Просвещённый абсолютизм

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Просвещённый абсолюти́зм — политика достижения в государстве «общего блага», проводимая во второй половине XVIII века рядом европейских абсолютных монархов, принявших идеи философии XVIII века.

Хронология

Хронологические границы просвещённого абсолютизма условны, обычно приводится период с 1740 г. по 1789 г., то есть от вступления на престол прусского короля Фридриха II до французской революции.

Основы просвещённого абсолютизма

Теория «просвещённого абсолютизма», родоначальником которой считается Томас Гоббс, вполне проникнута рационалистической философией века «просвещения». Сущность её заключается в идее светского государства, в стремлении абсолютизма поставить выше всего центральную власть. До XVIII века государственная идея, выразителем которой был абсолютизм, понималась узкопрактически: понятие о государстве сводилось к совокупности прав государственной власти. Крепко держась за выработанные традицией взгляды, просвещённый абсолютизм внёс вместе с тем и новое понимание государства, которое уже налагает на государственную власть, пользующуюся правами, и обязанности. Следствием такого взгляда, сложившегося под влиянием теории договорного происхождения государства, явилось то теоретическое ограничение абсолютной власти, которое вызвало в европейских странах целый ряд реформ, где рядом со стремлением к «государственной пользе» выдвигались заботы об общем благосостоянии.

В литературе «просвещённый абсолютизм» был встречен восторженно. Наиболее яркий пример просвещённого абсолютизма — политическое миросозерцание Вольтера, этой же точки зрения держалась и школа физиократов с Кенэ, Мерсье-де-ла-Ривьером и Тюрго во главе. «Просветительская» литература XVIII века не только ставила задачу критики старых порядков: стремления философов и политиков того времени сходились в том, что реформа должна совершиться государством и в интересах государства. Поэтому характерная черта просвещённого абсолютизма — союз монархов и философов, которые желали подчинить государство чистому разуму.

Страны

Просвещённый абсолютизм охватил все страны Европы, кроме Англии, Польши и Франции: Англия уже достигла того, к чему стремился просвещённый абсолютизм, в Польше не было королевского абсолютизма и господствовала шляхта, а царствовавшие во Франции Людовик XV и Людовик XVI не в состоянии были взять на себя роли инициаторов реформы, вследствие чего прежний строй был разрушен революцией.

Представители просвещённого абсолютизма

Центральными фигурами этой эпохи были Фридрих II Великий (с 1740 по 1786) и Иосиф II Австрийский (с 1780 по 1790). Другие представители просвещённого абсолютизма:

• в Испании — министр Аранда при Карле III (1759—1788)
• в Португалии — Помбал (1760—1777) при Иосифе Эмануиле
• в Неаполе — министр Тануччи при Карле III и Фердинанде IV
• в Тоскане — Леопольд I (1765—1790)
• в Дании — Кристиан VII (1766—1808) с министром Струэнзе (1769—1772)
• в Швеции — Густав III (1771—1792)
• в Бадене — Карл Фридрих
• в Речи Посполитой — Станислав Понятовский (1764—1795)
• в России — Екатерина II

Деятельность всех этих реформаторов была в значительной степени подражанием преобразованиям Фридриха II и Иосифа II, которые воплотили в себе два направления, дополняющие друг друга и вполне характеризующие просвещённый абсолютизм. Фридрих был консерватором и во многом лишь продолжал старую политику династии Гогенцоллернов, которую хотел осветить философскими идеями века. Иосиф II, больше теоретик, «революционер на троне», порвал с политикой своих предшественников и совершил смелую попытку радикально преобразовать весь строй Австрии в духе философии XVIII века. В его деятельности, так же как и в деятельности Фридриха II — много противоречий, которые внесла новая государственная идея в традиционную политику абсолютизма. Характер преобразований просвещённого абсолютизма был во всех странах один и тот же, видоизменяясь лишь в зависимости от местных условий; но он существенно отличался в протестантских странах (Пруссия) и католических (Австрия).

Не во всех странах инициатива реформы принадлежала королям. В Португалии, Испании и Неаполе в роли просвещённых деспотов выступали министры, то же произошло и в Дании во время Струэнзе.

Реформы просвещённого абсолютизма

Все реформы просвещённого абсолютизма, стремившиеся разрушить католико-феодальные отношения, совершались не только ввиду государственных соображений, но и содействовали эмансипации личности. Однако просвещённые деспоты обошли один из крупных недостатков государственной жизни XVIII в. — несовершенство законодательной деятельности государства и не выработали правильного порядка законодательства. Всё зависело от абсолютного монарха или его министра. Реформы захватывали область администрации, финансов, суда, умственной жизни, церкви, наконец — область сословных отношений и крестьянского быта.

В области администрации просвещенный абсолютизм стремился к бюрократической централизации, к вытеснению чиновничеством общественных сил и к подавлению интересов дворянства, был враждебен народному представительству и старался уничтожить местный партикуляризм. Иосиф II нарушил конституции Австрийских Нидерландов и Венгрии, Фридрих II лишил в 1741 г. земские чины Силезии их права вотировать налоги.

Экономическая деятельность просвещенного абсолютизма вытекала из сочувствия просвещённых деспотов меркантилизму, ставившему выше всего торговлю и промышленность, которые находились под опекой государства. Стремясь к пополнению государственных доходов, к удержанию в стране золота и серебра, просвещенный абсолютизм покровительствовал развитию промышленности, охранял и улучшал в то же время и сельское хозяйство, обратил особенное внимание на распределение налогов и упорядочение государственных расходов.

Громадную заслугу оказал просвещенный абсолютизм судебному устройству и законодательству. «Один закон для всех» — таков принцип, которым руководствовался П. абсолютизм. В уголовном судопроизводстве были уничтожены пытки, ограничена смертная казнь и улучшено правосудие. Образцом судебной реформы была Пруссия при Фридрихе II, который преобразовал судоустройство и судопроизводство, установил правильный порядок вместо произвола. Задачей просвещённого абсолютизма было не только отделить суд от администрации и создать независимость судей, но и составить свод законов, отличавшийся простотой, ясностью и краткостью. Самуил фон Кокцеи, фон Кармер и Суарец в Пруссии предприняли составление общего кодекса (Allgemeines Landrecht), в котором ярко отразилось влияние философии XVIII в. В Австрии уже при Марии-Терезии судебная часть была отделена от администрации. Иосиф II весьма энергично работал для составления свода законов, издал несколько частных уставов. Свод законов, изданный в Португалии Помбалем, привлёк внимание тогдашнего учёного мира. Эти реформы были проникнуты гуманностью, уважением к человеческой личности и чувством справедливости.

Для распространения образования также принимались серьёзные меры. Уже одно преклонение королей перед философами давало печати больше свободы. С другой стороны, монархи относились безразлично к прессе, так как общественное мнение было забыто. Но в целом эпоха просвещённого абсолютизма характеризуется большей свободой печати, особенно там, где не затрагивались политические вопросы. Цензурные стеснения были ограничены (в Австрии — цензурный устав Иосифа II в 1781 г.), но по отношению к католическому духовенству сохраняли особенную строгость.

Просвещённый абсолютизм представляет собой эпоху сильного антагонизма между духовной и светской властью. Вместе с «просвещением» абсолютизм относился отрицательно к традициям католицизма, защищая права светского государства от клерикальной опеки и видя опасного врага в римской курии и клире. Борьба против католицизма (в католических странах) велась упорно и часто жестоко. Особенно сильна была власть церкви в Португалии, Испании, Неаполе, которые и открыли поход против притязаний средневекового католицизма. У папских булл было отнято юридическое значение, если они не утверждены королём, клир подчинён светским судам, закрыты инквизиционные судилища, уничтожено множество монастырей, а имения их перешли в казну, духовенство обложено податями и т. д. В Португалии Помбаль подал пример изгнания иезуитов, ордену которых отовсюду наносятся удары. В 1759 г. иезуитов изгоняют из Португалии, в 1764 — из Франции, далее, в 1767—68, из Испании, Неаполя, Пармы, пока в 1773 г. орден совсем не был уничтожен. До крайности были доведены церковные реформы Иосифом II, который не только хотел ограничить папское влияние в Австрии, ослабить силу духовенства, подчинив его светской власти, но вмешался даже в обрядовую сторону веры, чем возбудил против себя народную массу.

В области сословных отношений вообще и крестьянского вопроса в частности просвещенный абсолютизм тоже оказал значительное влияние. И здесь во имя государственной пользы правители боролись с остатками феодализма, старались сократить аристократические привилегии и ограничить права дворян и духовенства. Помбаль весьма резко действовал в Португалии, стеснив дворянство. В Неаполе дворянские суды были лишены своей силы тем, что на них могли апеллировать к королевскому суду. В Швеции и Дании Густав III и Струэнзе теснили дворянство и вооружили его против себя. В Австрии Иосиф II вызвал сильнейшую оппозицию духовенства и дворянства тем, что хотел уничтожить податные привилегии дворян и ввёл поземельный налог.

В эту же эпоху впервые был поставлен на очередь крестьянский вопрос. Этому значительно способствовали физиократы, которые по своим политическим взглядам были на стороне просвещённого абсолютизма, и многие деятели просвещённого абсолютизма были сторонниками физиократов. Осуждая феодальные права, тяготевшие над землевладельцами, литература XVIII в. требовала уничтожения рабства и прекращения крепостных отношений. Вследствие этого в эпоху просвещенного абсолютизма было обращено внимание на положение сельской массы, от которой зависит обогащение казны, и рядом с покровительством обрабатывающей промышленности просвещённый абсолютизм покровительствует и крестьянскому труду. В Пруссии Фридрих II меньше всех правителей подчинился физиократии, но и здесь было обращено внимание на улучшение быта крестьян. В Австрии крестьянский вопрос был выдвинут Иосифом II, который формально отменил крепостное состояние. То же было и в Савойе при Карле-Эммануиле III.

Основные проблемы реформ

Общая черта, отличающая представителей просвещенного абсолютизма — деспотизм в проведении своих реформ, самонадеянность и часто необдуманность, непоследовательность. Просвещённый абсолютизм, задумавший столько государственных и общественных реформ, повсюду вызвал реакцию, которая скоро уничтожает либеральные приобретения, пока французская революция не докончила начатую просвещённым абсолютизмом ликвидацию старого порядка.

См. также

• Суперпрезидентская республика
• Авторитаризм

Отрывок, характеризующий Просвещённый абсолютизм

– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.