Расстрелянное возрождение

Расстре́лянное возрожде́ние (укр. Розстріляне відродження) — обозначение интеллектуальной элиты 1920-х — начала 1930-х годов в Украинской ССР, создавшее произведения в литературе, живописи, музыке, театре и подвергнутое сталинским репрессиям.

Кульминацией репрессий стал расстрел 3 ноября 1937 года. В этот день были расстреляны Лесь Курбас, Николай Кулиш, Матвей Яворский, Владимир Чеховский, Валерьян Подмогильный, Павел Филипович, Валериан Полищук, Клим Полищук, Григорий Эпик, Мирослав Ирчан, Марк Вороной, Михаил Козорис, Олекса Слисаренко, Михаил Яловой и другие — всего свыше 100 представителей украинской интеллигенции. Ранее были арестованы и казнены художники-монументалисты братья Тимофей и Михаил Бойчуки и художники их круга, движение которых известно в искусствоведении как «бойчукизм».

Термин «расстрелянное Возрождение» впервые предложил литературовед Юрий Лавриненко, употребив его как название лучших текстов украинской поэзии и прозы 1920—1930-х годов. Под этим названием в 1959 году в Париже под редакцией Лавриненко (с участием Юрия Шевелёва-Шереха и других) вышла антология украинской поэзии и прозы 1917—1933 годов. В неё вошли произведения не только расстрелянных в буквальном смысле слова, но и перешедших к официозной литературе и воспеванию политики СССР (Павло Тычина, Микола Бажан), бывших в заключении (Борис Антоненко-Давидович, Остап Вишня, Максим Рыльский); многие из них были живы во время составления антологии.

Ю. Лавриненко термин стал применяться с 1944—1945-х годов, но в постоянном обращении начало использоваться после издания в 1959 году одноимённой антологии.

Литературные объединения

Главными литературными объединениями были «Ланка» (позднее «МАРС»), «Плуг», неоклассики, «Молодняк», «Союз писателей западной Украины», ЛОЧАФ (объединение армии и флота). Самым влиятельным был «Гарт», на основе которого позже была создана ВАПЛИТЕ («Вільна Академія Пролетарської Літератури»).

Именно ВАПЛИТЕ в лице Миколы Хвилевого начало знаменитую литературную дискуссию 1925-28 годов и победило в ней, доказав наличие и необходимость национальной, специфичной украинской литературы, ориентированной на Европу, а не на СССР.

Проза и поэзия

Главными опорами новой элиты были бунт, независимость мышления и искренняя вера в собственные идеалы. В большинстве своём это были интеллектуалы, имеющий свой особый поход делающий ставку на личность, а не на массу. За своей «советскостью» они прятали поиски и вопросы.

Прозу этих писателей можно поделить на две части: сюжетная и бессюжетная. В бессюжетных главным было не фраза или слово, а подтекст, «запах слова», как сказал Хвилевой. Стиль сильных чувств и проникновение в суть явлений называется неоромантизмом или экспрессионизмом. В этом направлении работали Микола Хвылевой, Юрий Яновский, Андрей Головко, Юлиан Шпол, Олекса Влызько, Лесь Курбас, Микола Кулиш и многие другие.

Главная идея новеллы «Я (Романтика)» Хвилевого — разочарование в революции, кричащие противоречия и раздвоение человека того времени. Главный персонаж — человек без имени. а значит, без индивидуальности, без души. Ради идеи революции он убивает свою мать и терзается мыслью: стоила ли революция такой жертвы.

В романе Валерьяна Пидмогильного «Город» («Місто») впервые в украинской литературе проявились элементы философии экзистенциализма. Главный герой в желании наслаждения идет от удовлетворения физического до наивысших религиозных потребностей. Однако даже в такой сложной тематике писатель не превращает роман в простое изложение «общечеловеческой» философии, а творчески осмысляет её в отношении к украинскому национальному мироощущению.

В поэзии самыми интересными являются поиски символистов Александра Олеся и Павла Тычины. В своём сборнике «Солнечные кларнеты» Тычина отразил всю широту любви к украинской природы, духу независимости. Конфликт с советской идеологией поставил перед поэтами выбор: самоубийство (Хвылевой), репрессии и концлагеря (Б. Антоненко-Давидович, Остап Вишня), замалчивание (И. Багряный, В. Домонтович), эмиграция (В. Винниченко, Евгений Маланюк) или написание программных произведений для прославления партии (Павло Тычина, Микола Бажан). Большинство деятелей искусства было репрессировано и расстреляно.

Когда в 1947 году Иван Багряный издал за рубежом поэтический сборник «Золотой бумеранг», его вторым названием было «Остатки потерянного, репрессированного и уничтоженного». Произведения сдавались в спецхраны, запрещались, как противоречащие идеи социализма. Хотя некоторые функционировали в самиздате (Иван Багряный), рукописных копиях, выходили за рубежом.

Литература

• Архів розстріляного відродження: матеріали архівно-слідчих справ українських письменників 1920—1930-х років / Упор. О. та Л. Ушкалови. — К.: Смолоскип, 2010. — 456 с.
• Лавріненко Ю. Розстріляне відродження: Антологія 1917—1933. Поезія — проза — драма — есей. Paris, Instytut Literacki, 1959 // К.: Просвіта, 2001. — 794 с.; К.: Смолоскип, 2007. — 976 с. ISBN 978-966-8499-79-1
• Ленская С. В. Забытая украинская проза 1920-х годов // Уральский филологический вестник. Серия: Русская литература XX—XXI веков: направления и течения. — 2013. — № 2. — С. 118—128.
• Ленская С. В. Украинская новеллистика «Расстрелянного возрождения»: проблема размывания жанровых границ в малой прозе // Политическая лингвистика. — 2013. — № 1. — С. 164—169.
• Ленская С. В. Элементы экспрессионистической поэтики в украинской новеллистике 1920-х г. // Вестник ВГУ. Серия: Филология. Журналистика. — 2014. — № 1. — С. 65—69.
• «Розстріляне відродження» // Літературознавча енциклопедія. — К.: Академія, 2007. — Т. 2. — С. 340.
• Рубльов О. С. «Розстріляне відродження» // Енциклопедія історії України. — К.: Наукова думка, 2012. — Т. 9. — С. 265—266.
• Шестопалова Т. Конструкт історії літератури в науково-критичній думці Ю. Лавріненка // Філологічні семінари. — 2010. — №. 13. — С. 127—133.

См. также

• Дом «Слово»

Ссылки

• [www.youtube.com/watch?v=rZEkGqcjei4 Фильм о В. Пидмогильном (Первая часть)]
• [www.youtube.com/watch?v=Er0jDFZAhd4 Фильм о В. Пидмогильном (Вторая часть)]

Отрывок, характеризующий Расстрелянное возрождение

– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в душную комнату, так пахнуло на невеселый Кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи.
– Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.
– Я поджидаю, ваше величество, – отвечал Кутузов, почтительно наклоняясь вперед.
Император пригнул ухо, слегка нахмурясь и показывая, что он не расслышал.
– Поджидаю, ваше величество, – повторил Кутузов (князь Андрей заметил, что у Кутузова неестественно дрогнула верхняя губа, в то время как он говорил это поджидаю ). – Не все колонны еще собрались, ваше величество.
Государь расслышал, но ответ этот, видимо, не понравился ему; он пожал сутуловатыми плечами, взглянул на Новосильцева, стоявшего подле, как будто взглядом этим жалуясь на Кутузова.
– Ведь мы не на Царицыном лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки, – сказал государь, снова взглянув в глаза императору Францу, как бы приглашая его, если не принять участие, то прислушаться к тому, что он говорит; но император Франц, продолжая оглядываться, не слушал.
– Потому и не начинаю, государь, – сказал звучным голосом Кутузов, как бы предупреждая возможность не быть расслышанным, и в лице его еще раз что то дрогнуло. – Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде и не на Царицыном лугу, – выговорил он ясно и отчетливо.
В свите государя на всех лицах, мгновенно переглянувшихся друг с другом, выразился ропот и упрек. «Как он ни стар, он не должен бы, никак не должен бы говорить этак», выразили эти лица.
Государь пристально и внимательно посмотрел в глаза Кутузову, ожидая, не скажет ли он еще чего. Но Кутузов, с своей стороны, почтительно нагнув голову, тоже, казалось, ожидал. Молчание продолжалось около минуты.