которому осуждённые отправляются для отбытия наказания в страну, «гражданами которой они являются».

Олег Сенцов подал иск о защите чести и достоинства к ФСБ РФ и ряду российских СМИ, в связи с тем, что телеканалы назвали его террористом ещё до решения суда, основываясь только на пресс-релизе спецслужб. Ответчиками по иску заявлены ФСБ, «Ньюс медиа», «Первый канал», «Телекомпания НТВ», телекомпания «Звезда», BFM.ru, ВГТРК.

В феврале 2016 года адвокат Марк Фейгин сообщил об этапировании Олега Сенцова в Якутию.

23 марта 2016 года российский омбудсмен Элла Памфилова в своём докладе за 2015 год записала, что в результате предпринятых по жалобам Сенцова действий «было признано их украинское гражданство».

7 октября 2016 года министерство юстиции России отказалось в выдаче Олега Сенцова Украине, утверждая, что в соответствии с законом о присоединении Крыма к России Сенцов стал гражданином РФ

Тюрьма

В феврале 2016 года Олег Сенцов был этапирован в Якутию для отбывания наказания.

Международная реакция на уголовное дело и суд

15 мая 2014 года Министерство иностранных дел Украины выразило возмущение задержанием Сенцова и потребовало освободить его. С резкой критикой приговора выступили не только европейские политики и правозащитники, но и деятели культуры, в том числе директор Европейской киноакадемии Марион Дёринг (нем. Marion Döring), Немецкая кинематографическая академия и др. 19 мая российский КиноСоюз обратился к ФСБ с требованием освободить Олега Сенцова, с подобными требованиями выступил Национальный союз кинематографистов Украины, Конфедерация союзов кинематографистов стран СНГ и Балтии, Европейская киноакадемия. Во время 67-го Каннского международного кинофестиваля стенды кинорынка были увешаны портретами Сенцова.

Российские кинематографисты выступили с обращением в поддержку Сенцова. Александр Сокуров, в частности, отметил, что Сенцов — «режиссёр с обострённой социальной чувствительностью» — не мог не откликнуться на драматические события в своей стране, а «кинематограф во всем мире демонстрирует правоту позиции и поведения режиссёров и художественных деятелей, которые активно участвуют в противоречивой современной жизни».

«Международная амнистия» назвала арест Сенцова незаконным. 23 мая в Киеве, Одессе и Львове состоялись акции протеста у посольства и консульств России с требованиями освободить Александра Кольченко, Олега Сенцова и других задержанных активистов.

10 июня 2014 года кинорежиссёры Педро Альмодовар, Вим Вендерс, Агнешка Холланд, Майк Ли, Кшиштоф Занусси, Анджей Вайда, Кен Лоуч, Бела Тарр, Аки Каурисмяки и другие призвали президента России Владимира Путина и ряд высших должностных лиц гарантировать Сенцову безопасность, обнародовать его местонахождение, предъявить ему чёткие обвинения или освободить, а также провести прозрачное расследование его задержания.

28 июня 2014 года во время церемонии закрытия Московского международного кинофестиваля глава Национального союза кинематографистов Украины Сергей Тримбач обратился к Владимиру Путину с просьбой содействовать освобождению Олега Сенцова; к обращению присоединился президент фестиваля Никита Михалков.

С 3 по 9 сентября 2014 года в Киеве было запланировано проведение недели украинского кино в поддержку Олега Сенцова, в рамках которого будет показано восемь украинских фильмов-участников международных кинофестивалей последних лет: «Гамер», «Молитва о гетмане Мазепе», «Поводырь», «Истальгия», «Иван Сила», «Трубач», «Параджанов», «Хайтарма», а также альманах короткометражной документалистики «Вавилон 13».

10 сентября 2014 года глава Службы безопасности Украины Валентин Наливайченко сообщил о том, что Олег Сенцов наряду с лётчицей Надеждой Савченко и заместителем председателя УНА-УНСО Николаем Карпюком числятся в списках задержанных граждан Украины, которые были похищены или незаконно удерживались, или преследуемые, обмен которыми предусмотрен после достижения Минских договоренностей.

15 сентября 2014 года, будучи в заключении, Олег Сенцов был приглашён стать почётным членом жюри 62-го международного кинофестиваля в Сан-Себастьяне. Пустое кресло символизировало место в жюри для Сенцова и на венецианском кинофестивале 2014 года.

9 октября 2014 года миссия Управления Верховного комиссара ООН по правам человека на Украине обнародовала доклад, в котором отметила, «что Сенцов по его собственным словам подвергался пыткам».

На Каннском кинофестивале 2015 года проводилась программа «Двухнедельник режиссёров», в рамках которой продолжалась десятидневная акция солидарности с украинским режиссёром Олегом Сенцовым, организованная Гильдией французских кинематографистов и Европейской киноакадемией. Перед каждым из более чем пятидесяти сеансов демонстрировалась фотография украинского режиссёра с надписью «Свободу Олегу Сенцову».

19 августа 2015 года Европейская киноакадемия отправила письмо Владимиру Путину и руководителям силовых ведомств России, в котором потребовала немедленно освободить Олега Сенцова, которого обвиняют в организации терактов в Крыму. Послание подписали режиссёры Анджей Вайда, Вим Вендерс, Кшиштоф Занусси, Аки Каурисмяки, Майк Ли. К призыву освободить Олега Сенцова присоединился Сараевский кинофестиваль.

В защиту Сенцова выступили российские режиссёры, среди которых Александр Сокуров, Владимир Котт, Владимир Мирзоев, Алексей Герман-младший, Павел Бардин, Алексей Федорченко, Аскольд Куров, Андрей Звягинцев.

26 августа 2015 года министр иностранных дел Европейского союза Федерика Могерини назвала приговор Сенцову противоречащим международному праву и «базовым стандартам правосудия», поскольку «российские суды не имеют права судить за действия, совершённые за пределами международно-признанных границ России». По мнению западных СМИ, в данном случае речь идёт о попранных гражданских правах и откровенно надуманных обвинениях, ставших возможными благодаря тому, что Сенцов был насильно вывезен с территории Украины и оказался вне международного правового поля, поскольку российская сторона попросту игнорирует нормы цивилизованного мира.

В декабре 2015 года в рамках кампании Amnesty International российский музыкант Борис Гребенщиков подписал письмо к Генпрокурору РФ с призывом отменить приговоры Олегу Сенцову, Александру Кольченко и Геннадию Афанасьеву.

Творчество

Фильмы

«Гамер» (2011)

Проза

• «Купите книгу — она смешная» (2014)
• Рассказы (К.: Laurus, 2015).

Драматургия

• «Номера» — пьеса, которую Сенцов передал в письмах из тюремного заключения в Лефортово продюсеру Наталье Йозеф. Первый показ сценической читки состоялся в «Театре.doc» в ноябре 2014 года, через несколько недель её повторили в Сахаровском центре. В 2015 году читка состоялась в киевском театре «ДАХ» (режиссёр Анастасия Патлай).

Семья

Есть двое детей: дочь Алина (род. в 2002) и сын Владислав (род. в 2004), который страдает аутизмом.

Награды

• Лауреат Национальной премии Украины имени Тараса Шевченко 2016 года за художественные фильмы «Гамер» и «Носорог».
• Орден «За мужество» I степени (Украина, 24 сентября 2015).
• Орден «За мужество» III степени (Украина, 23 августа 2014).
• Специальная премия жюри Чешского кинематографического и телевизионного союза FITNESS (Чехия, 17 января 2016).

См. также

• Савченко, Надежда Викторовна
• Кохвер, Эстон

Ссылки

• Осаволюк Андрей. [ru.odfoundation.eu/a/5612,delo-olega-sencova Дело Олега Сенцова]. Фундация "Открытый Диалог" (26.12.2014).
• Осаволюк Андрей. [ru.odfoundation.eu/a/6841,otchet-delo-krymskih-terroristov Отчет: Дело «крымских террористов»]. Фундация "Открытый Диалог" (11.09.2015).
• [www.colta.ru/articles/society/6937 Олег Сенцов. Слово в суде] // «Colta.ru», 09.04.2015
• [meduza.io/feature/2015/07/22/na-ukraine-rezhisser-v-rossii-terrorist На Украине — режиссёр, в России — террорист. Дело Олега Сенцова. Коротко] // Meduza, 22.07.2015
• [zona.media/online/sentsov-preniya/ Процесс Сенцова. Последнее слово] // «Медиазона», 19.08.2015
• [www.youtube.com/channel/UCNe78R-7dgcH_Xr6Pe_-zpw Youtube-канал «Release Oleg Sentsov»]

Отрывок, характеризующий Сенцов, Олег Геннадьевич

Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.