Пинкни, Чарльз (губернатор)

Чарльз Пинкни

Чарльз Пинкни (англ. Charles Pinckney; 26 октября 1757, Чарльстон, Южная Каролина — 12 октября 1824) — американский политик, сенатор, 37-й губернатор штата Южная Каролина, один из тех, кто подписал Конституцию США. Двоюродный брат Чарльза Коутсуорта Пинкни. Чарльз Пинкни стал предком семи будущих губернаторов Южной Каролины, некоторые из которых сыграли важную роль в истории штата, как, например, представители семей Мэйбенк и Ретт.

Биография

Чарльз Пинкни родился в Чарльстоне, Южная Каролина, в 1757 году. Его отец, полковник Чарльз Пинкни-старший, был богатым плантатором и адвокатом, и после его смерти в 1782 году Чарльз-младший унаследовал Ферму Сни, фамильную усадьбу за городом, завещанную ему отцом. Учился на юриста — по-видимом, в своём родном городе — и начал заниматься юридической практикой там же с 1779 года.

Во время Войны за независимость США молодой Чарльз Пинкни был зачислен в ополчение (хотя его отец неоднозначно отнёсся к революции). Он получил звание лейтенанта и участвовал в осаде Саванны (сентябрь-октябрь 1779 года). Когда Чарльстон был взят англичанами, он попал к ним в плен и оставался в нём до июня 1781 года.

Пинкни также начал свою политическую карьеру, избираясь в Континентальный Конгресс (1777-78 и 1784-87) и Конгресс Южной Каролины — законодательное собрание штата (1779-80, 1786-89, 1792-96). Будучи ярым националистом, он много работал в Конгрессе, чтобы добиться, чтобы США получили право на судоходство по реке Миссисипи, а также для укрепления власти Конгресса.

Роль Пинкни в Конституционном Филадельфийском Конвенте является спорной. Хотя он был одним из самых молодых делегатов, он впоследствии утверждал, что был там одним из самых влиятельных и будто бы представил проект, известный как «План Пинкни», который стал основной для окончательной редакции Конституции США. Его план представлял собой более проработанную версию так называемого «Плана Вирджинии», предложенного Эдмундом Рэндольфом, но это было проигнорировано другими делегатами. Тем не менее, большинство историков признаёт, что он действительно был важным делегатом на Конвенте. Из-за своего тщеславия Пинкни впоследствии утверждал, что тогда ему было 24 года, и это позволяло ему претендовать на статус самого молодого из делегатов. В действительности же тогда ему было уже тридцать лет. Он присутствовал на Конвенте целый день и, будучи хорошим оратором, говорил много, часто и долго; Пинкни действительно внёс огромный вклад в формирование окончательного проекта Конституции, ускорение его принятия и разрешение проблем, которые возникли во время дебатов. Он также работал над ратификацией в Южной Каролине (1788 год).

В том же году он женился на Мэри Лоуренс, дочери богатого плантатора и влиятельного политического деятеля из Южной Каролины Генри Лоуренса. У них было не менее трёх детей, но после рождения последнего из них Мэри умерла.

Среди его родственников со стороны жены были были полковник Джон Лоуренс и американский представитель (член Палаты представителей) Дэвид Рамсей; другой его шурин был женат на дочери губернатора Южной Каролины Джона Ратледжа.

Впоследствии занимал различные должности: с 1789 по 1792 годы был губернатором Южной Каролины, в 1790 году — председателем Конституционного Конвента страны. В этот период был известен как федералист, будучи в Федеральной партии лидером вместе со своим двоюродным братом, но затем, в 1795 году, перешёл в Республиканско-демократическую партию, то есть, по сути, сменил свой электорат на жителей окраин штата с родственной ему аристократии. В 1796 году снова стал губернатором Южной Каролины, а в 1798 году благодаря поддержке партии был избран в Сенат США. Там он резко выступал против своей бывшей партии, а во время президентских выборов 1800 года был менеджером предвыборной кампании Томаса Джефферсона в Южной Каролине.

Победивший Джефферсон назначил Пинкни послом в Испании (1801—1805 годы), и, будучи на этой должности, он усиленно, но безуспешно боролся за то, чтобы Испания передала США Флориду, и способствовал тому, чтобы Испания поддержала приобретение Луизианы у Франции в 1803 году.

После завершения дипломатической карьеры его взгляды стали ближе к демократии, и Пинкни отправился обратно в Чарльстон, где возглавил Республиканско-демократическую партию. Он работал в законодательном собрании штата в 1805-06 годах, а затем вновь был избран губернатором Южной Каролины (1806-08 г.г.). В этой должности он выступал за законодательное перераспределение, при котором районы окраин получили бы больше представительских мест в органах власти, и выступал за введение всеобщего избирательного права для белых мужчин. С 1810 по 1814 год он вновь работал в законодательном собрании штата, а затем временно отошёл от политики. В 1818 году он победил на выборах в Палату представителей США, где выступал против Миссурийского компромисса.

В 1821 году здоровье Пинкни ухудшилось, и он в последний раз отошёл от политической деятельности. Он умер в 1824 году, за три дня до своего 67-летия. Похоронен у епископальной церкви на кладбище Сент-Филипс в Чарльстоне.

Его ферма Сни сохранена как исторический памятник. Его сын Генри Пинкни (24 сентября 1794 — 3 февраля 1863 г.г.) избирался сенатором США от Южной Каролины.

Отрывок, характеризующий Пинкни, Чарльз (губернатор)

– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.